Королева четырёх частей света - Александра Лапьер

под команду начальника военного отряда. Провидению было угодно, чтобы Ампуэро хорошо там устроился и уважал Мерино-Манрике.

Собственно — может, так оно и было лучше?

Через Ампуэро Кирос мог знать, что думают военные, к которым сам он не заходил, держать руку на пульсе всех людей, следовавших за ним. Ведь в море он отвечал и за солдатский отряд так же, как за матросов, за колонистов и за высшее руководство.

Солдаты... Что они думали о губернаторе и о его жене?

За этими вечерними беседами каждый из них старался, чтобы другой произнёс то, что и сам он думал, но не решался высказать. Кирос в этом хорошо поднаторел. Под покровом благоразумия и умеренности он подстрекал Ампуэро, выманивая далеко за линию укреплений.

Из осторожности они не обменивались мнениями о достоинствах и недостатках Мерино-Манрике. Других запретных тем между ними не было.

Ампуэро не унимался:

— Разве чертовка царя Соломона не носила штанов? Потому я её и называю Царицей Савской. Чтобы не звать бабой-начальником.

Кирос всплеснул руками, но так слабо, что не оборвал собеседника, а только дальше завлёк на тот путь, по которому сам идти якобы не хотел.

— Да это я ещё сдерживаю себя, сеньор Кирос, не говорю, какие клички ей дают товарищи. Вам они, пожалуй, не пришлись бы по душе.

— В самом деле, лучше мне их не слышать. Мы обязаны почитать супругу генерал-капитана и повиноваться ей. Ни слова о ней, которого не мог бы услышать губернатор.

— Бедный он... Ну не жалость ли смотреть, как он кормится у неё с руки? Будто телёнок на привязи! И он ещё собирается нами командовать!

— Он облечён доверием короля — этого довольно, чтобы служить ему.

Ампуэро секунду помолчал:

— В бою, говорят, герой... Но как может губернатор позволить женщине управлять собой? Да ещё собственной жене! Поглядеть, как он без шляпы выгуливает её по палубе... Стыд и срам!

— А ты как хотел, Ампуэро? Дама-то красивая...

Он вдруг перешёл на «ты», но собеседник не заметил ни злости в голосе, ни сарказма. Он не вспыхнул, не возразил, как следовало от него ожидать, а только кивнул:

— Что красивая — это да. Всех святых в раю может погубить.

— Правда? — усмехнулся Кирос.

— Можно и Менданью понять. Когда он иногда её к нам заводит, все ребята голову теряют, как только её увидят. А она ведь не просто прогуливается, она и вопросы задаёт.

— Делать мужчинам нечего — отвечать на её вопросы. Ваша правда, сеньор Ампуэро: всем нам тяжело терпеть любопытство доньи Исабель. Так и шныряет по всему судну. Добра от этого не жди.

— Какое добро... Тем более, острова должны быть недалеко. Вот там-то все беды и начнутся.

Ампуэро не успел развить свою мысль: громкий крик прервал его.

Они с Киросом разом вскочили.

Прямо над ними, на верхушке фок-мачты, еле видимый вахтенный Антон Мартин стоял, вытянув руку, и всё время вопил одно и тоже слово, до бесконечности повторявшееся эхом:

— Земля! Земля! Земля!..

* * *

Ещё не стемнело, но сумрак уже скрывал контуры острова. Нельзя было ничего разглядеть, кроме чёрной лагуны, в которой отражались последние закатные лучи, дуги тёмно-серого залива и ещё более тёмных круч, поросших лесом до самой воды.

Прислонившись лбом к вантам, неотрывно глядя на выступающий из моря силуэт, Альваро де Менданья жадно впивал душистый ветерок, веявший с берега.

Когда прокричал вахтенный, он расставил матросов по трапам, троих шурьёв — в коридоре, а сам встал во весь рост впереди у фальшборта. Сдержанность, учтивость, любовь к этикету и чувство приличия — все эти характерные для него свойства мигом пропали. Теперь он позволил себе закусить губы, крепко сжать эфес шпаги, застыть, не сводя глаз с земли. Теперь он был не губернатором — первым властелином после Бога, — а искателем приключений, в двадцать пять лет открывшим Эльдорадо. Обезумевшим от радости, от любопытства, от нетерпения. Совсем молодым человеком, обуянным страстью.

Потом пришло облегчение. Потом благодарность. «Благодарю, благодарю Тебя, Боже мой!» Флотилия дошла на несколько дней — по крайней мере, на неделю — быстрей, чем он предполагал. Всевышний вознаградил его за двадцать восемь лет ожиданий, милостиво дал быстро дойти до цели. Охваченный волнением, Менданья на секунду закрыл глаза и ещё раз горячо проговорил про себя: «Благодарю, Господи, позволивший мне дойти сюда без скорбей, ещё быстрее, чем я рассчитывал. Благословенна ты, Пресвятая Дева, Матерь Божия, заступившаяся за нас перед Сыном Твоим».

И снова он весь погрузился в созерцание острова. Он узнал очень характерный запах горящего дерева — дым из очагов индейских деревушек, прятавшихся под пальмами на расстоянии от берега, у подножья горы. И запах тропических цветов вокруг хижин — тот не похожий ни на что аромат, о котором он так мечтал.

Грохот оружия, крики солдат, толкотня колонистов и два пушечных выстрела, которыми главный навигатор известил остальные корабли о прибытии к месту назначения и окончании путешествия, вернули его к действительности.

Через несколько секунд уже совсем стемнеет. В этих широтах ночь наступает скоро, сразу. Нет и речи о том, чтобы в темноте бросить якорь в бухте, где он не был двадцать восемь лет, а рифы в ней на морских картах не обозначены. Нынче вечером сойти на берег не удастся.

Значит, надо собраться.

Сдержать любопытство и нетерпение.

Хоть как-то вернуться к рассудку.

Нужно отойти от берега. Немедленно, чтобы не наткнуться на мель. Взять в открытое море — тотчас же!

Резко обернувшись к Киросу, он дал команду на разворот.

Кирос один понимал в чём дело, давно уже обо всём догадался. Он в ту же секунду повторил команду и стал наблюдать за исполнением