Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России - Штефан Кирмзе

от всех губернских чиновников, выполнявших эти функции); в Крыму — 216 татар (7,2 %)738. В Казанской городской думе, созданной в 1870 году и состоявшей из 72 депутатов, число татар увеличилось с 5 человек в первый четырехлетний срок до 12 во второй, 16 в третий и 20 к середине 1880‐х годов739.

Возможно, дипломированные татарские юристы и работники суда были менее важны для местных мусульман, чем неформально практикующие юристы. Исследователи, занимающиеся различными имперскими и постимперскими контекстами, показали, что обычно именно такие специалисты обеспечивали доступ народных масс к правосудию и формировали повседневную правовую культуру в небольших городах и деревнях740. Так было и в Российской империи. Благодаря этим неформальным субъектам права в государственные органы, включая суды, поступало большое количество жалоб и прошений741. Профессиональные юристы относились к таким посредникам скептически, о чем свидетельствуют комментарии главы Симферопольского окружного суда о местных ходатаях, приведенные в предыдущей главе. Хотя в академических кругах ходатаи также считались не более чем хитрыми предпринимателями, наживающимися на беспомощных клиентах, недавние исследования представляют их в более выгодном свете: важно, что они давали субалтернам, которые во многих случаях были не так наивны, как принято считать, возможность высказаться742. В любом случае люди, составлявшие документы для преимущественно неграмотного крестьянства, многие представители которого едва могли говорить по-русски, облегчали доступ к правосудию743. Это особенно справедливо в отношении окружных судов, которые, в отличие от сельских волостных судов, требовали письменного оформления жалоб.

В таких регионах, как Крым и Казань, крестьяне и ремесленники регулярно обращались за юридической помощью к другим татарам, хорошо знающим русский язык и умеющим писать. Некоторые из этих посредников обрабатывали значительный объем жалоб и обращений. Например, казанский купец Шамсутдин Сагадеев отправлял множество ходатайств в судебные и другие государственные учреждения от имени татар Казани и ее окрестностей, неофициально «занимаясь адвокатурой»744. В иных случаях татарские общины избирали собственных законных представителей (поверенных), обычно уважаемых членов своей общины или тех, кто служил исламскими судьями; затем они обращались к местным посредникам, знакомым с языком имперского суда, например к отставным бюрократам, и поручали им составить и направить прошение в окружной суд745. Связь между татарами и государством не была исключительно (или даже преимущественно) опосредована состоятельными «мусульманами-инсайдерами», как считает Джеймс Мейер746. Как показано в седьмой главе, муллы и другие исламские сановники также не всегда рассматривались в качестве эффективных посредников. Существовало множество ступеней и институтов, включая местных поверенных, нотариусов и всевозможных ходатаев. Некоторые адвокаты специально ориентировались на татар как на потенциальных клиентов. Например, присяжный поверенный И. Г. Герс жил в Бахчисарае и рекламировал свои услуги в газете «Терджиман», предлагая вести гражданские дела, защиту по уголовным делам и предоставляя бесплатные юридические консультации бедным747. Таким образом, благодаря различным местным посредникам, некоторые из которых сами были татарами-мусульманами, жители Крыма и Казани могли получить доступ к судам, и хотя некоторые, несомненно, становились жертвами злоумышленников, другие извлекали выгоду из новых институтов, о чем я подробно рассказываю в следующей главе.

Одним из наиболее ярких проявлений участия меньшинств в работе новых судов была служба в суде присяжных. В кратком обзоре Афанасьева, посвященном спискам присяжных заседателей в середине 1870‐х годов, мусульмане составляют около 20 % присяжных в нескольких уездах Казанской губернии748. Запрос Министерства юстиции в 1883 году выявил, что в большинстве уездов Казанской губернии нехристиане составляли от 15 до 20 % от числа внесенных в списки присяжных. В Мамадышском и Тетюшском уездах они составляли 26 и 36 % соответственно749. В Крыму этот показатель мог быть столь же высоким — например, 36 % в Евпатории и 31 % в Симферопольском районе750. Данные о доле мусульман отсутствуют, однако и в Крыму, и в Казани эта группа составляла подавляющее большинство нехристиан (в Крыму часть показателей приходится на присяжных-евреев). Выносили ли суды присяжных, в которых заседало больше представителей меньшинств, решения иначе, невозможно установить, поскольку в протоколах не указывается вероисповедание или этническая принадлежность присяжных. Так или иначе, участие большого числа представителей этнических и религиозных меньшинств в работе присяжных само по себе примечательно.

Хотя эти показатели и являются значительными, они ниже, чем процент нехристианского населения. Причиной такого низкого уровня представительства не является политика этнической или религиозной изоляции. Дело в том, что комиссии, ответственные за составление списков присяжных, стремились включить в них как можно больше человек. Однако эти комиссии были вынуждены исключать из списков нерусские имена, если не было доказательств того, что данные присяжные достаточно хорошо понимают русский язык, чтобы следить за ходом дела. Несмотря на это, по мнению консерваторов, таких как казанский губернатор Скарятин, влияние нерусского населения на работу судов присяжных было все еще слишком велико. В своем докладе Совету министров в 1879 году он писал, что в коллегии присяжных заседателей работают люди «сомнительной нравственности»: «…большинство присяжных заседателей иногда слагается из мало развитых сельских обывателей, а также из инородцев, которые не могут отнестись, как бы следовало, к ходу судебного следствия и к фактам, выясненным на суде»751.

Куда важнее, чем роль татар в работе суда, было их участие в качестве свидетелей, потерпевших, ответчиков и истцов. Мы не можем точно сказать, сколько татар выступало в Казанском и Симферопольском окружных судах в именно этих ролях, в первую очередь из‐за того, как велась статистика. В отчетах, подготовленных окружными судами и Министерством юстиции, религия или этническая принадлежность упоминались только в случае вынесения обвинительных приговоров, но не в случае предъявления обвинений или в гражданских спорах. Поэтому невозможно сказать, сколько татар обращалось в суд. Что касается приговоров, то доля мусульман была ниже, чем их доля в населении. В Казани доля «магометан» среди осужденных окружным судом колебалась от 29 % (в 1880 году) до 15,4 % (в 1900 году)752. В Симферопольском окружном суде доля осужденных мусульман составляла от 21,1 % (в 1885 году) до 16,2 % (в 1900 году)753. Поскольку эти показатели ниже, чем общий процент мусульман, возможно, мусульмане взаимодействовали с судами реже, чем другие группы населения. Тем не менее эти цифры также показывают, что они играли важную роль в работе новой судебной системы. Впрочем, эти данные мало что говорят нам о многообразии того, как именно мусульмане пользовались судами и воспринимали их.

Отчасти именно благодаря выездным заседаниям судов татары, чуваши, мордвины и другие сельские жители регулярно сталкивались с новой судебной системой. В деревнях и районах, населенных преимущественно татарами, сессии