Троя. Герои Троянской войны Книга 1 - Ирина Измайлова

Гектор в который уже раз как-то особенно посмотрел на Пелида, потом отвел глаза и, помолчав немного, продолжил:

– Конечно. Конечно, это и был Парис. А обогнал он меня потому, что незадолго перед тем я на охоте повредил себе левую лодыжку и еще не совсем твердо ступал на эту ногу. Впрочем, бегает он действительно хорошо. В борьбе он вызывал тех, кто был искусен, но недостаточно гибок и ловок, в кулачном бою с трудом обыграл моего двоюродного брата Энея, сильного, как кабан, но уступающего ему в быстроте движений и легкости. В чем он и правда оказался всех сильнее, так это в стрельбе из лука – тут ему, пожалуй, нет равных в Трое.

Когда мы, еще не зная, кто он, стали о нем всех расспрашивать, здешние охотники рассказали, что это – внук почтенного пастуха Агелая, знаменитый меж ними Парис, прекрасный охотник, известный забияка и драчун. А когда награждали венками победителей, вдруг выбежала вперед моя сестра Кассандра... Ты слышал о ней?

– О да! – ответил Ахилл. – Говорят, у нее дар пророчества.

– Вот именно. Это не раз подтверждалось, только она от этого очень несчастлива. Не знаю, как это объяснить. И ей обычно не верят. Но в тот день ей поверили. Она указала на Париса и воскликнула так, что все услышали:

– Царь и царица, отец мой и моя мать! Этот юноша – ваш пропавший без вести сын, тот, которого ты, матушка, хотела бросить в пропасть и которого спас Гектор!

Я тогда просто онемел от изумления... Ведь я рассказал матери обо всем случившемся с глазу на глаз, а ее попытки что-то разузнать о пропавшем ребенке вряд ли могли быть известны царевне, да Гекуба никому и не объясняла причин поисков. И не говорила, кто именно спас младенца.

Парис был изумлен не меньше меня. Царь и царица, потрясенные, не знали, что говорить и что делать. Когда же спросили юношу, сколько ему лет, он ответил, что его родители давно умерли и он не помнит, когда родился, но лет ему еще совсем немного. Призвали его деда Агелая, и вот тут-то старик, страшно смущаясь, признался, что этот мальчик ему на самом деле не внук, что он подобрал его в люльке на речной отмели тринадцать лет назад, а его сын с женой, у которых не было детей, охотно приняли к себе ребенка. Он описал, как выглядели люлька и плащ, в который был завернут мальчик. Эти вещи старик продал в городе какому-то лавочнику, потому что после смерти сына бедствовал, и ему трудно было кормить приемного внука. Сохранился и по-прежнему висел на шее Париса лишь его детский талисман, который мать тотчас узнала – сердоликовая фигурка льва на кожаном шнурке.

– Ну, таких фигурок много! – заметил Ахилл. – И у меня в детстве была такая. Ее вешают, чтобы мальчик рос сильным. Я ее потому и снял – боялся, что если буду еще сильнее, меня все станут бояться...

– Это правда, талисман не такой уж редкий, – согласился Гектор, – Но вместе со всем остальным, вместе с рассказом старого пастуха и со свидетельством Кассандры... Все сошлось, и сомнений не было – этот красавецпастух был нашим пропавшим братом, третьим сыном Приама и Гекубы.

Ему сказали, кто он, и мальчик от волнения чуть не лишился чувств. А что было с матерью, с отцом, да и со мной, – мне просто не описать. Это был день огромного, настоящего счастья.

С тех пор Парис стал жить с нами во дворце. Его все любили, ему все разрешали, потому что мы все, особенно царица, не могли простить себе, что он, без всякой своей вины, был удален от нас, жил в нищете и тяжелых трудах, не получал всего того, что с детства получали дети царя.

А у него очень скоро обнаружилось много скверных черт. То, что он был совершенно невоспитан, не умел себя вести и не хотел этому учиться, можно было легко понять – какие там благородные привычки среди овец и пастушьих собак? Но Парис, к тому же, стал требователен, капризен, любил, чтобы ему уделяли внимания и забот больше, чем другим, очень гордился собой и хотел, чтобы все говорили ему, какой он особенный.

Меня это почти сразу насторожило. А отец и мать ничего не хотели замечать. Вина перед Парисом заставляла их видеть его не таким, каким он был, прощать ему самые дикие и дерзкие выходки. И, когда отец отправил корабль с посольством в Спарту, чтобы договориться о каких-то торговых делах, и Парис пожелал ехать с этим кораблем, царь Приам беспрепятственно разрешил ему это, даже не помыслив, что мальчишка задумает и вытворит что-либо худое. Хотя чего он только до того уже ни вытворял за то короткое время, что прожил в Трое!

О том, что ему, как он до сих пор уверяет, явилась накануне поездки богиня Афродита и пообещала любовь самой красивой в мире женщины, Парис никому не говорил – рассказал, уже когда привез в Трою похищенную Елену.

И вот непоправимое совершилось, и мы все были принесены в жертву самолюбию и своеволию этого неумного ребенка, которому царь и царица так много позволяли. Пророчество исполнилось. Только крови своих братьев он еще не проливал, и я страшусь подумать о последней части предсказания Адамахта, об отце... Но если бы тогда ребенка оставили во дворце, все это вряд ли могло произойти. Подземные духи, которым служил старый жрец, сыграли с нами со всеми злую шутку!

Глава 5

Гектор умолк и, взяв из рук сидевшей подле него Андромахи чашку с молоком, отхлебнул немного и закрыл глаза.

Ахилл всмотрелся и понял, что раненый не спит. Просто он вновь переживал все, о чем говорил, вновь вспоминал те тяжкие события.

– Ты не жалеешь? – наконец, спросил базилевс.

– О чем? – Гектор открыл глаза и взглянул на Пелида.

– О том, что спас Париса.

– Нет, конечно, – без колебаний ответил царевич. – Как можно об этом жалеть? Жаль только, что сам Парис не умеет быть благодарным. По сути дела, в крови его братьев, что была пролита уже столько раз, именно он и виноват. Но до сих пор не признает этого.

– И никогда не признает! – не сдержалась Андромаха. – Он же – само самодовольство. Ух, как я его не люблю!

Гектор рассмеялся.

– Да, пожалуй, из всех троянцев моя жена сильнее всего не любит Париса. И мало кто, кроме отца и матери, теперь питает к нему любовь...

– А Елена? – спросил Ахилл. – Она-то поняла, наконец, кому принесла в жертву себя и всех нас? Неужели ей он по-прежнему мил и дорог?

В глазах троянца промелькнуло сомнение, и он ответил не сразу.

– Как знать... Со мной Елена, пожалуй, откровеннее, чем с другими. Но о своих чувствах к Парису она никогда не говорит. Думаю, ей стыдно.

– Значит, она тоже должна согласиться на возвращение в Спарту! – решительно произнес Ахилл. – Твой рассказ, Гектор, многое мне объяснил, но тем более дико было бы продолжать эту войну. Не стоит Парис и капли крови, ни ахейской, ни троянской – так же, как не стоит любви и преданности Елены. А царь Приам, я думаю, теперь уже не надеется разгромить наше войско и взять в плен Атридов...