На железном ветру - Виктор Егоров

— Ну, декрет... Поэтов не по декретам узнают, а по стихам.

— Блестящие афоризмы выдаешь. У кого научился?

— Наверное у Беранже, у Минаева...

— Вот видишь — не у меня же. А поэт тот, у кого учатся, у кого есть чему поучиться. — Поль назидательно поднял указательный перст. — Эрго: поэт суть первооткрыватель.

— Пах-пах, какой ученый человек! Зачем ему проходить московские курсы?

Поль вскинул на Михаила смеющиеся глаза:

— Ученых много — умных мало. Кто сказал?

— Пушкин А. С.

— Садитесь, ставлю вам пять.

— Распять раз пять...

— Насобачился рифмовать...

— Куда нам до вашего степенства.

Шутливая перепалка доставляла Михаилу большое удовольствие.

— Эх, Поль, — мечтательно сказал он, — вместе бы нам махнуть на эти курсы...

— Чего бы лучше, — согласился Поль, — но, поскольку ты остаешься, завещаю тебе часть моего наследства.

Он притянул к себе кожаную тужурку и достал из внутреннего нагрудного кармана маленький, так называемый «дамский» браунинг. Ослепительно засверкали на солнце никелированные плоскости, нежно-розовым и зеленым переливалась перламутровая рукоятка.

— Владей. — Поль вложил браунинг в ладонь Донцова. — Зайдем к коменданту, перепишем на тебя.

— Поль... Спасибо... Поль... — Михаил порывисто обнял друга, тот нетерпеливо шевельнул плечами.

— Брось, брось, не надо знаков подданничества, как говорил Поприщин. Пистоль-то пустяковый, калибр 5,55, хлопушка. Поражает только в упор, поэтому, учти, — более всего опасен для владельца. — Он потянулся, выгнув дугою грудь. — И вообще, Мишка, — весело мне сегодня чертовски. С чего бы? — Вдруг выхватил из рук Михаила браунинг: — Э-э, погоди-ка, без дарственной надписи нельзя. Есть что-нибудь острое?

Михаил протянул перочинный ножичек. На перламутровой рукоятке браунинга Поль процарапал: «От Поля Мише — на крыше». Улыбнулся:

— Правда, трогательная надпись? Жалко, ты альбома не завел, а то бы я стихи тебе написал. Вот, послушай-ка:

Нам в эти лихие годыНа железном стоять ветру,Под смертельный шквал непогодыПодставлять неокрепшую грудь;И кожанку носить, а под нею,Затянувши мальчишечий стан,Пропотевшую портупеюИ семизарядный наган.Нам сидеть по ночам в засадах,Рисковать по сто раз на дню,Чтоб коммуны юного садаВраг не вытоптал на корню.А когда поднимутся всходы,На земле воцарится труд,Вспомним молодостиЛихие годы,Вспомним жизньНа железном ветру.

Михаил вдруг молча начал натягивать рубаху. Вид у него был совершенно ошалелый.

— Ты куда? — спросил Поль недоумевая.

— Пошли быстрей, напишешь мне, пока не забыл.

— Да не забуду.

— Все равно пошли. Запишешь, я выучу...

— Понравилось?

— Как только тебе удалось все понять?

— Что — все?

Михаил взялся за галифе, натянул одну штанину, да так и застыл, осененный неожиданной мыслью.

— Понимаешь, Поль, ты написал точь-в-точь, что я думал, только я не мог выразить. — Он говорил, волнуясь, и потому захлебывался словами. — Вот я живу... Прихожу домой... Отец, мать, сестры... нормальный быт... Нормальная голодуха. Каждый бьется за кусок... Засады — верно... Риск — тоже... Ну, конечно, не по сто раз на дню, здесь ты загнул...

— Допустимо преувеличение, гипербола, — вставил Поль.

— Ну, понятно, гипербола... А на деле все ведь кажется обыкновенно, привычно... скажем, как раньше в гимназию ходить или в училище. Иногда тошно. У меня было, когда Воропаева поймали. Бросить хотелось. Но вот ты сказал: на железном ветру. Ведь если вдуматься — точно. И наверняка вспомним эти годы, словно делали что-то великое. Верно ведь, верно... Слушай, Пашка, циркач несчастный, ты сам не знаешь, какую штуку сочинил. Каждый из ребят должен наизусть выучить. Маяковский?! Да что Маяковский? Он сидел в засадах? Он шел под пули? — Михаил сделал ораторский жест, и штанина свалилась.

— Ну-ну, не кощунствуй, — вставая, засмеялся Поль. — И подтяни свои шикарные галифе. — Жмурясь, он обвел взглядом горизонт, сказал серьезно и непривычно проникновенно: — Стихи мне самому нравятся. Я ведь немало об этом думал. Особенно, когда устанешь и все становится тошно, как ты правильно заметил. И вот что я знаю: в нашей работе надо быть романтиком. Надо из-за грязи, которую вывозим мы, видеть цветущие сады будущего. Иначе лучше уйти в дворники.

Поль разбежался, дважды упруго подпрыгнул и неожиданно прямо с крыши нырнул в море. Громко фыркая, подплыл к причалу, вылез красный, будто окунулся в кипяток. Растирая покрытые гусиной кожей предплечья, вскрикнул с выражением веселого ужаса:

— Ай, хар-рашо-о!

После пяти Михаил, как обещал матери, отправился к Ванюше. Шел он с тайной надеждой улизнуть с семейного торжества, вызвать Зину и прочитать ей стихи о железном ветре. Интересно, что она скажет? Ведь в этих стихах выражен весь великий смысл работы не только чекистов, но и большевиков вообще... Да, надо непременно увидеть ее — вчерашнее расставание было похоже на ссору.

У порога встретил Ванюша, с размаху влепил руку в ладонь Михаила.

— Здорово, чекист. Проходи, проходи на свет, дай взглянуть на тебя. — Ванюша обошел вокруг, восхищенно причмокнул:

— Смотри-ка, и наган на боку. Голыми руками нас не возьмешь, а? Ну, снимай свой кожух, садись. Скоро отец подойдет и Надя с Катей.

В дверях стояла мать, улыбалась, довольная. Михаил чувствовал: она любуется им, и восхищение Ванюши елеем разливается у нее по сердцу. Из спальни вышла Анна с малышом на руках, поцеловала брата. Следом выскочил Колька в новенькой голубой рубашке и длинных брючках, которыми он явно гордился, поскольку они были первыми в его жизни. Он остановился перед Михаилом, разинув рот, и забыл про свои брючки. Они поблекли рядом с кожанкой и выглядывавшей из-под нее кобурой.

— Здравствуй, Коля-Николай, сиди дома, не гуляй! — Михаил подхватил племянника и одним махом поднял к потолку. Почувствовал, как под рукою трепетно заколотилось маленькое сердчишко, осторожно опустил на пол. — Поздравляю, братишка, с пятилетием. Подарок хочешь?

— Хочу, — решительно заявил Колька.

Михаил вручил ему перочинный ножичек.

Зажав подарок в кулаке, Колька юркнул в кухню — там у него имелся тайник.

Настасья Корнеевна в сердцах покачала головой.

— У тебя соображение-то есть?

— А что?

— Додумался мальчонке ножик подарить. А как напорется? Игрушку, что ли, не мог найти?

— А я откуда знал?

— Э-эх, — Настасья Корнеевна безнадежно махнула рукой, а Ванюша рассмеялся.

— Ладно, мамаша, авось не напорется. Скажите спасибо, что наган не презентовал.