Происхождение христианства из гностицизма - Артур Древс

воскресение было наградою за его послушание, как у Иисуса Барухова гносиса, у отрока божия и праведника Псевдо­соломона; если, следовательно, воскресение было делом бога, то здесь оно совершилось собственною его силою, именно мощью духа, воплощением которого он является и который, как таковой, представляет собою силу жизни, — того духа, которым он победил грех во плоти и который дает ему также возможность восторжествовать над смертью.

Мы видим, что это — совершенно другое представление о существе христа, отличное от того, с которым мы ознако­мились раньше.

Согласно этому представлению, человеческое существо­вание христа является только, так сказать, временным эпи­зодом в жизни божественного духа. Дух христов, который есть едино с духом божиим, принимает на некоторое время человеческий образ, проходит земную жизнь ради преодо­ления греха во плоти и только чрез смерть освобождается от плотской оболочки, чтобы путем воскресения возвра­титься к своему истинному божественному происхождению и снова принять единственно подобающему ему, во плоти сокрытую, чисто духовную природу.

Что таково действительно мнение Павла, мы видим из 1 Кор. 2, 12 и сл., где дух христа (nus) уравнивается с духом божиим (pneuma) и потому Христос именуется «господом славы» т. е. тем, которому принадлежит, как особенность его существа, небесная слава, «doxa», божественное луче­зарное сияние, осияющее господа «гварено» персов. Более того: восьмая глава того же Послания ставит Иисуса, в качестве христа, прямо рядом с единым богом и отцом, из которого и к которому мы (Римл. 11, 36), как единого господа, «чрез которого все и мы чрез него» (8, 5 и сл.), и таким образом приписывает ему участие в миротворении, т. е. то, что у Филона говорится относительно логоса, а в притчах утверждается относительно мудрости. Поэтому Христос понимается не только как послемировое, но и как домировое существо, и с этим согласуется то, что в 1 Кор. 15, 45, в противоположность Адаму, име­нуемому, применительно к Быт. 2, 7, «живым одушевленным существом», Христос именуется «животворящим духовным существом». Лишь после сказанного для нас становятся по­нятными слова 2 Кор. 8, 9: «Вы знаете благодать господа нашего Иисуса Христа, что он, будучи богат, сделался нищим ради вас, дабы вы обогатились его нищетою». Это значит: Христос по подлинной своей природе был небесным суще­ством; он променял богатство божественного величия на бедность человеческой жизни и явился во «образе грехов­ной плоти» (8, 31), дабы собственным воплощением и уничи­жением искупить людей от их плоти и добыть им возвы­шение к его истинному, чисто духовному величию.

Здесь мы имеем перед собою законченное слияние небесного христа и мыслимого в чисто человеческом виде Иисуса, противостоявших друг другу в гносисе Баруха, как две различные личности, причем слияние достигнуто тем, что человек Иисус представляет собою только временную пере­ходную ступень небесного, или духовного христа, о котором одном была речь в Учении апостолов, в Откровении Иоанна, в Послании Иуды и в Одах Соломона.

Слово о кресте

Как мы видели, небесные спасители, чтобы осуществить искупление человечества, шли на гибель, на добровольную жертвенную смерть на кресте, соответственно тому обстоя­тельству, что прохождение солнца через Осенний крест и погружение его в астральную преисподнюю составляют предпосылку его «вознесения» на Весенний крест и обусло­вленного этим обновления жизни.

И у Павла Христос Иисус претерпевает смерть на кресте (1 Кор. 1, 17, 18, 23; 2, 2, 8; 2 Кор. 13,4). «Слово о кресте» есть возвещаемая Павлом коринфянам (1 Кор. 1, 17) «ра­достная весть», что Христос умер за всех, что бог чрез Хри­ста примирил нас с собою, перестав вменять нам наши без­закония и тем оправдав нас перед собою, так что отныне мы можем ожидать, что он будет относиться к нам, как к праведникам, хотя в сущности мы не таковы, и потому мы можем устоять перед судом божиим (1 Кор. 1, 7 и сл.; 2 Кор. 15, 18, 19, 21): в этом, и ни в чем другом мы должны полагать существенное содержание миссионерских речей апостола. Без сомнения, мысль о распятом на кресте мессии была для иудеев неприятна, а для язычников — нелепа (1 Кор. 1, 23). Дело в том, что иудеи в преобладающем боль­шинстве своем ожидали политического мессию или даже та­кого, который явится, как сказано у Даниила, в блеске и славе на облаках небесных, поведет Израиля к торжеству над всеми его врагами и воздвигнет царство Давида или царство божие в невообразимом, дивном великолепии; что же ка­сается страждущего и умирающего мессии, то он был только культовой тайною очень узких кругов, ревностно обере­гаемой мистерией единичных иудейских сект. Язычникам, конечно, не могло казаться неприемлемым то обстоятель­ство, что спаситель, которого и они ожидали, умер на кресте, ибо это представление было и им известно из выше­указанных естественных религий и мистериальных культов передней Азии; но для них было безусловно неприемлемо то, что повешенный на кресте спаситель мира был иудеем и что, вследствие этого, его искупительная жертва должна была послужить на пользу одному только малочисленному и презираемому народу иудейскому. Для верующих же в Иисуса, напротив, именно «слово о кресте» было «божией силой и божией мудростью» (1 Кор. 1, 23 и сл.) Они смо­трели на крест христов как на залог их самых безудержных религиозных чаяний, как на печать их уверенности в спа­сении. В нем объединялось для них все содержание их ре­лигиозных ожиданий. Поэтому Павел проповедует своим коринфянам «распятого мессию» не в увлекательных словах мудрости и риторики, а с пренебрежением ко всякой чело­веческой мудрости, — в простой речи, дабы вера их по­коилась не на человеческой мудрости, а на силе божией, и дабы не умалялось значение креста мессии (1 Кор. 1, 17 по 2, 5). Пускай весь мир относился к этому скептически, но именно: чем нелепее это казалось остальным людям, тем более глубокая мудрость усматривалась в факте распятия на кресте, и Павел с уверенностью в своей правоте ссылался на слова писания (Ис. 29, 14; Вар. З, 23, 28), что мудрость мира есть глупость пред богом и что именно в кажущейся глупости скрывается глубочайшая тайна и высшая мудрость (гносис) (1 Кор. 1, 20 и сл.). ,

Если, таким образом, проповедуемая Павлом коринфя­нам мудрость есть только непритязательное и наивное слово о кресте, для усвоения которого нет нужды ни в особенной мудрости, ни в учености, то все же это слово остается непо­нятным для пропащих, т. е. для тех, кто по божиему реше­нию изначала намечен к гибели (I Кор. I, 18-20). Оно-то и есть «божья мудрость в тайне», «сокровенный