Александрия. Тайны затерянного города - Эдмунд Ричардсон

в Афганистане и сидел над третьим, много отрывков которого показал мне, это было любопытно, но для издания не годилось… Если Поттинджер допустит издание в таком виде, Массон прослывет безграмотным выскочкой, а не добросовестным трудягой, коим на самом деле является»[854].

Друзья Массона ждали книгу о его приключениях там, где пролегал маршрут похода Александра Македонского: рассказа о затерянных городах, золотых монетах, опасных для жизни побегах. Самому Массону хотелось писать именно об этом. Но вместо этого у него получилась пылкая отповедь британского империализма, Ост-Индской компании и вторжения в Афганистан. Он называл имена, выбалтывал секреты, цитировал компрометирующие письма, демонстрировал миру «второго Александра» со спущенными штанами. Для прилежных служащих компании, читавших эти страницы, такое было настоящей ересью. «Хочется верить, – грустно записал Ролинсон в дневнике, – что-то будет сделано для того, чтобы он очутился в Бомбее»[855].

Массон осознавал, что сжег за собой мосты. «Не знаю, – записал он, – остался ли у меня в Индии хоть один друг или просто знакомый, которого я мог бы попросить об услуге»[856]. Но сдаться и покорно явиться в Бомбей он не мог.

Вместо этого он отправлялся в Кабул.

15

Кровавая камера

К весне 1840 года Баграм превратился в большой туристический аттракцион: туда хлынули скучающие британские офицеры, «боровшиеся с утомительной монотонностью казарменной жизни». «Огромное количество монет, которые находили в Баграме, так близко от Кабула, принимаемом за бывшую Александрию, – писал один из них, – привлекало многих, кто еще не забыл свое классическое образование и рвался побродить там и исследовать землю, по которой ходил Александр Македонский»[857]. Разумеется, всем им хотелось сувениров. Деревенские жители Баграма услужливо предоставляли им кучи новеньких древних монет и всяческих диковин. Самых легковерных вели к низкому кургану, где им рассказывали, что это «предполагаемое захоронение Буцефала, могучего жеребца Александра Македонского»[858].

Все истории о следах Александра Македонского имели одно сходство: рассказчик получал вознаграждение. «Археолог-любитель, – писал спустя годы еженедельник Illustrated London News, – хорошо знаком “простодушному” крестьянину большинства стран, именно для него изготовляется большинство “подлинных находок”. Самое трудное – придать “находкам” старинный вид. Некоторые зарывают на два-три года, чтобы состарить… Патина на монетах “времен Александра Македонского” появляется после частичного переваривания в желудках гусей. До появления этого метода монеты на месяцы приделывали к подошвам обуви»[859].

Британские «туристы выходного дня» называли Баграм «неприятным пустырем»[860], тогда как в памяти Массона, находившегося теперь в Карачи, он превратился в утерянный рай. «Пейзаж, – писал он о Баграме, – красоту которого вряд ли осознает тот, кто его не видел…»[861]

Не было ни дня, чтобы Массон не размышлял об Афганистане. Он не мог дождаться, когда опять почувствует, как его лицо обдувает ветер с гор, когда он войдет в ворота Кабула. Его тамошние друзья «постоянно справлялись» о нем, как писал ему Бёрнс, и знали, что он «не выживет, если еще раз не приедет в Кабул… Если приедешь, то я буду совершенно счастлив встрече с тобой»[862]. Годы, проведенные Массоном в Афганистане, кончились тем, что все его надежды утекли, как песок сквозь пальцы, все его раскопки были заброшены. Сейчас он увидел шанс это исправить. «Надеюсь, путешествие приведет меня в порядок», – писал он[863]. На этот раз он был готов не позволить Ост-Индской компании встать между ним и Александром Македонским[864].

Сперва, правда, Массону нужно было попасть в Афганистан целым и невредимым. Пустыни и горные перевалы не прощали ошибок. «Возобладал новый порядок вещей, – размышлял Массон, – и очень возможно, что недавние политические изменения и происшествия внушили людям, с которыми я встречусь, чувства, которых они не испытывали десять лет назад»[865]. Всюду, где Ост-Индская компания ступала по пути в Афганистан, она оставляла после себя ненависть и лишения. «Велика важность – кое-что разгромили, – смеялся один офицер. – Надоедает, когда за вами с криком бегают те, кого вы немного побеспокоили. Такое обычно происходит в первый или второй день после нашего прихода». Они занимали города, проявляя пренебрежение и жестокость. «Две-три мечети превращены в хорошие христианские дома, и наплевать на все мусульманские предрассудки… Врач занял мечеть и превратил ее в госпиталь: лучшее применение с самого начала ее постройки! Верующие могут молиться снаружи»[866]. Афганцы до сих пор рассказывают о том вторжении: вот как британцы отплатили им за доверие.

Заботясь о безопасности, Массон прибился к торговому каравану своего старого знакомого. Каждое утро медлительные верблюды подвергались нападениям ворон и скворцов, «настолько прожорливых, что они долбили клювами верблюжьи горбы»[867]. От нетерпения Массон устремился вперед один, оставив купцам поклажу и бумаги. Он намеревался дождаться их в городке Калат посреди пустыни, на одной из последних стоянок перед ведущими в Афганистан горными перевалами.

Калат расположился над пустыней, как пыльное облако: 800 полуразваленных домишек и громоздящаяся над ними цитадель с дворцом. В дождь Нижний город заливало, и беднота барахталась в испражнениях богачей. Летом все вместе изнывали от жары. Это было место, где все было перевернуто вверх дном: «То, что в иных странах считалось бы безумием, здесь понималось как несомненное свидетельство святости и мудрости». Голый человек, рыщущий по улицам в поисках золота, считался мудрейшим в городе»[868]. Город запомнился Массону полным верблюжьих караванов, скитальцев с вытаращенными глазами, голодных шпионов; князь-изгнанник торговал в Калате мулами[869]. Некогда он провел здесь много «счастливых дней как ученик алхимика, безуспешно пытавшийся получить золото из “семилетнего уксуса” и “кислых мутных соков окрестных растений”»[870].

За годы после отъезда Массона мир, впрочем, обошелся с Калатом милосердно. Ост-Индская компания пребывала в убеждении, что правитель Калата Мехраб-Хан устроил ее армии засаду на пути в Афганистан. Доказательств этого не существовало, не считая невнятных слухов и писем сомнительного свойства. Это не помешало британцам напасть на город, убить Мехраб-Хана и вынести из стен Калата все ценное. Юный сын и наследник Мехраб-Хана, Насир-Хан, находился теперь в изгнании, его разыскивала Ост-Индская компания и защищала горстка бывших слуг его отца. На трон усадили их более сговорчивого родственника Наваз-Хана, к которому приставили сотрудника колониальной администрации лейтенанта Уильяма Лавдея, дергавшего за кулисами за все ниточки. В горах и на базарах уже распевали полные ярости песни:

Несчетная армия компании шла на нас,

Кто отразит ее удар?

Людей собралось без числа,

К тысячам прибавлялись тысячи,

Не счесть было дальнобойных мушкетов,

Шлемов на их головах,

Обуви на их ногах,

Лошадей, взнузданных для боя.

Они наводили свои боевые