Меч в ножнах из дикой сливы - Зоя Ласкина

действительность, так что правда о тех днях, думается мне, намного сложнее того, что рассказывали мне в монастыре или моему саньгэ на дворцовой службе. Наверное, и дагэ молчал по этой же причине. Семьдесят лет минуло, мы ничего не можем знать наверняка. Так чего ты боишься, дева Цю? Что я последую или не последую за тобой, даже теперь?

– Я ничего не боюсь! – вскинулась было девушка, но тут же осеклась и потупилась.

– Раз так, тогда и вовсе нет смысла задерживаться тут. – Ючжэнь подхватил котомку, заткнул за пояс фучэнь и первым пошел через кусты. Цю Сюхуа вскоре обогнала его, пытаясь одновременно накинуть плащ и поправить меч на боку; запуталась в завязках, выругалась сквозь зубы и быстро зашагала вперед по ровной каменной дороге.

Теперь, когда его давние догадки о цели их путешествия подтвердились, Ючжэнь смотрел по сторонам с гораздо большим вниманием и любопытством, подмечая различные особенности. Если ущелье с травами походило на клановые сады, где растения не только услаждали глаз, но и приносили пользу, то эта местность за аркой вполне тянула на гостевую или хозяйственную часть. Живая изгородь по бокам сильно разрослась без ухода, но сквозь нее можно было разглядеть павильоны и беседки из белого и темно-серого камня: иные целые, иные полуразрушенные, поросшие плющом, а какие-то строения и вовсе походили на склады или сараи. «Более полувека прошло, – раздумывал Ючжэнь, – а все мерещится, что хозяева вот-вот вернутся в покинутый дом. И какое все же отношение дева Цю имеет к Цинь Сяньян? Надеюсь, она расскажет хоть что-то, прежде чем мы доберемся до ее собратьев».

Несколько ши спустя впереди показалась очередная лестница, уводившая в проход между скалами. Цю Сюхуа устремилась по ней почти бегом, но на полпути, на небольшой площадке, остановилась и круто развернулась к Ючжэню.

– Мы дошли! – она глядела с вызовом. Ючжэнь неторопливо поднялся к ней, осматриваясь. По обеим сторонам площадки в нишах стояли искусно выполненные статуи: справа возлежал могучий тигр, подняв гордую голову, слева присел с наполовину вынутым из ножен мечом воин в легком доспехе, с непокрытой головой.

– Эта новость радует мое сердце, дева Цю. Но вряд ли нужное нам место располагается на данной лестнице, сколь бы красивой она ни была. Укажешь мне путь?

Однако Цю Сюхуа не трогалась с места, пристально вглядываясь в его лицо. Ее глаза – о, Ючжэню хорошо было это известно – таили и небесные звезды, и огни Диюя, но сейчас казались двумя черными безднами на бледном лице, затягивали в неизведанную глубину. Ючжэнь ощутил легкое головокружение, будто пропасть с частоколом на дне разверзлась под его ногами, и неясно было, упадет ли он в нее или его удержат на самом краю. Он молчал, охваченный сложным, не поддающимся описанию чувством, а девушка вдруг судорожно вздохнула, как перед прыжком в воду, и, сделав пару спотыкающихся шагов, обхватила лицо Ючжэня ладонями, прижавшись губами к его губам.

Был ли это поцелуй? Той частью своего разума, что еще способна была что-то оценивать, Ючжэнь осознавал, что в поцелуе должны участвовать двое, а он сам не мог пошевелить ни губами, ни телом, замерший в неподвижности, как очарованный или проклятый, будто губы Цю Сюхуа таили яд, лишающий даже возможности дышать. Заклинательница, очевидно, не получив отклика, не пыталась усилить напор, не двигалась, просто прижималась губами, и от них исходил жар, а от ладоней, обхвативших его лицо, – холод, и Ючжэнь терялся в новых ощущениях, в голове бились два вопроса: «За что?» и «Зачем?». Волосы девушки пахли горным ветром и горькими травами.

Спустя вечность – или все же пару фэней – Цю Сюхуа медленно отстранилась, не глядя в глаза, неловко дернулась и бросилась вверх по лестнице; уши пылали двумя кострами. А Ючжэнь остался стоять, прижав ладонь к губам.

О Дракон и Феникс, не видеть ему теперь обретения Дао! Даже до первого уровня совершенно-мудрого не добраться, ведь тот обязан следовать принципу недеяния, преодолевать страсти и в конечном итоге полностью контролировать все телесные функции своим разумным сердцем-синь[241]. Об абсолютной свободе второго уровня нечего и мечтать: какое может быть единство с Дао[242], если неразумное сердце колотится в груди как сумасшедшее и знать не знает ни о каких практиках усмирения духа?!

«Мудрец не делает своего тела рабом вещей, не нарушает гармонии страстями. Поэтому в радости не ликует, в печали не скорбит… Человек при рождении покоен – это его природное свойство. Начинает чувствовать и действовать – и тем наносит вред своей природе»[243], – повторял про себя Ючжэнь, силясь вновь обрести ту спокойную созерцательность, с которой вернулся вчера на поляну, с которой сегодня утром отправился в путь. Кое-как внушив себе обязательно спросить у Цю Сюхуа, что это на нее нашло, молодой даос поспешил вверх по лестнице. Однако, до боли честный с самим собой, вынужден был признать, что прикосновение обветренных губ девушки было приятным. Дракон и Феникс, о чем он только думает?!

Лестница закончилась высокими воротами, сейчас выломанными: одна створка висела на нижней петле, другая лежала рядом полусгнившей грудой. В проем лилось красно-золотое сияние, уходящее за горы солнце слепило глаза; сделав несколько шагов, Ючжэнь вошел в тень стены и наконец смог осмотреться.

Вперед и вниз уходила долина, раскрываясь вначале пологими, затем взлетавшими к облакам склонами – будто птица расправила крылья, по дну вилась сверкающая лента реки, а по ее берегам стоял город. Точнее, стоял когда-то; теперь это были просто живописные руины, из которых торчали то обломанные перекошенные столбы, поддерживавшие некогда кровлю, то углы крыш с еще сохранившимися фигурками зверей-защитников, – от непривычного положения казалось, что звери затаились и готовы прыгнуть из засады на непрошеных гостей. Будто землетрясение или божественный гнев когда-то прошлись по городу смертоносной косой, а учитывая известное Ючжэню о Сошествии гор, так оно и было.

Темный силуэт Цю Сюхуа виднелся далеко впереди, девушка торопливо спускалась к городу по разбитой, но все еще ровной дороге, и Ючжэнь последовал ее примеру. Лучи вечернего солнца сглаживали острые углы руин, и город выглядел спящим приютом волшебных существ, неподвластным несчастьям и смерти. Теплый воздух с нотками сумеречной прохлады нес запахи с полей: когда-то в окрестностях города их было много, на уступах выращивали рис, под горой – пшеницу и просо, как сумел рассмотреть Ючжэнь. Теперь же все росло как придется.

Расстояние до города показалось обманчиво маленьким: солнце почти село, когда Ючжэнь дошел до первых домов на окраине. Цю Сюхуа ждала его, присев на обломок наружной стены. В глаза она не смотрела.

– Это Сяньян, древняя столица земель клана, – тихо проговорила она. – Нам лучше переночевать здесь, завтра отправимся дальше.

Ючжэнь молча кивнул. Тот странный поцелуй на лестнице словно запечатал ему рот, говорить не хотелось. Они выбрали один из наиболее целых домов; прежде чем переступить порог, Ючжэнь знаком остановил спутницу и зажег палочку гранатовых благовоний. Лотос был ни к чему: нечисти тут нет, – а терпкий, но свежий и сладкий запах граната с успехом мог заменить вино из ритуала поминовения усопших. Не разжимая губ, Ючжэнь попросил у прежних хозяев дозволения провести ночь под их крышей, а у Небесных владык – милости для всех погибших жителей Сяньяна.

Пока Ючжэнь по традиции занимался костром, Цю Сюхуа исчезла и вскоре вернулась с парой больших клубней ямса и пригоршней фасолевых стручков. Бережно положила все у костра и со словами «Я за водой!» вновь умчалась с котелком.

– Там позади дома был когда-то огород, заросло все, конечно, ужасно, но кое-что есть. И в колодце на самом дне вполне чистая вода, – пояснила она, пристраивая котелок над огнем и принимаясь за чистку ямса.

Ючжэнь задумчиво кивнул. Неловкое молчание висело над ними, как пыльное облако, все время, пока готовилась еда, и лишь когда получившийся овощной суп разлили по пиалам, Цю Сюхуа негромко и до странности неуверенно спросила:

– Ты злишься на меня?

Ючжэнь, глубоко уйдя в свои мысли, не сразу ее услышал и задержался с ответом:

– Нет, не злюсь, – кашлянул, прочищая горло, и продолжил: – Но ты заставила меня почувствовать себя недобропорядочным человеком.

– Потому что ты монах?

– Потому что так неправильно. Неправильно не то, что было, неправильно, что это было… так. Я не ожидал