Вожди комсомола. 100 лет ВЛКСМ в биографиях лидеров - Леонид Михайлович Млечин

будь он зятем Хрущева, едва ли его карьера оказалась бы такой быстрой. Руководители комсомола, с которыми он был на «ты», поставили Аджубея во главе газеты. Прочный тыл позволял Аджубею делать то, что непозволительно было другим. Он мог позвонить тестю и по-домашнему представиться:

– Никита Сергеевич, это Алеша.

Присутствовавшие при разговоре испытывали непреодолимое желание встать и вытянуться в струнку. Конечно, такой звонок решал вопрос, который остальным был не по зубам. Но очень многое Аджубей делал на свой страх и риск. Хрущев одобрял отнюдь не все новации своего зятя. Некоторые члены президиума ЦК, возмутившись очередным номером «Комсомолки», снимали трубку «вертушки» и звонили главному редактору:

– В чьих интересах вы напечатали статью в сегодняшнем номере?

Алексей Иванович не знал, что последует за этим выговором: не позвонит ли разгневанный партийный вождь самому Хрущеву? И не разозлится ли Никита Сергеевич на своенравного зятя, который создает ему лишние проблемы? Но у Аджубея было преимущество: он знал, как Хрущев относится к тому или иному чиновнику, поэтому на злой вопрос мог уверенно и даже с вызовом ответить:

– Эта статья опубликована в интересах советской власти.

И собеседнику оставалось только в сердцах бросить трубку «вертушки».

Когда Аджубей появился в «Известиях», ветераны встретили его скептически – что за мальчишка к ним пришел? Ему было тридцать пять лет. Он переходил в «Известия» не без опаски. Советовался с женой:

– Может, лучше поехать собкором в Англию?

Но желание показать, что он способен любую газету сделать первой в стране, взяло верх. Представил его известинцам секретарь ЦК по идеологии и одновременно заведующий отделом пропаганды и агитации Леонид Федорович Ильичев, который в сороковых годах сам был редактором «Известий». Собравшимся журналистам Ильичев сказал, что ЦК принял решение укрепить руководство газеты, потому что не удовлетворен работой «Известий».

Аджубей сразу объяснил, что намерен делать совершенно другую газету. Он вспомнил, что, вручая его предшественнику орден, председатель президиума Верховного Совета СССР Климент Ефремович Ворошилов, желая сделать комплимент, сказал, что награждает редактора «самой правдоподобной газеты».

– Но «Известия» не должны быть похожи на «Правду»! – сказал Аджубей. – Что можно сделать, чтобы выделить «Известия», чтобы ее отличали от других газет? Журналистика отстает от того, что от нее ждет народ. Это суконная журналистика. В ней отсутствует человек. Жизнь много сложнее, так пусть в газете она будет такой, какая есть. Розовая газета нам не нужна. Нужны критические выступления, конфликтные, постановочные, и мы их будем требовать от вас. Надо драться за новое в промышленности, сельском хозяйстве, науке. Именно – драться! Газета сама должна делать политику, и она же – ее отражать.

Один из известинцев скептически заметил:

– Надо иметь на это право – делать политику!

Аджубей темпераментно возразил:

– Надо показать раз, два, и право будет дано. Не было запрещения делать политику! Его выдумали ленивые.

На первой же планерке он распорядился отправить в разбор все материалы, подготовленные для очередного номера, и добавил:

– Соберемся через час. Принесите все самое интересное, что у вас есть.

И он выпустил номер из статей, которые до него напечатать не решались.

Хрущев и Аджубей были в чем-то похожи: тот же взрывной темперамент, та же склонность к новым, революционным идеям и готовность немедленно, ни с чем не считаясь, воплощать их в жизнь. Алексей Иванович менял не только газету, но образ и темп жизни газетчиков. В «Известиях» поставили телетайпы, которые были абсолютной новинкой, завели электронную рекламу – вечером бегущая строка на здании газеты на Пушкинской площади сообщала о содержании свежего номера.

Он требовал от подчиненных сенсаций, материалов, о которых говорила бы вся страна. На летучке недовольно говорил:

– Что это за номер? Я в обществе показаться не могу!

Он принадлежал к редкой породе газетных редакторов, которые работают азартно, фонтанируют идеями и умеют воодушевлять своих коллег. Тираж газеты достиг фантастической цифры в восемь миллионов экземпляров при том, что подписка была лимитирована, то есть не все желающие могли подписаться на любимую газету.

Алексею Ивановичу, его насыщенной жизни, откровенно завидовали. Он был то надменным и высокомерным, то покровительственно-добрым. Вокруг Аджубея крутилось множество лизоблюдов и собутыльников, переиначивших знаменитую песню на новый лад:

Любо, братцы, любо,Любо, братцы, жить —С нашим АджубеемНе приходится тужить.

Когда Хрущева в октябре 1964 года сняли, Шелепин завел в свой кабинет уже снятого с должности хрущевского зятя Аджубея. Они с давних пор были на «ты». Заказал чаю с неизменными сушками, которые выпекали специально по заказу управления делами ЦК. Посоветовал ошеломленному происходящим Алексею Ивановичу:

– Не уехать ли тебе года на два из Москвы? Полезут ведь иностранцы с интервью. А потом мы тебя вернем.

Аджубей благоразумно отказался.

– Ушел бы Хрущев в семьдесят лет на пенсию, – вздохнул Шелепин, – мы бы ему золотой памятник поставили.

Наверное, ему было несколько неудобно перед Аджубеем: Алексей Иванович неизменно нахваливал Шелепина тестю.

Для самого Алексея Аджубея все происшедшее было тяжким ударом. Он дружил с Шелепиным и не мог предположить, что тот примет деятельное участие в свержении Хрущева и что его самого выбросят со всех должностей. Правдисту Илье Шатуновскому, выпив несколько рюмок, Аджубей незадолго до октябрьского пленума недоуменно бросил:

– Вот некоторые полагают, что, как только Хрущев сойдет со сцены, мне будет крышка. А почему? Кто-то захочет отыграться на мне за Хрущева? Но за что?

Месяц он сидел дома, ожидая решения своей судьбы. Место ему подыскали крайне незавидное – в журнале «Советский Союз», где он прозябал до самой перестройки. Ему даже запретили печататься под своей фамилией. Сама фамилия хрущевского зятя была под запретом. В какой-то момент его вызвали в ЦК и сказали: надо вам вместе с женой уехать из Москвы, работой обеспечим.

19 апреля 1968 года заведующий отделом пропаганды ЦК КПСС доложил высшему начальству:

«Тов. Аджубей приглашался в Отдел пропаганды ЦК КПСС, где ему было предложено выехать в г. Тамбов для использования его на журналистской работе в качестве заместителя редактора областной газеты. С Тамбовским обкомом КПСС (т. Черным В. И.) вопрос согласован. Жене т. Аджубея – т. Аджубей Р. Н. работа также будет предоставлена по ее журналистской специальности.

Согласия выехать на работу в Тамбов т. Аджубей не дает. Он заявил, что не выедет из Москвы даже в том случае, если на его счет будет принято решение ЦК КПСС. Отказ мотивируется тяжелой болезнью матери и детей. Учитывая, что в Тамбове имеется возможность квалифицированной медицинской помощи и лечения заболеваний, о которых говорится в записке т. Аджубея, отказ его выехать на работу в Тамбов считаем необоснованным.

Было бы целесообразным направить т. Аджубея А. И. решением ЦК КПСС в распоряжение Тамбовского обкома КПСС. В случае отказа выехать на работу в г. Тамбов полагали бы необходимым вопрос о неправильном поведении т. Аджубея передать на рассмотрение Московской партийной организации».

Рада Никитична написала письмо