Современная филиппинская новелла (60-70 годы) - Эфрен Абуэг

— Ничуть не бывало. Это — обыкновенная коммерческая сделка.

— Ладно, давайте триста пятьдесят наличными.

— Хорошо, пусть так, — согласился дядюшка Сатор. Он встал и направился к своему сейфу. Отперев его ключом, он извлек оттуда четыре бумажные ассигнации. Возвратившись на место, дядюшка вручил их королю.

— Вот я вручаю вам четыреста песо наличными, — присовокупил он. — И иду на это потому, что мы оба джентльмены и у нас — джентльменское соглашение.

— Я тоже джентльмен, — попытался включиться в беседу мой отец.

Дядюшка Сатор как-то странно взглянул на него. Король убрал в карман полученные деньги, а из другого кармана достал песо и протянул мне. Потом он изогнулся в талии и направился к двери.

— Большое вам спасибо за гостеприимство, — торжественно проговорил он и снова поклонился.

Когда он удалился, дядюшка Сатор затянулся сигарой и задумчиво проговорил: «Adios, amigos»[36].

— А он мне нравится, этот молодой человек. Он далеко пойдет в этом ужасном мире.

И тут вдруг отец принялся как бешеный колотить себя по голове руками. Я выбежал из дому и увидал короля Альфонсо, который стоял у ворот и делал мне какие-то знаки. Улыбнувшись, я подошел к нему.

— Ты что, не узнаешь меня? — спросил он.

— Вы — король Альфонсо, — ответил я.

Он рассмеялся и сорвал с себя прекрасные усы.

— Ну а теперь узнаешь?

— Пекто! — воскликнул я. — Ты — мой брат Пекто, который играл на гитаре, а потом сбежал из дому! Но ты так изменился, что тебя не узнать.

— Ты прав. Я ушел в город и многому научился у настоящих мужчин. Стал таким пронырой, каких мало! Одну из своих штучек я и провернул сейчас, чтобы врезать дядюшке Сатору.

— Вот это здорово, — ухмыльнулся я.

— Плут плута обдурил, а? — И Пекто тоже расплылся в довольной улыбке.

— Это уж точно… А что ты думаешь дальше делать?

— Я возвращаюсь обратно в город, — сказал он. — Приду снова, когда промотаю свой заработок. Слушай, тебе тоже неплохо было бы придумать парочку таких трюков и пощипать денежки дяди Сатора, покуда он не помер.

— Не заберет же он их с собой.

— То-то и оно.

— Ладно, но меня некому научить, — посетовал я.

— Уж как-нибудь научу, — пообещал Пекто. — А теперь дуй обратно в дом, да гляди во все глаза.

— До свиданья! — крикнул я ему. — Береги себя.

— Хорошо! — прокричал он мне в ответ.

Я провожал брата Пекто взглядом, пока он не исчез вдали, а потом возвратился обратно в дом. Дядюшка Сатор встретил меня у самой двери.

— Ну, что беспокоит теперь твой интриганский ум? — не без сарказма спросил он меня.

— Ваши денежки, дядя Сатор, — напрямик ответил я ему.

— Вот теперь ты начинаешь говорить дело, — одобрительно отозвался он.

МУДРОСТЬ ДЯДЮШКИ САТОРА

© 1978 by New Day Publishers

Перевод В. Макаренко

Когда дядюшка Сатор, самый богатый человек в нашем семейном клане на Филиппинах, погостив у нас, уехал, потому что в доме больше нечего было есть, отец задумался над тем, какое бы ему выбрать новое занятие. Его надежды на то, что мне повезет и дядя завещает мне свое богатство, окончательно рухнули, поскольку за все время, что дядя гостил у нас, он истратил всего одно лишь песо на бутылку вина. Можно было не сомневаться — он покинул наш дом, как только опустели рисовый ларь и птичник.

Мой отец был крестьянином по праву, склонности и по наследственной линии, но так уж случилось тогда — выпал голодный год. Наше рисовое поле растрескалось под испепеляющими лучами жаркого солнца, и нечего было и думать распахивать его, пока в нашу деревню не придут дожди. А до этих дождей оставалось еще несколько недель, вот почему отец так страдал и тосковал, не находя применения своим натруженным крестьянским рукам.

Однажды после полудня он возвратился домой здорово под хмельком и переполненный разными удивительными идеями. Разбудив меня, он почти целый час говорил восторженно и бессвязно. Его покрасневшие глаза сияли, излучая прекрасные и глупые мечты.

— Так вот, сынок, — заключил он наконец, — я решил открыть музыкальную школу.

— С этого не получишь денег, — охладил я его пыл. — Что пользы в такой идее?

— Это правда, что сразу не получишь, — согласился он и, не удержавшись с голоду, протянул руку к сочному куску рыбы, который я держал. — Но зато сколько будет веселья. Разве в нашей жизни сейчас так уж много веселья?

— Мне хватает веселья с нашим буйволом, — ответил я. — И потом у меня есть другое развлечение тут: если пошататься, как стемнеет, в округе — такого наслушаешься от обманутых мужей и брошенных возлюбленных…

— Ну уж и развлечение ты себе выбрал, сынок. Что ж тут хорошего? — заметил он и отщипнул еще кусочек от жареной рыбы, которую я держал в руке. — К тому же скажи мне откровенно: наверное, те истории, что ты слышишь, как стемнеет, не так уж приличны?

— Зато смешно, папа, — ответил я ему. — А иногда грустно до слез. — И я по-настоящему заплакал, вспомнив про одну девушку, нашу соседку, которую обманул ее молодой человек.

— Ну-ну, — ласково заговорил отец, — не надо плакать. Выгляни-ка в окно, послушай, как весело и радостно поют летом птицы в ветвях акаций. Побегай-ка во дворе во всю силу своих молодых ног, посиди на солнышке. Выкупайся в прохладной воде журчащего ручья, набери в рот белых гладких камушков. Ты еще слишком мал, чтобы взваливать на свою неокрепшую спину груз всех горестей земных.

Но я все плакал и плакал, вспоминая рассказы о том, как зазря страдала одна замужняя женщина, которая, пробудившись поутру, обнаружила, что ее муж спит в объятиях незнакомой молодой девушки…

— Слезы не в состоянии изменить мир в одну ночь. — Отец приласкал меня и забрал последний кусок жареной рыбы из моих закапанных слезами рук. — Но разве мир не наполнен небесным светом? Разве о чем-нибудь таком, о чем ты плачешь, поют тебе вольные птицы прекрасным летом? Разве листья акаций источают угольный дым для твоих растущих легких? Разве нежная зеленая травка, на которой так приятно поваляться, может покалечить тебя?

— Мне нет никакого дела до того, что происходит в растительном царстве, — просопел я, вытирая глаза тыльной стороной ладони. — Мне нет никакого дела, коли на то пошло, и до того, что делается у животных. Слишком много обмана и подлости в мире людей.

— Вот почему я и собираюсь заняться этим делом, сынок, — пояснил мне отец. — Помочь несчастным людям в этом мире. Заставить их смеяться в такой момент. Дать им возможность петь и танцевать при лунном свете.

— Да ты и петь-то не умеешь, — ткнул я его. — И танцевать тоже не мастак.

— А совсем не важно самому уметь петь и танцевать, — парировал мои нападки отец. — Достаточно того, что я заставлю других петь и танцевать, чтобы развеять их печали.

— Да-а, это легко сказать, папа, а вот как ты собираешься это сделать?

— Музыкальная школа… — проговорил отец мечтательно. — Я смогу научить молодежь музыке, чтобы это осталось у них на всю жизнь. Вот только одна проблема — деньги.

— Нынче это огромная проблема, — согласился я с ним. — Я не видел у тебя в руках и сентаво с тех пор, как мы перестали хозяйствовать на своей земле из-за засухи.

— Это всегда была всеобщая проблема, сынок,— продолжил отец. — Деньги извечно были горьким бременем большинства людей в мире.

— Ну, дядю Сатора они, кажется, не обременяют, — возразил я ему, сразу же вспомнив о своем богатом дядюшке. Он был, несомненно, самым богатым из всех, кого я когда-либо знал. — У него ведь куча денег. Уверен, что в его доме полно серебряных монет. И я не видел, чтобы он истратил хоть сколько на своих бедных родственников. А мы — беднейшие из бедных в этом хранимом богом мире!

— Этот мой брат поистине везучий, — согласился отец с плохо скрываемой завистью. — Просто диву даешься, откуда у него столько ума, мудрости?.. Откуда у него столько денег? Мне бы очень хотелось, чтобы была жива твоя бабушка — можно было бы выяснить у нее один деликатный вопрос.

— Да я бы сейчас и не очень беспокоился о деньгах, — пояснил я, — но что вот не идет у меня из головы, так это легендарные дядюшкины серебряные песо. Мне нужно научиться понимать и ощущать деньги перед тем, как стать игроком. Думаю, дядюшкиному серебру мы смогли бы найти применение.

— Ну что ж, добро, сынок, — одобрил отец, и в голосе его зазвучала отеческая нежность. — Вы с твоим дядей добрые друзья. Вы — птицы одного полета, одного поля ягода, если можно так сказать. Ты не хотел бы сбегать к нему домой и поговорить о моем деле?

— Я знаю, что музыку-то он любит. Это точно, — подхватил я задумку отца. — Вот только сомнительно, чтобы он авансом дал нам деньги на эту школу. Мне кажется, его таким предприятием не заинтересуешь, потому что это такое дело — его руками не пощупать…