Осквернитель - Павел Корнев

Кто он и как появится на свет – неведомо никому. Но без Скверны и темной волшбы рождение его невозможно.

Осквернителем станет ребенок, в чьих жилах от рождения, еще в чреве матери, будет течь Скверна и гореть черное пламя Тьмы – две стихии, полученные им от родителей. Только так и никак иначе, и всякий, кто возьмется оспаривать подобное утверждение, неминуемо станет противоречить тезисам учителя нашего, преподобного Модеста.

Было бы чрезвычайно опрометчиво оставлять подобному чудовищу жизнь, но кровь, в которой растворены и одновременно сосуществуют Извечная Тьма и Скверна, станет чудесным эликсиром, катализатором перехода человека на новую ступень бытия».

Беса в душу!

Будь я проклят, если это не сочинение Сквернослова – сбившегося с пути истинного ученика Модеста Оражского!

Выходит, и в самом деле здесь чернокнижник обосновался. Или закостенелый еретик, но это уже неважно, вопрос заключался в том, с какой стати этот выродок привязался ко мне.

Где я мог перейти ему дорогу? Неужто из Драгарна след тянется?

Поля пожелтевших страниц пестрели карандашными пометками, но, сколько ни вглядывался в них, разобрать смысла так и не сумел: почерк – как курица лапой, и через слово – сокращение. Быстро пролистал хрупкие листы, нет – других пометок и выделений в книге не обнаружилось.

Почему же постояльца заинтересовал именно этот фрагмент? Что в откровениях об Осквернителе увлекло его?

Я еще раз перечитал подчеркнутый текст и в голос выругался, пораженный внезапной догадкой.

Леопольд и Луиза!

Ей отец-чернокнижник передал частичку Тьмы, а он от рождения получил восприимчивость к потустороннему.

Тьма и Скверна!

Само по себе это не так страшно, но, если свести их вместе, если свести вместе четырнадцатилетних подростков…

Бесов праздник!

Я вскочил со стула и начал перетягивать стопку книг шпагатом, но только затянул первый узел, как за окном послышался непонятный шум.

Показалось, нет?

Прихватив с собой трость, я распахнул дверь черного хода, перегнулся через ограждение лестницы и окликнул парней:

– Ори! Гастон!

В ответ – тишина.

Заподозрив неладное, я в один миг скатился по шатким ступенькам и едва не споткнулся о распластанное на земле тело.

Ори?!

Присел у охранника, вокруг головы которого растекалось темное пятно, обернулся на непонятный хрип, а там – привалился спиной к стене Гастон. Одной рукой телохранитель зажимал распоротое горло, другую тянул к выходу из переулка. Попытался что-то просипеть, но кровь меж пальцев так и хлестала, и крепыш, не сумев выдавить из себя ни слова, уткнулся лицом в грязь.

Беса в душу!

Я взвыл от ярости и метнулся вдогонку за убийцей.

На куски порву! Голыми руками!

Только вылетел на улицу и сразу заметил у соседнего дома человека в сером плаще с накинутым на голову капюшоном, что со всех ног улепетывал прочь.

Я – за ним. Кричать ничего не стал, поберег дыхание. Да и толку? Добровольно убийца все равно не остановится, а стражников в Акульей пасти и днем с огнем не сыщешь. Вместо этого я поднажал, беглец тоже припустил со всех ног. Сворачивать в подворотни он не рисковал, но зато продолжал нестись по улице, так что полы короткого плаща развевались у него за спиной, словно крылья.

Уйдет? Ну уж нет!

Я весь вложился в один рывок, насколько смог, сократил отставание, а потом швырнул в беглеца трость.

И – попал!

Крутанувшаяся в полете рукоять шибанула по ноге, убийца вскрикнул от боли и сбился с шага, но я и сам, потеряв равновесие, едва не покатился на мостовой. А только выровнялся и начал сокращать отставание, хромоножка выскочил из переулка на широкий бульвар. Там горели фонари, шумели у кабаков подвыпившие компании, вовсю сновала припозднившаяся публика.

Только упущу из виду – и пиши пропало, затеряется в толпе. Сбросит плащ – и все, ищи ветра в поле…

– Держи вора! – во всю глотку заорал я тогда. – Эгей! Хватай его!

Зеваки испуганно прыснули с пути убийцы, а квартальный бестолково завертел головой по сторонам, но какой-то доброхот все же решился задержать воришку и бросился ему в ноги.

Беглец легко уклонился, подскочил к высоченной ограде, подтянулся и, неловко дернув в воздухе ногами, перевалился на другую сторону.

– Эй! Куда?! – возмутился собиравший плату за вход на цирковое представление старикан; я оттолкнул его в сторону и вскарабкался на забор.

С высоты заметил мелькнувший в проходе между шатрами серый плащ, соскочил на землю и бросился наперерез. Не успел только чуть: пальцы соскользнули с плотной ткани, и везучий сукин сын немедленно заскочил в попавшийся на пути балаган.

Миг спустя я вломился следом – и будто грудью на призрачное копье напоролся.

Зеркальный лабиринт!

Кругом одни зеркала! Зеркала, которые никому и в голову не пришло освятить!

Я крутнулся на месте, а там – лишь очередное отражение моей покрасневшей физиономии.

Моей?!

Знакомые черты лица исказились, кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок, под пустыми провалами глазниц залегли чернильные тени.

Это не отражение, это бесы взирают на меня из глубины зеркал!

Ледяными крючьями вонзилось в душу потустороннее, Скверна хлынула из зеркал, растекаясь по лабиринту бурным потоком, затрещали рамы, пол под ногами прогнулся, пошел волнами потолок, а стекла искривлялись и выгибались. Окружающее начало терять материальность, отражения же бесов, напротив, понемногу проникали в наш мир, обретая призрачную плоть.

Я зажмурился, вслепую зашарил руками в поисках выхода и вдруг сообразил, что под ладонью плоская гладь стекла. Плоская, не выгнутая пузырем!

Так вся эта бесовщина творится лишь в моей голове?!

Но растворенная в воздухе Скверна жгла все сильнее, заточенные в душе бесы яростно рвались на волю, а тело продолжало наливаться свинцовой тяжестью. Еще немного – и у меня даже рукой пошевелить не получится, какая уж тут иллюзия!

А, пропади оно все пропадом!

И, прикрыв голову руками, я сорвался с места и наугад вломился в первое попавшееся зеркало.

Звяк! Стекло лопнуло и осыпалось осколками, прикрытые им доски тоже не выдержали удара, с сухим треском они переломились, и я вывалился из зеркального лабиринта прямо под ноги опешившему от изумления билетеру.

Паренек испуганно отскочил, но сразу пришел в себя, оценил учиненный мной разгром и охнул:

– Ну, дядя, ты попал…

«Дядя» поднялся, коротко врезал ему под дых и поспешил прочь.

Убраться успел как раз вовремя – когда выходил на улицу, от другого входа уже неслись резкие трели служебных свистков.

Проснулись, соколики, беса вам в бок…

5

Пил весь вечер. Стопку за стопкой вливал в себя полынную настойку, морщился, кривился, но продолжал пить.

Хоть бы чуть в голове зашумело! Но нет – словно водичкой пробавлялся.

Впрочем, не стоит думать, будто я пустил ситуацию на самотек. Все, что можно было сделать, было сделано. Да и сейчас не просто лечил выпивкой расшатанные нервы, а приглядывал за Эдвардом Рохом, который переходил по мертвецкой от одного тела к другому и что-то задумчиво бормотал себе под нос.

– Они были хорошими парнями, – вздохнул я и поболтал остававшуюся в бутылке настойку. – Такого они точно не заслужили.

Лучник оглянулся на меня и поморщился:

– Вот только не надо этого пафоса, Себастьян! Они были жуликами и убийцами, любого из вашей братии прямо сейчас колесовать можно.

– На себя посмотри, – недобро зыркнул я в ответ.

– Речь не обо мне, – возразил Эдвард, стянул матерчатые перчатки и хрустнул костяшками изукрашенных татуировками пальцев.

– Тогда скажи уже что-нибудь о них.

– Я, конечно, не коронер, – произнес лучник, задумчиво глядя куда-то в сторону, – но, сдается мне, их застали врасплох.

Я только фыркнул от возмущения:

– Как ты себе это представляешь, Эд? Они стояли и ждали, пока их зарежут?

– Тебе виднее, – пожал плечами Рох, вытер руки полотенцем и натянул свои обычные кожаные перчатки. – Каждому был нанесен один точный, хорошо акцентированный удар в горло. Никаких защитных ран, никаких признаков того, что они пытались уклониться. Либо их застали врасплох, либо это был не человек.

– Человек, – возразил я. – Эта сволочь заманила меня в зеркальный лабиринт. Чуть не сдох там.

Грудину до сих пор ломило, словно получил копытом, и при любом резком движении перед глазами все смазывалось и плыло. Впрочем, в этом вполне могла быть повинна полынная настойка.

Эдвард Рох задумчиво посмотрел на меня и вздохнул:

– Если я ответил на все твои вопросы, не мог бы ты оставить меня в одиночестве?