Кремлевский заговор - Валентин Степанков

— …Отношение Пуго Б. К. к Рижскому и Вильнюсскому ОМОНам мне было непонятно. Он все время уходил от принятия решений по этим подразделениям и возлагал это на Громова Б. В. Я до сих пор не могу с уверенностью сказать, кто же командовал ОМОНами.

Я полагаю, что они больше подчинялись организациям русскоязычного населения Литвы и Латвии и компартиям этих республик. Их также все время защищали прокуроры Литвы и Латвии, назначенные Генеральным прокурором СССР…

Однако беспризорные ОМОНы разбойничали будучи сытыми, обутыми, одетыми и отнюдь не за «спасибо» — их материальное и финансовое обеспечение по категорическому распоряжению сверху, из МВД СССР, осуществляла 42-я дивизия внутренних войск, командиру которой они наотрез отказывались подчиняться.

Эта абсурдная, с позиции здравого смысла, ситуация была тем не менее очень выгодна и «державникам», заинтересованным в дестабилизации обстановки в мятежной Прибалтике, и министру МВД, потому что оставляла их как бы за кадром всех омоновских «художеств».

Да и знаменитый приказ Пуго о совместном с военными патрулировании городов, справедливо воспринятый демократической общественностью как элемент ЧП, в большей степени был продиктован тем же нежеланием Бориса Карловича быть одному за все в ответе.

На фоне этой всегдашней осмотрительности его поведение в августе действительно не назовешь типичным. А начинался тот роковой для Пуго август счастливо. Борис Карлович взял отпуск и поехал отдыхать в Крым вместе с женой, невесткой и внучкой. Было у него также намерение навестить родственников в Риге, но жена, Валентина Ивановна, уговорила его пригласить родных в Москву, потому что 19 августа Борису Карловичу надо было быть там — встречать Горбачева.

Из показаний Инны Пуго:

— …В воскресенье, 18 августа, мы прилетели в Москву и сразу поехали на госдачу в поселке «Усово», куда прибыли около 16 часов. Пуго собирался оставшиеся у него свободные дни провести на даче вместе с приехавшими родственниками.

Однако примерно через десять минут после нашего приезда, зазвонил один из телефонов закрытой связи. Я в шутку предложила подойти к телефону и сказать, что Борис Карлович еще не приехал, т. к. мы собирались пообедать и я не хотела, чтобы он уезжал от нас. Он улыбнулся и подошел к телефону.

Я ушла на кухню и не слышала разговор, но через некоторое время он сообщил мне, что обедать не будет, т. к. его срочно вызывают в связи с начавшейся в НКО гражданской войной. Впоследствии мне мой муж (сын Пуго — Прим. авт.) сказал, что звонил будто бы Крючков.

Борис Карлович вместе с Валентиной Ивановной быстро собрались и уехали, пообещав вернуться около 20 часов. Однако вечером они не вернулись. 19 августа утром мы уехали с дачи в Москву. В то же утро мы все узнали о государственном перевороте и о том, что в состав ГКЧП входит и наш отец…

Итак, 18 августа, вместо того, чтобы обедать в кругу родственников на даче, Пуго по приглашению Крючкова приехал к Язову в министерство обороны.

Из показаний Д. Т. Язова:

— …Я знаю о Пуго, что он очень осторожный человек, не бросается в авантюру и, судя по тому, как его войска действовали в Нагорном Карабахе и всегда под ударом оказывалась армия… я Вам честно говорю, за эту его осторожность, за эту его нерешительность, за эти его уходы от ответственности я его не уважал, была к нему антипатия. Мне даже показалось странным, что Пуго приехал и не возражает…

Да, Борис Карлович не стал отнекиваться, когда ему предложили войти в состав ГКЧП, хотя не мог не сознавать, что это означает прямое участие в государственном заговоре и что одно дело — требовать чрезвычайных полномочий, как незадолго до того они трое, Язов, Пуго, Крючков, требовали их от Верховного Совета СССР, и совсем другое — взять эти чрезвычайные полномочия силой, вероломно отстранив от власти ее законного обладателя — президента.

Из показаний Вадима Пуго:

— «Отец всегда был сторонником Горбачева. Знал об его ошибках, но тем не менее считал его большим политиком с высоким международным авторитетом. Видимо, поэтому Горбачев и назначил отца на пост министра внутренних дел.

…Я помню разговор, который состоялся задолго до августовских событий. Отец мне тогда говорил, что при любых обстоятельствах не может стать путчистом, употребив именно это слово. Он сказал, что это было бы предательством в первую очередь по отношению к президенту…

Утром 19 августа по приказу Пуго милицейские экипажи встречали войска, поднятые против законной президентской власти, и провожали их к местам дислокации, чтобы те не заблудились в незнакомой им Москве.

Из показаний Александра Викторовича Котлова, заместителя начальника оперативного управления штаба МВД СССР:

— …В 9.00 19 августа у Пуго состоялось совещание, на котором были его заместители, кроме находившихся в отпусках, все начальники главков, а также другие работники министерства, возглавляющие подразделения.

Состояние у министра было какое-то возбужденно веселое. Сначала он сказал о создании ГКЧП, затем о том, что вчера группа товарищей была в Крыму у Горбаче-ва М. С., что Горбачев не соглашался с ними, отбивался, но они «давили» на него. Пуго сказал также, что Горбачев правит страной один. При этом сослался на то, что он, Пуго, и Крючков являются членами Совета безопасности, однако Горбачев ни разу с ними не посоветовался. Упомянул министр и о том, что президент серьезно болен, но чем, не указал…

Из показаний Владимира Александровича Гуляева, начальника главного управления уголовно-исполнительных дел МВД СССР:

— …Пуго на совещании 19 августа сказал, что в стране идет тихий государственный переворот, захватывается собственность, разрушается налоговая система, поголовно заменяются кадры и идет их избиение, что в советских органах происходит тихая революция…

В тот день Пуго позвонил на Гостелерадио СССР и отругал его председателя Л. П. Кравченко за то, что не была отключена трансляция ленинградских программ. Вообще все то время, пока действовал ГКЧП, Пуго крайне строго контролировал работу Центрального телевидения. Л. П. Кравченко в своих показаниях утверждает, что Пуго даже грозил ему и другим руководителям «Останкино» привлечением к ответственности по закону о чрезвычайном положении в случае отказа выполнять его указания.

Утром же Борис Карлович отозвал из отпуска своего первого заместителя, генерала-«афганца» Бориса Всеволодовича Громова. Громов прилетел в Москву вечером и сразу поехал в министерство. Пуго он не застал, но встретился с другим его заместителем Иваном Федоровичем Шиловым.

Из показаний Б. В. Громова:

— …Мы с Шиловым обсудили ситуацию. Пришли к однозначному мнению, что и создание ГКЧП, и введение чрезвычайного положения незаконны. В связи с этим решили дождаться министра и предложить ему сегодня же, т. е. 19 августа, выйти из состава ГКЧП и сообщить об этом в средствах массовой информации. Но примерно в 22 часа Пуго позвонил Шилову и сообщил, что он задерживается и, видимо, сразу после совещания поедет домой…

Борис Карлович вряд ли прислушался бы к благоразумным советам своих заместителей. К вечеру 19 августа он уже сжег все мосты: были разосланы шифротеле-граммы с его приказами, обязывающими всю систему органов внутренних дел страны обеспечить активную и безусловную поддержку власти и действий ГКЧП, состоялась пресс-конференция, на которой он вместе с другими членами Чрезвычайного Комитета обосновывал целесообразность и законность государственного переворота и лгал о болезни президента.

20 августа на утреннем заседании ГКЧП Пуго предложил ввести в Москве комендантский час. Это подтверждается показаниями обвиняемых Стародубцева и Тизякова. В полдень Пуго направил Громова на совещание в министерство обороны, где вырабатывался план вооруженного захвата Дома Советов РСФСР. Вернувшись оттуда, Громов высказался за неучастие внутренних войск в этой операции, на что Пуго ответил: «Поставленную задачу надо выполнять. Это приказ».

Пожалуй, самым трагическим для путчистов заблуждением была их слепая вера в чудодейственную силу приказа. Затевая «чрезвычайку», они думали, что стоит только приказать — и страна послушно замарширует вспять. Но уже на второй день путча стало ясно: приказы ГКЧП массово игнорируются, местные теле- и радиостанции рвут информационную блокаду, а запрещенные Чрезвычайным Комитетом газеты продолжают жить в ротапринтных изданиях. И что самое опасное — глухая к Указам ГКЧП Россия ловит каждое слово своего правительства.