Прокаженные - Георгий Шилин

- Так-таки прямо в городской амбулатории? Это, брат, новость для меня… Новость! Я принял, скажем, прокаженную, а через минуту в то же самое кресло сядет больная с воспалением яичников? Так?

- Не так, но вроде того, — усмехнулся Туркеев, вспомнив Веру Максимовну.

- А как же? — уставился на него Превосходов, необычайно удивленный ходом мыслей старого приятеля.

- Я думаю, — решительно взглянул на него Туркеев, — что прокаженные могут сделать так называемому здоровому обществу некоторые уступки. Они согласятся иметь свою собственную амбулаторию в городе, изолированную от других.

- Это прямо очаровательно! — затрясся от хохота Превосходов. — Это даже трогательно! Прокаженный поднимается утром со своей постели, он оделся, позавтракал в столовой, он пошел гулять. По дороге вспомнил про амбулаторию.

Сел в трамвай, приехал, с ним проделали процедуры. А вечером он идет к знакомым поиграть в преферанс или двинет в театр… Он живет полной жизнью, он здоровается со всеми за ручку — одним словом, проказа "миф и сон печальный", фантазия, идиотство дикарей! Так, что ли? — снова засмеялся Превосходов.

- А знаешь, — сказал тихо Туркеев, — мне часто именно в такой обстановке и хочется видеть прокаженных. Именно так, чтобы и в театр, и в карты…

- Одно дело — хотеть, другое — иметь на это право… Но ты или на самом деле болен, — уже серьезно посмотрел на него Превосходов, — или святой. Нет, ты святой!.. Вишь ты… По-твоему, выходит, значит, что бактерии Ганзена — выдумка или что-нибудь в этом роде? Уж не антиконтагионист ли ты, Сергей Павлович?

- Нет, я не антиконтагионист, — отмахнулся Туркеев. — Я убежден, что проказа заразна. Двух мнений быть не может. А что касается ганзеновской палочки… — он замолчал, словно что-то обдумывая.

- То? — спросил Превосходов.

- То тут есть много странного, непонятного, много неизученного…

- Чего ж в ней неизученного? — перебил его Превосходов. — Бактерия остается бактерией. Понимаю: ты хочешь сказать, что она "Федот, да не тот" и, может быть, вовсе не Федот… Я слышал… Но это абсурд… Не согласен с тобой, если ты думаешь так…

- Порой мне сдается, — задумчиво смотря на графин, тихо продолжал Туркеев, — что ганзеновская палочка — именно не Федот, как ты сказал, а что-то другое, более загадочное, чем все другие бактерии… Мы ничего ведь не знаем даже о ее вирулентности… Может быть, она даже и не бактерия…

Может быть, эта палочка невинна, как детская слеза, и является лишь жертвой всеобщего ошибочного мнения.

- Постой… Постой, — широко открыл глаза Превосходов, — может быть, тебе воды надо? Впрочем, лучше давай выпьем еще по одной рюмке, авось голова твоя просветлеет, — и он подошел к столу и снова наполнил рюмки. — Не в наше время тебе жить, Сергей Павлович, а лет этак тысячи две назад… Ты малость запоздал. Выпьем, — поднял он рюмку, — за твою невинную, "как слеза", проказницу!

Доктор Туркеев молчал, внимательно рассматривая рюмку и думая о том, что сейчас он захмелел и несет, вероятно, чепуху, а завтра ему станет стыдно от всего того, что болтает он сейчас. Тем не менее он чувствовал большую убежденность в правоте того, о чем он говорит, и досадовал на то, что Превосходов смеется. "Это оттого, — подумал Сергей Павлович, — что он не понимает, а поймет — поверит". И ему захотелось доказать старому приятелю, что ничего удивительного и опасного не будет, если прокаженных начнут лечить в городах, в амбулаториях, как лечат тысячи других больных, что езда в поездах более опасна, чем возможность заразиться проказой в условиях, когда здоровое общество будет видеть опасность.

— Вчера я познакомился с одной милой молоденькой женщиной, — тихо сказал Сергей Павлович.

- Ага! — оживился Превосходов. — И у тебя на старости лет появились милые молоденькие женщины…

- Ты не так понял, — угрюмо посмотрел Сергей Павлович. — Милую в смысле ясности и простоты понимания того, чего не можешь понять ты.

- Еще бы! — засмеялся Превосходов. — Нынешние молодые женщины молодцы…

Они нашему брату сто очков протрут… У них есть чему поучиться…

- Это жена глубоко уважаемого мной человека, — косо посмотрел на него Туркеев.

- Извини, не знал. Итак, чем же удивила тебя эта милая, глубоко уважаемая молоденькая женщина?

- Она удивила меня тем, — поднялся Туркеев, — что она здраво смотрит на проказу и поле зрения ее не засорено мусором, через который вам мерещатся всякие ужасы, — вот чем!

- Это она рассказала про амбулатории?

- Нет, не она. Но она сказала, например: почему всем вам, даже культурным и умным, мерещится неизбежность заразы, если вы встретитесь или поговорите спрокаженным, или увидите его, или прикоснетесь к нему? Если тысячу с лишним лет назад Магомет советовал бояться прокаженного "как дикого зверя", то теперь, когда создаются высшие формы культурной человеческой жизни, эта заповедь просто глупа…

- Главное вот что, — прервал его Превосходов, — главное, не надо, агитации, я ведь не младенец, — ты мне факты дай, докажи мне, а не призывай на помощь "создание высших форм"… Все-таки что же говорила твоя милая женщина?

- Она сказала одну простую вещь, — продолжал Сергей Павлович, повернувшись к окну, — она сказала, что существует большая опасность заразиться проказой от мяса, молока, овощей и вообще от чего угодно, нежели от человека, которого мы знаем как прокаженного. Вот что!

- Ишь ты, а она понимающая, — добродушно заметил Превосходов. — Но в таком случае для меня непонятно: почему возникает эпидемия проказы? Ты уверен, вижу, уверен, что в лепре я невежда, я ни черта не понимаю в этой области и питаюсь «азиатчиной»… Ты знаешь лучше меня, что новые очаги всегда возникают от появления какого-нибудь одного прокаженного. Приедет незаметно, скроет болезнь, поселится и живет как ни в чем не бывало.

Общается со здоровыми, купается в общей бане, ходит в гости, принимает гостей, пользуется общей одеждой, общими орудиями труда… Впрочем, чего это я принялся обучать тебя! — махнул он рукой. — Как будто ты не знаешь, что в течение двадцати лет один прокаженный способен передать — и передает — болезнь сотням людей…

- Продолжай, продолжай, — попросил Туркеев, заметив, что Превосходов не хочет говорить дальше.

- Если хочешь, изволь. Так вот, возьмем вашего знаменитого Кеаню, над которым трудился подряд два года бедный Арнинг, чтобы заразить его проказой… Вы, лепрологи, всегда козыряете этим Кеаню. "Вот, дескать, два года подряд в него вводили миллиарды бактерий проказы, два года заражали человека — и ничего, человек остался здоров". Не так ли? А в конце концов он заразился! А если вы вынуждены признать его заражение, то опять-таки, дескать, не оттого, что его искусственно заразили, а оттого, что у Кеаню, как выяснилось, родственники были прокаженные — они и заразили его еще до Арнинга…

- Я могу развить эту мысль, — перебил его Туркеев. — Наука знает более потрясающие случаи, когда проказа передавалась через третьих лиц, когда человек заражался ею, побывав только один раз в жилище, где проживал прокаженный, люди заражались от одежды, купленной у прокаженного. Да ты только попробуй поговорить с моими больными — половина их скажет, что они совершенно не знают, где им пришлось заразиться. Но ведь люди умирают, поев мороженого, отравляются рыбой, колбасой, угаром, черт знает чем! Значит ли это, что не надо есть мороженое, рыбу, колбасу, не надо топить печей? Ты хотел сразить меня доводом об одном прокаженном, способном в течение двадцати лет заразить сотню людей. Правильно! Согласен! Но только ты сразил себя, да, да, себя, батенька, сразил! Это очень хорошо, — продолжал Туркеев, страшно торопясь, точно слова его не успевали за мыслями. — Вот в том-то весь и фокус: один прокаженный может заразить сотню… Впрочем… — понизил он голос, — такой случай редок. Против твоих доводов о Кеаню и новых очагах могу привести тысячу фактов, например, Даниэльсена, который без всякого результата неоднократно прививал себе и всему своему персоналу болезнь. Я укажу тебе на здоровых жен, живущих десятки лет с прокаженными мужьями и остающихся тем не менее здоровыми. На здоровых детей, рождающихся от прокаженных родителей. Да что там говорить! Возьми хотя бы нас, врачей-лепрологов. Ведь мы на протяжении многих лет каждый день встречаемся с прокаженными, на нас такие же халаты, как у вас, гинекологов, и работаем мы без всяких там масок, как это практикуют врачи японских лепрозориев, — однако, как видишь, ничего. Наше государство не помнит ни одного случая заболевания в лепрозории кого-нибудь из обслуживающего персонала.

- Так-таки ни одного? — переспросил Превосходов. Сергей Павлович нахмурился и помолчал. Ему опять вспомнилась Вера Максимовна.

- А если исходить из того мнения, — продолжал он, не отвечая на вопрос Превосходова, — что все ужасы идут от нее, от палочки, то меня эта палочка должна была сожрать еще семь лет назад. Ведь я ежедневно втягиваю в себя миллионы этих палочек! Шеффер утверждает, что при пятиминутном разговоре прокаженный выбрасывает их сто восемьдесят тысяч… А я работаю семь лет и, как видишь, здоровее тебя, и выгляжу бодрее, и на старость не жалуюсь… Что это такое, я тебя спрашиваю?