Хулиганка и бунтарь (СИ) - Килеева Виктория

Хордин опустился на стул и с тоской посмотрел на пустую, дожидавшуюся его тарелку. Сидевшая рядом Ася уткнулась ему в ухо и пылко зашептала:

— Андрюшенька, прости…

— Да ладно, всё хоккей.

Пропавший аппетит к нему так и не вернулся.

К одиннадцати все разошлись. Ася относила грязные тарелки на кухню, а Настя их мыла — на этот раз сама. Андрей хотел уйти, но не мог — он чувствовал, что не успокоится, пока не поговорит с Настей, а если он с ней не поговорит, это будет конец, он больше никогда не сможет сюда вернуться. Совесть не позволит.

Он пошёл на кухню и встал в проёме двери. Настя была напряжена. Она чувствовала его взгляд, но не оборачивалась. Андрей смотрел, как летают её покрасневшие от воды руки, как хмурятся брови на мельком повернувшемся в профиль лице.

А потом его прорвало. Слова всё лились и лились, и остановить их было уже невозможно. Words are flowing out like endless rain into a paper cup…[64]

— Мне очень больно, Настя. Оглянись. Скажи хоть слово. Не молчи. Я всё снесу. Я добрый — и в том моя беда. А ещё я дурак. Добрый наивный дурак. А это очень страшно. Злой дурак — тоже страшно, но для других. А быть добрым дураком значит вредить самому себе и оставаться неудачником. Да, я неудачник, признаю. Но во мне нет озлобленности. Озлобиться — ведь это легко, это, как говорится, путь наименьшего сопротивления. Кого я могу обвинять, если сам во всём виноват? Я терплю, и поэтому меня никто не уважает — ни друзья, ни коллеги, ни даже ты. Ты тоже меня не уважаешь, хотя именно от тебя я жду поддержки и хоть какой-то… нежности. Где она, Настя? Где твоя нежность? Я всё жду и терплю. А терпеть не надо, нельзя. Я всегда молчу, когда надо кричать. А надо кричать — не терпеть! И теперь я кричу! Я кричу…

Но все эти слова остались внутри, в его больной голове — он так и не посмел выпустить их наружу. Он мог бы выговориться, но не стал. На мгновение ему вполне хватило этого немого монолога. Но от боли он так и не освободился, и её привычная едкая горечь снова разлилась по телу, отравляя его так же, как отравляла каждый день.

Настя обернулась, наградив Андрея стабильно-тяжёлым взглядом. В Анастасии Волкодав многое было тяжёлым — и рука, и поступь, и характер.

— Ну что смотришь? — недовольно спросила она. — Чего ты от меня хочешь? Извинений?

«Милая моя нелюбимая… Что я вообще здесь делаю?»

Хордин медленно покачал головой.

— Я уже ничего не хочу. Я пошёл.

Придя домой, он хотел отвлечься и посвятить себя просмотру футбольного матча. Но ругавшийся с компьютером Витомир мешал своими воплями и злил. Витя и раньше был довольно шумным, но сегодня это раздражало Андрея, как никогда.

Забив на футбол, он закрылся у себя и позвонил Кате. Её голос, пусть и насмешливый, пусть и неласковый, был единственным его утешением.

— Привет, Хордин. Чё звонишь?

— Мне одиноко.

— У тебя же девушка есть.

— Катюш, не издевайся, ты же всё прекрасно понимаешь…

— Нет, Андрей, я совершенно тебя не понимаю. — И Катя принялась толкать свой «критический реализм»: — Если она тебя не любит, тогда зачем ты это терпишь? Что тебя удерживает рядом с ней?

— Наверное, что-то удерживает, — ответил Хордин.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Андрей, твоя простота хуже воровства. Пока ты не будешь себя ценить, не жди, что тебя начнут ценить другие. Если обиженная не столько жизнью, сколько на жизнь грубиянка — это твой предел, то задумайся, что же тогда собой представляешь ты?

Андрей молчал. Обычно Катя всегда делилась с ним своей лёгкостью, которой так недоставало ему. Но сегодня от разговора с ней Андрею не полегчало. В последние дни ему становилось только тяжелее.

В Международный женский день Хордин прислал отраде своего сердца смс:

«У Катюшки под подушкой

Лежит сладкая ватрушка!»

Катя немедленно перезвонила, чтобы с укором сказать:

— Только ты мог процитировать восьмого марта «Незнайку»[65].

— Катюш, — с оптимизмом начал Андрей, — раз уж ты позвонила, может, мы сегодня наконец увидимся?

Они встретились вечером в «Трепанге» — кафе, конечно, выбирала Катя. Она была так хороша, что дух захватывало. Темноволосая, синеглазая, с ладной фигурой и сияющей кожей…

— Привет, Хордин.

— А?.. Да. Привет. С Восьмым марта! — Он вручил ей новый скейтборд.

— Спасибо!

Пока Катя с трепетом изучала свой подарок, телефон Андрея разрывался от звонков.

— Кто там тебя так отчаянно домогается?

— Это Настя.

— Не возьмёшь?

— Нет. Мне придётся врать, а я не смогу, — признался Хордин. — Она меня, наверное, ждёт…

— Дай молнию, что не придёшь.

— Что?

— Смс ей отправь.

— Нет. Не хочу.

— Андрей, ты ж её не любишь?

— Это вопрос?

— Риторический, — вздохнула Катя.

— У нас с ней всё непросто.

— Душа не лежит, писун не стоит?

Хордин покраснел и стушевался.

— Всё ясно, — усмехнулась Катя. — Если ты краснеешь, значит, я попала в точку.

Когда телефон опять заскрипел, Андрей решился.

— Да.

— Андрей, ты где? — взревела Настя.

— Я на работе, — быстро ответил тот.

— Чего не отвечаешь?

— Я занят — дело шью.

— Приезжай скорей, я жду.

— Хорошо, пока. — Он отключился. — Это была Настя.

— Что рекла?

Андрей страдал и мялся.

— Кать, я, наверное, пойду. Мне ещё цветы покупать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Никто даже не удивлён, — глядя в меню, откликнулась Катя.

Его мобильный снова загудел.

— Опять Настя?

— Ага.

— Дай я отвечу. — Катя требовательно потянулась за мобильным.