Микеланджело. Жизнь гения - Мартин Гейфорд

Джаннотти явно предполагал, что их прочитают и эти люди из круга мастера, и почти наверняка он сам. Выходит, автор должен был вложить в уста вымышленного Микеланджело слова, который тот мог произнести в действительности[450].

В «Диалогах» персонаж по имени Микеланджело делает удивительное признание. Из всех когда-либо родившихся на свет божий, он, по его собственным словам, «больше всего склонен к тому, чтобы любить людей»[451]. И от этой слабости он всех предостерегает: «Всякий раз, как я вижу человека, обладающего каким-нибудь талантом, находчивостью ума, умением сделать или сказать что-нибудь более кстати, чем другие, я вынужден в него влюбиться и настолько отдаюсь в его власть, что принадлежу уже не самому себе, но целиком ему»[452]. Едва ли эта реплика задумывалась как подобие ренессансного «камингаута», однако она приоткрывает завесу над самыми сокровенными его чувствами, святая святых его души, где он неизменно становился жертвой людей, наделенных могущественным обаянием.

В отличие от Леонардо, он не блистал в обществе, не отличался любезностью и не очаровывал собеседников; Микеланджело среди людей всегда становилось не по себе. Будучи сильной, даже устрашающей личностью, внушавшей трепет папам, он ощущал тайный страх, что его индивидуальность подчинят себе те, кто обладает в его глазах привлекательными физическими и душевными качествами. Как гласит «Диалог» Джаннотти, даже утро, проведенное в беседе с тремя старыми друзьями на прогулке по полям и руинам Рима, вывело героя из равновесия. Когда они предложили ему позавтракать с ними, он необычайно встревожился: «Если бы я пошел завтракать с вами, которые все как один блещете добродетелями и обходительностью, то, помимо того, что каждый из вас троих у меня уже похитил, каждый из присутствующих на завтраке отнял бы у меня еще частичку…»[453]

В «Диалогах» Джаннотти Микеланджело сначала долго уговаривают и улещивают, убеждая поучаствовать в дискуссии, а он противится, приводя целый ряд аргументов, в том числе и весьма для него характерный и часто повторяющийся в его письмах, что предложенная тема не «входит в его сферу». Любопытно, что именно подобное обсуждение Данте, примерно за сорок лет до того, как Джаннотти сочинил свои «Диалоги», послужило эффектным поводом для публичной ссоры Леонардо и Микеланджело.

* * *

Как гласит созданная в XVI веке анонимная флорентийская хроника, известная как «Кодекс Мальябеки», однажды Леонардо да Винчи проходил по Пьяцца Санта-Тринита. Какие-то флорентийцы обсуждали один фрагмент из Данте перед палаццо Спини. Они попросили Леонардо объяснить им непонятное место, над которым ломали голову, но в этот миг на площади показался Микеланджело, и Леонардо предложил им обратиться за помощью к нему. По какой-то причине это чрезвычайно задело Микеланджело. Вместо того чтобы толковать Данте, он, грубо обращаясь к Леонардо на «ты» («tu»), огрызнулся: «Ты собирался воздвигнуть бронзового коня, но даже отлить его не сумел, вот сам и объясняй!» С этими словами он резко развернулся и зашагал прочь, а Леонардо так и глядел ему вслед, «покраснев от стыда»[454].

По-видимому, после подобного оскорбления их дружбе, если она когда-то и существовала, пришел конец. Упомянув о коне, он весьма чувст[455] вительно уязвил Леонардо. В начале девяностых годов XV века в Милане Леонардо разработал проект гигантской конной статуи и почти довел его до завершения: конь предполагался более чем в натуральную величину. Леонардо выполнил глиняную модель, но так и не отлил статую в бронзе, поскольку из-за вторжения французов предназначавшийся для статуи металл был конфискован и пущен на изготовление оружия[456]. Впрочем, учитель Микеланджело Джулиано да Сангалло вообще сомневался в том, что этот замысел был выполним[457]. Суть насмешек и обвинений заключалась в том, что Леонардо непомерно честолюбив, несведущ в своем искусстве и не выполняет взятых на себя обязательств (в душе Микеланджело, вероятно, спрашивал себя, а не таков ли и он сам).

Вероятно, просьба Леонардо столь раздражила Микеланджело в том числе из-за глубоко укоренившейся привычки избегать подобных дискуссий, если его только с трудом не залучали и не заманивали близкие друзья, например Джаннотти (а в другом диалоге середины XVI века – поэтесса Виттория Колонна, с которой Микеланджело ощущал еще более тесное духовное родство). Леонардо явно не входил в эту категорию, и в его замечании «Микеланджело объяснит вам это», возможно, слышалась нотка превосходства и снисходительности, различимая и в реакции Леонардо на «Давида»: недурно, но можно исправить и улучшить.[458]

* * *

Кондиви утверждает, что именно в это время, завершив работу над «Давидом», Микеланджело забросил скульптуру и живопись и вместо этого обратился к литературе: «Довольно долго он вовсе не занимался этими искусствами, а посвятил себя исключительно чтению итальянских поэтов и ораторов и сочинению сонетов для собственного удовольствия»[459]. Первая часть этого утверждения неверна. Совсем напротив, Микеланджело тонул в море заказов, от него ожидали столь великое множество живописных и скульптурных произведений, что непонятно было, как ему с ними справиться. Но вторая часть цитаты вполне соответствует действительности. Его сохранившиеся рисунки свидетельствуют о том, что именно в это время Микеланджело стал писать стихи, и стихи весьма и весьма незаурядные.

Ничего удивительного, что поэзия, наряду со скульптурой, была еще одним видом искусства, к которому Леонардо относился с пренебрежением. С его точки зрения, поэзия уступала живописи. Кроме того, он утверждал, что поэзия обладает куда более ограниченными средствами выражения, чем тот вид искусства, в котором он прославился сам, то есть музыка. Он утверждал, что живописец может изобразить много предметов одновременно, а музыкант – сыграть одновременно несколько нот, однако в поэзии «нет пропорциональности, созданной в мгновение; наоборот, одна часть родится от другой последовательно, и последующая не рождается, если предыдущая не умирает»[460]. Следовательно, «поэт остается в отношении изображения телесных предметов много позади живописца и в отношении невидимых вещей – позади музыканта»[461].

Возможно, это расхождение во мнениях послужило еще одним поводом для неприятной сцены на Пьяцца Санта-Тринита. Не исключено, что Леонардо любезно, но с оскорбительной снисходительностью словно бы сказал: «Хотите обсуждать поэзию? Вот вам Микеланджело, он забивает голову таким вздором, он вам и ответит».

Мы приблизительно знаем, где случилась ссора между Леонардо и Микеланджело: на Пьяцца Санта-Тринита, неподалеку от реки Арно, – однако значительно труднее определить, когда именно она произошла. В первое десятилетие XVI века Леонардо и Микеланджело прожили во Флоренции наездами несколько лет, то покидая город по делам, то снова возвращаясь. Первый период их одновременного пребывания во Флоренции приходился на время с апреля 1501 года, когда