Когда падают листья... - Наталия Андреева

— Дарен, кажется?

Мужчина резко обернулся, одновременно опуская руку на рукоять меча. На всякий случай.

Но "всякий" не представился. А если бы и представился, то Дарен наверняка пропустил бы первый удар.

От удивления.

На него смотрел Яр… Или кто-то очень сильно похожий на него. Но что бы так…

— Смотришь, будто девственница в первую брачную ночь на… — хмыкнул, не договорив, "Яр".

И шуточки его же. Только спеси поменьше, пока поменьше. Наемник поднял брови, и юноша таки ответил на невысказанный вопрос:

— Нет. Я — не он.

Дар кивнул.

"У меня только один сын"

— У меня к… — он на пылинку замялся, но потом, видно решив, что терять уже нечего, продолжил: — … к тебе есть пара слов.

Дар не стал строить из себя незнамо кого. Брат его друга был примерно ровесником Ждана, но, кажется, меч на поясе не просто так носит, да и панибратское "ты" прозвучало из его уст более уважительно, чем безликое "Вы".

— Хорошо.

— Я знаю неплохую бирню недалеко отсюда. И ушей немного, и глаз поменьше будет, чем в остальных.

Войник лишь кивнул в знак согласия.

Бирня и вправду оказалась неплохой: брусничный напиток не разбавляли, а любопытных глаз практически не было. Да и бирник был немногословен, что не могло не радовать.

— Хозяин — старинный друг отца, — счел нужным пояснить юноша.

Низкий деревянный потолок не давил, а будто наоборот — создавал приятное ощущение уюта, которое войник сразу же постарался прогнать.

Дар отпил еще глоток и поднял на него глаза:

— О чем ты хотел поговорить со мной, княжич?

— Меня зовут Болеслав.

Дарен хмыкнул:

— Что ж, мое имя тебе уже известно, Болеслав. Итак?..

Он чуть откинулся назад на спинку стула и прищурился.

— Ты знаешь брата.

Войник медленно кивнул, но напрягся, сильнее сжав кружку, после чего, устав ждать, нетерпеливо уточнил:

— Он жив?

Княжич обозначил подбородком кивок и сделал несколько глотков: тощий кадык задергался под напором воды. И вдруг Болеслав совершенно неожиданно из практически взрослого мужчины превратился в семнадцати-восемнадцатилетнего подростка, который страстно хотел бы, чтобы в семье все было по-старому, чтобы брат… вернулся, а мать перестала занавешивать окна черными занавесками…

Все это Дарен успел прочитать в глазах юноши за тот долгий миг, пока тот не нашел в себе сил справиться с эмоциями. Успел — и сам себе ужаснулся. Как? Странником ему становиться не хотелось.

— Отец… отрекся.

От кого — спрашивать глупо. А вот почему…

— Почему? — повторил Дар свой мысленный вопрос.

Болеслав запнулся.

— Это…

— Ясно. Можешь ничего не объяснять. — Дар пододвинулся ближе и на полтона ниже добавил: — скажи только, где мне его искать?

И тут княжича прорвало. Тяжелый не по годам кулак опустился на столешницу, да так, что вздрогнули кружки, опустошенные лишь наполовину. Горячий рваный шепот разорвал тишину:

— Я бы и сам! Смог бы, небось, не надорвался! Но отец! Я не могу его так ославить, не могу, понимаешь?! Он — гордый. Они оба гордые, как тысяча богов и упрямые, как стадо баранов. Пока оба живы — никто из них не пойдет навстречу. Если и я уйду из дому — мать этого не переживет. Я не могу! На меня свалился этот дьяболов долг! И тут — это письмо… Боги, как бы я хотел самолично отрезать каждому из этих подонков все, что пониже…

— Тшш! — Дарен перегнулся через стол и схватил княжича за плечи. — Горячие речи прибереги для народа — народ ими вместо хлеба завсегда питаться может. А вот сейчас на твои крики сейчас полгорода сбежится. По порядку: какое письмо? Что за подонки?

Взгляд юноши стал более осмысленным, и Дар разжал пальцы. Ему совсем не понравилось такое начало.

— Извини, — он отхлебнул немного биры, чтобы успокоиться: войник видел, как дрожат его пальцы, — письмо пришло вчера. Вот оно, — на стол перед Даром лег желтоватый измятый кусочек бумаги, — прочитай. Они требуют за Яромира тысячу злотов. И если мы не ответим, в течение месяца они обещали… — княжич сглотнул и закончил: — прислать старшего княжича по кусочкам.

Болеслав прикрыл глаза, стараясь унять бешено колотившееся сердце и согнать с лица предательскую краску стыда: срам какой — так облажаться, выказать свои чувства чужаку…

Дар пробежался глазами по бумаге и похолодел: ему был знаком этот почерк. Опять?!

— Отец видел?

— Да.

И тут все встало на свои места: это была ловушка. Очередная ловушка, и не для княжича, не для князя, для него — Дарена. Персональная, разыгранная как по нотам, ловушка. Что ж, Дару впору было начинать собой гордиться. За ним охотятся, как за очень крупной рыбешкой, когда на самом деле он всего лишь малек.

Единственное, что утешало: очень зубастый малек.

— А это, — Болеслав развернул окровавленную тряпицу, — было вместе с письмом.

Для показа серьезностей своих намерений сволочи выбрали фалангу мизинца Яромира.

Из глотки Дарена вырвался звериный рык:

— Карстер, с-сукин сын!

Несколько пар глаз тут же уставились на их стол и Дар поспешил взять себя в руки, хотя, видит Эльга, это далось ему не сразу.

Болеслав поднял на войника взгляд:

— Найди его, пожалуйста. Я не пожалею ничего…

— Не уничижайся, — оборвал его путник. — Мне ничего не надо. Я дам тебе знать.

И выскользнул на улицу, чтобы тут же, наплевав на закон, вскочить в седло: а пусть попробуют догнать, Моарта их пожри! И, уже у выезда заметив слежку, Дар вознес, пожалуй, самую горячую молитву Хольге, надоумившей сразу захватить с собой все вещи.

— Что ж, Карстер… тебе нужен амулетик? Ну тогда попробуй, достань!

Десять черных теней незаметными бликами выскользнули за войником.

А леди Уррине ар-Тэсс, успевшей ночью черкануть записку своему графу, было уже не суждено проснуться сегодняшним погожим деньком.

Свидетелей, как и потенциальных соперников, оставлять в живых у Теней в привычку не входило.

Солнце уже скатывалось за лес, напоминая румяный колобок, только вынутый из печи. Облака, повисшие, казалось, над самой головой, оделись в сусальное золото и теперь драгоценной парчой сверкали на темнеющем небе. Легкий ветерок послушно приносил прохладу, задорно играясь выбившимися из косы золотыми прядями, а высоко в небе летали ласточки. Видно, не судьба завтра с дождем.

Велимира прищурилась и поглядела вниз с холма: за полем, колосившимся молодой пшеницей, лежала небольшая весница, в которую, если поспешить, можно успеть и до темноты.

Девушка устала и проголодалась: запасы еды закончились еще вчера, а съеденный с утра стебель дикого ревеня сделал только хуже, раззадорив аппетит и не утолив голода. Веле ее идея убежать из дому уже вовсе не казалась такой заманчивой, но, стоило ей хотя бы не миг усомниться в правильности своего решения, как тут же со всей живостью вставала перед ее глазами картинка видения почти десятилетней давности. Ах, как же это было давно!..