Ген хищника - Юлия Фёдоровна Ивлиева

продолжать бороться с детьми, которые давным-давно превратились в маленьких монстров, поддерживаемых такими же родителями, и не шибко-то позволяют над собой издеваться, а зачастую и сами тираны.

– Всего хорошего. Вы нам очень помогли, – попрощался Самбуров, следуя за вышедшей без лишних слов Кирой.

– Ты ненавидишь учителей, – поделился своими соображениями он.

– Это не учителя. Это служители военно-дисциплинарного учреждения. Они не умеют учить, они растят хорошо подчиняющиеся единицы государства. Винтики и болтики системы потребления, налогообложения, администрирования, – сухо отозвалась Кира. – Знаешь, как возникла наша образовательная система?

– Знаю, – к удивлению Киры, отозвался Григорий. – Мы переняли Австрийскую систему. А те, в свою очередь, создали ее, чтобы максимально быстро растить хороших солдат. Воевали тогда много. Основные требования, которые выдвигались массе людей, – подчиняться приказам, не задавать вопросов, уметь маршировать.

– Молодец! Пять по истории! – улыбнулась Кира, она вновь становилась насмешливой. – Все верно. Это гувернеры и философы воспитывают думающих, задающих обычно неудобные вопросы, способных к творчеству и вообще к наблюдению и выводам людей. Такие люди в сущности сложные, штучные, плохо прогнозируемые. А массовое классное образование дрессирует и штампует единицы, как правило, боевые, в случае необходимости готовые встать в строй. Так что никого они не учат. Ты же слышал: направляют по жизни, лепят клеймо.

– Вынужден признать, ты абсолютно права, – хмыкнул Самбуров. – Моя сестра думает абсолютно так же. И растит племянника, пользуясь сплошь услугами репетиторов. Дорого, энергозатратно, но хоть человека вырастит. Но это не точно. Могут вмешаться пресловутые случайные обстоятельства.

– Я однажды, когда еще только вернулась в Россию после обучения, была в одной школе. Попросили рассказать старшеклассникам о многогранности профессии психолога, ну там еще что-то по мелочи. У них как раз День учителя был. Концерт, поздравления. Сижу я вместе со всеми в актовом зале. На сцене пляшут, поют, восхваляют учителей. Потом ведущие, мальчик с девочкой, пошли в зал вопросы задавать. И какую-то там учительницу подняли, взрослую тетеньку, что называется, с педагогическим опытом. «Марьиванна, – писклявым голосом завопила Кира, передразнивая школьников, – когда вы решили, что станете учителем?» И тетя отвечает, с гордостью, с явным удовольствием: «Ой, еще во втором классе. Я завела тетрадку, записала все имена кукол и ставила им отметки».

Кира замолчала, ожидая реакции Григория. Тот хмурился, соображал. С Кирой он все время чувствовал себя словно на экзамене, словно проходит проверку на кругозор и уровень образованности.

– Отметки, ей нравится ставить отметки, не учить, не передавать знания, – догадался подполковник.

– Точно, еще во втором классе она решила пойти в школу, чтобы иметь возможность и право оценивать, ставить клеймо. Еще не осознавала, но уже желала самоутверждаться, доминировать над хрупкой детской психикой, – закончила мысль Кира.

– Тебя послушать, так в школу идут одни извращенцы, – хмыкнул Самбуров. – И растят потом извращенцев.

– Практически это так и есть. Школа крайне жесткий институт ломки психологии. Оттуда, как из тюрьмы, тяжело выйти со здоровой психикой, – пожала плечами Кира.

Они шли по шуршащей первой палой листвой дорожке. Жара, и сухие листья шуршат под ногами. Новый учебный год в летнем городе. Вокруг пестреют цветы, деревья зеленые, пускают свежие светлые отростки, будто весной, и лишь отдельные листья подсыхают и опадают, напоминая особо внимательным горожанам, что осень все-таки будет.

– Тебя обижали в школе одноклассники? – осторожно поинтересовался Самбуров. – Тебе было там плохо?

– Нет. – Кира засмеялась. – Меня не обижали в школе. Я была очень умной и совершенно непредсказуемой. Со мной просто опасались связываться. Никогда не знали, что я выкину. «Невозможность спрогнозировать» поведение человека – это самое страшное оружие. Ведь не знаешь, с чем бороться. А когда силы расставлены понятным образом и очевидно, кто сильнее, кто слабее, в этом случае никто не будет воевать, вступать в конфликт. Зачем? И так понятно, чем кончится борьба. А вот когда силы приблизительно равны, тогда интересно побороться и есть шансы одержать победу, выбить какие-то дополнительные преференции, выгоды, плюшки. И третий вариант, редкий. Непредсказуемый, неизвестный противник. Если даже не можешь предположить, какова расстановка этих самых сил, не догадываешься, что противник может выкинуть. Тут удобнее вообще держаться подальше и делать вид, что тебе ничего и не надо.

– Ты страшная женщина! – засмеялся Григорий. Он взял ее за руку, направляя мимо лужи.

– А я думала, хотя бы хорошенькая, – надула губы девушка и засмеялась. – А в школе мне было никак. Жалко потерянного впустую времени.

Мужика в рабочем замызганном халате поверх такого же видавшего виды спортивного костюма, с явными следами алкоголизма на лице, они застали возле мусорных баков. Он сосредоточенно раскладывал картон и тонкую фанеру по разным стопкам.

Самбуров показал мужику корочку. Тот с трудом сфокусировал на ней, а потом на них взгляд.

– Примерно двадцать лет назад в этой школе училась дочка майора таможни, пацан, ловко обращающийся с велосипедами, и маленькая девочка, которую в будку к собаке засовывали. – Кира решила пойти простым путем и описать самые яркие приметы тех, кто их интересовал. Вряд ли его алкоголизированная память помнит имена ребят.

От «будки собаки» даже Самбуров оторопел, но промолчал. Кира же попала в самую точку.

– Ну, училась. Противная девка. Все время Зуру мучала, – сказал сторож.

– Которая из них мучала? Зура – это собака? – Кира слегка повысила голос, будто с более громкими интонациями появлялось больше шансов, что он поймет, что она ему говорит.

– Зура – это собака. Вон там жила. Эта мелкая в ее конуру лазила и жратву переворачивала. Не шибко кому понравится, когда в твой дом залезают. У Зуры-то не больно большая конура была, – бубнил дворник. В руках он мял небольшой лист картона.

– Дочка таможенника? Она над Зурой издевалась? – Кира внимательно всматривалась в затуманенные глаза мужчины и, не найдя в них ничего значимого, со скукой хмыкнула.

– Нет, к Зуре приставала коротышка. А против дочки таможенника кто же будет хвост задирать. Учителя-то и те не смели. Хотя тоже гаденыш тот еще была. Мне чего начальство сказало, то я и сделал.

– Хорошо. А где сейчас Зура?

– Померла. Где ж еще-то? И кутенок ее вырос да помер. Я всегда из помета одну сучку оставлял и Зурой называл. Они и похожи все были, на полрожи пятно и ухо драное. Сразу с рваным ухом рождались. А потом в школе нельзя стало собаку держать, я ее будку за забор перенес. А потом Зуру украли.

– Украли собаку? Дворняжку? – удивилась Кира. – Может, убежала?

– Ошейник, перерезанный ножом, остался. Собака сама, что ли, ножом резала? – без особого возмущения сообщил сторож.

– И давно Зуру украли?

– Да с полгода прошло. Зимой.

– Действительно, вряд ли