Вивиана. Наперекор судьбе - Элайн Нексли

– Доченька, – Джон подхватил малышку, прижав ее детское тело к себе, чувствуя, как дочка несколько раз сделала неудачные попытки вырваться: – Рошель, мой цветок, почему ты боишься меня? – девочка подняла свои удивительно-чистые и невинные глаза на человека, давшего ей жизнь:

– Я не знаю тебя. Я хочу домой, к маме, – вырвавшись из объятий графа, девочка подбежала к матери, вцепившись своими крохотными ручонками в ее холодную и влажную ладонь. В глазах Джона заблестели слезы, но он, как истинный мужчина, лишь улыбнулся, и последний раз окинув взглядом всех своих родных, взял меня за руку и повел к карете, сзади шла Сарасвати. Я почувствовала, как милорда бил озноб, а ладони взмокли и похолодели. Я же, понимая, что тоже еду на верную смерть, совсем не боялась. Я не знала и никогда раньше не испытывала то чувство, что сейчас полностью овладело мной. Это было ощущение какой-то пылающей пустоты, того, что в жизни все закончилось. Королева либо издаст приказ о моей казни, либо помилует, выслав из столицы. Прошло достаточно много времени со дня моего побега, и прощенья мне нет. Я посмотрела на графа Оксфорд, желая рассмотреть на его лице следы печали или тревоги. Но милорд был спокоен, и, как мне казалось, совершенно равнодушен к происходящему. Карета медленно двигалась по плоской равнине, временами нещадно шатаясь по размытым тропинкам. Пейзаж особо не радовал глаз. Деревья, почти окончательно сбросив листву, казались призрачными и безжизненными. Свинцово-серые тучи тяжело лежали на вершинах гор и от одного их вида по телу пробирался неприятный холодок. Ветер нещадно дул, сухие ветви царапали окна экипажа. Дождь прекратился, но начавшийся крупный град тарабанил по ставням, заглушая звук протекающего ручья, вода которого замерзла и покрылась тонким слоем неупругого льда. Не было слышно пения птиц и звуков домашнего скота, хотя по обе стороны дороги простирались маленькие селения с крохотными, белыми домиками, чьи крыши состояли из обычной, ветхой соломы.

Мы ехали уже около двух часов, но местность почти не менялась. Карету нередко заносило в сторону из-за скользких дорог, и эта тряска стала мне надоедать. Был почти полдень, и солнце, едва заметно видневшееся из-за туч, стало немного греть. Вновь моросил дождь, но на этот раз он был прозрачным, едва заметным. Но все, будто на картинке, стало быстро меняться. Беззаботная, сельская местность осталась позади, теперь перед нами простиралась густая лесополоса. Я посмотрела на индианку, в глазах которой серебрились слезы: – Там, за теми зарослями, моя деревня, мой дом…

– Сарасвати, – я аккуратно коснулась руки девушки: – Если ты хочешь вернуться…

– Нет, Вивиана, не хочу. Отныне мое место с тобой рядом. Все свое детство и юные года я провела в замкнутом, одиноком квартале для иностранцев. Дни смешивались в пучину повседневности и серости. Теперь я хочу другой жизни, совсем другой, – индианка откинулась на спинку кресла, задумчиво окидывая пристальным взглядом голубой, с серым оттенком, горизонт. Граф, уронив голову на грудь, мирно похрапывал, и даже сумасшедшая тряска не нарушала его спокойный и безмятежный сон.

День медленно переходил в вечер, солнце, багровое, как кровь, заходило за густые рощи, бросая алые оттенки на серый пейзаж. Слышались отдаленные крики птиц, оповещавшие о приходе темноты. И сейчас, когда дорога стала совершенно черной, а впереди виднелись густые заросли, мне стало не по себе. Вокруг было пустынно, все звуки утихли, и на землю постепенно опускалась ночи. Красный диск, еще видневшейся за горизонтом, уже совсем не освещал дороги, и все вокруг окутали сумерки. На небосводе зажигались первые, яркие звезды, сиявшие, как бриллианты в золотой оправе.

Вивиана задумчиво смотрела в окно, закутавшись в меховой плащ. Где-то раздались приглушенные крики совы, но в тишине, давящей на уши, эти звуки казались оглушающими. Сердце девушки забилось быстрее, когда она услышала отчетливые крики и топот коней. Джон, быстро проснувшись, прислушался и подтвердил неприятные догадки своей юной спутницы. Пыль, поднимавшаяся из-за горизонта, явно свидетельствовала о том, что к их карете приближаются всадники и одному Богу известно, были ли они вооружены. Граф сжал рукоять кинжала, понимая, что его рыцарский долг – защищать беззащитных дам. Но что мог сделать мужчина, пускай и умевший безупречно владеть оружием, если на их берлину нападут озлобленные люди с мечами и стрелами? Запряженные лошади ускорили шаг, но все уже прекрасно понимали, что к ним движутся недоброжелатели, ибо в темноте, благодаря полной луне, стали отчетливо видны силуэты всадников, которые выкрикивали слова на каком-то непонятном и странном языке.

– Остановите карету! – внезапно закричал Джон, открыв дверцу и выскочив наружу, таща за собой перепуганных девушек.

– Что случилось, милорд?! Зачем останавливать экипаж, если разбойники уже рядом?! – перекрикивая гул ветра, бушевал слуга.

– На карете мы далеко не уедим! Скорее распрягай коней! Быстрее! – перепуганный кучер стал дрожащими руками отвязывать коней. Когда все было готово, Джон, запрыгнув на одну из кобыл, помог взобраться в седло и Вивиане. Молодая женщина, борясь с внутренней дрожью и страхом, вцепилась руками в плащ Джона де Вера. Кучер и Сарасвати запрыгнули на другую лошадь, но индианка, никогда не ездившая верхом, едва не вылетела из седла, когда кони помчались по узкой тропе. Ветер дул резкими и ледяными порывами в лица уставших путников, кони в пене стали замедлять шаг. Разбойники были уже в нескольких метрах от беглецов.

Внезапно над головой индианки просвистела стрела, потом вторая. Резко отшатнувшись, девушка вылетела из седла, покатившись по земле. Из уст Вивианы вырвался крик ужаса, когда она увидела, как бессознательная женщина катится к самым копытам разбойников. Теперь, когда беглецов окружило живое кольцо из вооруженных солдат, граф и его юная спутница почувствовали, как им в затылок дышит смерть. Дочь графа, забыв про собственную безопасность, спрыгнула с уставшего коня, подбежав к индианке, лежавшей на каменистой дороге. Девушка почувствовала, как кровь ударяет в голову, когда могучий, одетый в серебреную кольчугу и тяжелые доспехи, рыцарь, поднял на нее свои змеиные, злые глаза, налитые багровой кровью. Сделав медленный, повелительный жест в сторону своих подданных, незнакомец что-то буркнул на латыни. Вивиана, отлично знавшая этот язык, смогла разобрать слова: «Гляньте, что с девчонкой. Она сильно ударилась головой при падении», – могучие и вселявшие в сердце ужас, воины подняли хрупкую, бледную девушку, полопав ее по щекам. Медленно открыв мутные глаза, индианка стала приходить в себя. Сарасвати едва сдержала в себе вопль страха, когда увидела грозных мужчин в доспехах. Молодую женщину усадили на могучий камень, дав несколько глотков воды. Вивиана же, придвинувшись к графу, стала тихо шептать «Отче наш», прося Всевышнего сохранить им жизни. Эти могучие бойцы были воплощением силы и мужества, но их звериный, опасный взгляд вселял ужас в сердца и холодил души. Девушка знала, что значит этот взгляд: коварство, убийство и жажду крови. Она боялась пасть жертвой этих страшных военных, боялась быть зарезанной их стальным мечом. Страх подкрался к горлу, окутав ледяным покрывалом быстро бьющееся сердце. Джон, вынув из ножен маленький кинжал, стал размахивать им со словами: – Не подходите, иначе зарежу живьем!

Предводитель отряда, злобно оскалившись, издал глухой смешок, бросая огненные молнии своего взгляда на пленников: – Брось на землю нож, иначе мои воины перережут твоим товарищам глотки, – девушки завопили, когда два могучих солдата с опущенными забралами коснулись своими мечами их шей. Но граф Оксфорд продолжал гордо стоять, вытянув вперед руку с оружием. Озлобленный предводитель сделал резкий жест своим подданным. Не успели беглецы одуматься, как стальное, заостренное копье полетело на них. Раздались крики и вопли, Сарасвати, то ли от ранения, то ли от пережитого обморока упала на землю, а Вивиана, тяжело дыша, судорожно оглядывалась по сторонам. И лишь спустя минуту пленники услышали стоны и учащенное дыхание у себя за спиной. Немного дальше, на узкой тропинке, лежал кучер, плавая в луже собственной крови. Несчастный слуга, прикрыв собой женщин, теперь бился в предсмертных конвульсиях и судорогах, ибо у него из груди, прямо на уровне сердца, торчало колющие оружие. Кучер попытался что-то сказать, но его бормотание прервалось душераздирающим воплем, после которого раненный, медленно опустившись на землю, навсегда сомкнул очи.

Рука графа дрогнула, когда он понял, что если бы бросил кинжал, кучер мог бы жить. В глазах Джона де Вера горел огонь вызова, он готов был броситься на обидчика, но он прекрасно осознавал, что больше не может подвергать жизни женщин опасностям:

– Послушай, трус, подними забрало и скажи мне все в лицо! Давай сразимся, как мужчины, один на один! Что же ты прячешься за мечи своих людей, бросая оружие в беззащитных женщин! Неужели после этого ты рыцарь?! Если же тебе нужно богатство, грабь нас, грабь карету, как последний разбойник!