Любить и беречь (Грешники в раю) - Патриция Гэфни

– Мы, провинциалы, целуемся так.

Ее удивленный рот был легкой мишенью. Его поцелуй был глубок, от него перехватывало дыхание: он целовал снова и снова.

Она поникла. Постанывая, она сумела обхватить его и, положив руки ему на бедра, притянула к себе. Жар грубой страсти сжигал его. Он откинул ей голову и поцеловал ее в горло горячим, открытым ртом, а его пальцы шарили по мягким холмикам ее груди, гладили их, заставляя ее стонать от страсти.

– Выходи за меня, – прорычал он, слегка покусывая ее за шею. – Выходи за меня, Энни. – Она попыталась покачать головой, но он не дал ей. – Выходи за меня.

Все, что она могла произнести, было «Н-н-н», после чего он заставил ее замолчать поцелуем. Он чувствовал, что теряет голову, но в последний момент понял, что обольщение Энни принесет победу ей, а не ему.

Дрожа от возбуждения, он оторвал рот от ее рта и, чтобы отдохнуть, прижался лбом к ее лбу. Их соединенное дыхание звучало хрипло и прерывисто, но он не чувствовал облегчения от того, что ему удалось довести ее до такого же, как у него, возбуждения; на самом деле он ощущал раскаяние. Без особой надежды он произнес:

– Нам можно не ждать целый год. К черту, пусть будет шесть месяцев.

Она потрясла головой и сказала:

– Нет, нет, нет, нет, нет.

Передышка. Их руки разъединились, но они не отодвинулись друг от друга. На вид она была так же опустошена, как и он.

– Я тебя допеку, – предупредил он.

– Я собираюсь тебя обольстить.

– Вовсе не собираешься.

– Нет, собираюсь. Если я грешница и должна отправиться в ад, я чертовски хочу быть там с тобой. – Внезапно она улыбнулась. – Только с тобой. Подумай об этом, Кристи, – ты и я в аду. Может, это станет раем?

Он отступил, пораженный. Если она – дьявол во плоти, то его бессмертная душа подвергалась серьезной опасности.

– Лучше беги, – ядовито усмехнулась она. – Все равно ты мне достанешься.

Он погрозил ей пальцем.

– Чем больше грешишь, тем глубже падение. Ты мне достанешься.

Шум перед входом в загон заставил их вздрогнуть.

– Колли вернулся! – виновато шепнула Энни. Кристи подобрал с пола сюртук и сказал, обращаясь к Богу:

– Спасибо Тебе.

13

Небеса возрадуются, земля расцветет, море взволнуется и все, что в нем скрыто; пажити возрадуются и все, что на них. Все лесные дерева возликуют в радости перед Господом, ибо он явился, явился судить землю.

«Когда он явится судить землю, – подумала Энни, – у меня будут неприятности. Потому что я пыталась совратить одно из его лучших созданий».

Сидя на теплой, мягкой церковной скамье семейства д’Обрэ, она подняла взгляд от своего молитвенника и остановила его на Кристи. Он читал 96-ой псалом, держа Библию в левой руке, поводя правой в медленном завораживающем ритме, точно попадая в тон радостной вести псалма. Его облачение было белым в честь праздника Рождества. В свете алтарных свечей, его праздничные одежды сверкали, как жемчуг, а его великолепные золотистые волосы излучали свет, который она могла считать только священным нимбом.

Священным? Боже правый! Но это правда, она часто думала о нем как о представителе небесного воинства, и это впечатление всегда усиливалось, когда он носил торжественные одеяния при свете свеч и золотого распятия. Она сомневалась, что кто-нибудь из прихожан удивился бы, если бы он неожиданно распростер крыла и обнажил огненный меч.

А она пыталась его соблазнить. Если бы воспоминание о том вечере в стойле Молли не было таким ярким, она могла бы подумать, что это галлюцинация. Соблазнить викария церкви Всех Святых? Посмотрите на него! Он читал краткую молитву, готовясь к отрывку из Писания и проповеди – она теперь знала литургию назубок, как примерная прихожанка, – и его голос возносился, провозглашая Рождество единственного сына Божия от Пречистой Девы и становление его человеком. Энни опустила глаза, испытывая стыд. Ей бы следовало попросить прощения у Бога, если бы он существовал, но, так как его не было, она подумала, что должна попросить прощения у Кристи.

Она не встречала его наедине после столкновения в конюшне. Он пригласил ее запиской посетить выступление церковного хора во время рождественского поста, и она пошла, не зная, чего ожидать. Как оказалось, ждать было нечего: после пения он исчез. Без сомнения по церковным делам, но она не хотела спрашивать преподобного Вудворта, по каким именно. И однажды он пришел в Линтон-холл, чтобы выгулять Дьявола, но сразу после этого ушел, не заходя в дом, не попытавшись увидеть ее; она бы даже ничего не узнала, если бы об этом в разговоре с ней не упомянул Уильям Холиок. С тех пор – ничего.

Это означало, что он пришел в себя, и это было хорошо. Это было лучшее из всего возможного. Да, да, да, но почему же она чувствует себя разочарованной? Весь этот пыл, это новое запретное желание, восторг и твердый, надрывающий душу отказ в конце – все исчезло! И, очевидно, забыто им, как будто этого и не было никогда. Неужели он на самом деле мог так легко ее отбросить, как опасную и не очень нужную вещь? Как тот вид греха, которого его душе лучше сторониться? Эта мысль не только печалила, но и причиняла постоянную боль, Она и без того гордилась его силой воли, ей не хотелось добавлять себя к списку удачно преодоленных им соблазнов.

Но он сказал, что любит ее. О Боже. Он ее любит.

Конечно, он ее не знал; если бы знал, то не смог бы любить. Внутри у нее слишком много горечи, слишком много отчаяния и пустоты. Если их сравнивать, то он – солнечный бог Аполлон, а она – Диана. О, но он сказал это: «Я люблю тебя, Энни», – а значит, он верит в это, Кристи никогда не стал бы врать. Так что она могла сохранить это на память, что бы еще ни случилось.

Но он явно боролся со своими запретными страстями и побеждал. Ей следовало бы радоваться за него, это было бы по-христиански. Но она не чувствовала ни малейшей радости. Она слушала его проповедь в плохом настроении. Это была простая проповедь и короткая, по его меркам, – о чуде Рождества Христова. Он полагал, что читает никудышные проповеди, но Энни с этим не соглашалась. Может быть, грешники и не падали сразу на колени, раскаиваясь и меняя свою жизнь, благодаря его вдохновению и проповедническому откровению, но она не думала, что такое вообще возможно. Кристи не мог понять, в чем его сила. Он провозглашал – подходящее слово – Божественное учение своим собственным человечным, мягким, возвышенным примером. Она могла слушать, как он проповедует целый день, потому что его устремления были так ясно видны. Он ей не раз говорил, что даже у него бывают иногда сомнения, случаи, когда его подводила его вера, – признание поразило и заинтриговало ее. Но если у него и были сомнения, этого нельзя было заметить в его проповедях, когда он славил Бога каждым словом. Его абсолютная честность была чудом.