Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

— Постой, но ведь ты такой же, как и я, и у тебя тоже должен быть наставник.

Митра пожал плечами:

— Я всю свою жизнь, кроме последних месяцев, провел во дворце, ты что, забыл? Конечно, не в такой роскоши, но сам образ жизни мало отличается, как и поведение людей. Поэтому, я думаю, за меня никто и не беспокоится. Может, я вообще попроще устроен, покрепче. А вот ты, если оставить тебя без присмотра, можешь погибнуть, как старая циновка в сезон дождей.

— Но зачем же кого-то приставлять?

— А как бы иначе ты втянулся в жизнь Двараки? Разве теперь город не стал для тебя приятным и родным? Разве в этой жизни ты не обрел счастья и смысла? Да ты здесь как рыба в воде! Я сначала этому удивлялся, а потом понял: это твои прогулки и беседы с Латой приносят свои плоды. И разве не она вдохновляет тебя на овладение кшатрийской наукой? И хорошо! Что ты стоишь со слезами на глазах? Я тобой горжусь — ты так быстро учишься. Признаться, была у меня недостойная мыслишка, что хоть здесь я над тобой верх возьму, а вот нет, не дали наши заботливые братья. Быстро и легко тебя в этот узор вписали. Спасибо им за это.

Митра был прав, тысячу раз прав, но от этого было не легче. Меня скрутила такая горькая обида на Лату, на Митру, на весь белый свет, что слезы, к моему стыду, сами собой покатились из глаз, а губы затряслись, как у ребенка, потерявшего игрушку. Мне до сих пор стыдно вспоминать, как я жалел себя в тот момент. Митра даже растерялся, видя мое состояние.

А я, смахнув слезы, вдруг ощутил, что обида сменилась злостью на себя. Вот оно, мое самообладание дваждырожденного! Вот мой контроль над мыслями и чувствами! На зыбкой чаше весов колышется судьба великих государств, не зная отдыха, борются за сохранение света и знаний те, кто принял меня в свое братство. А я опять погряз в трясине собственных мелочных переживаний и обид. Что я делаю с собой!?

— Дваждырожденный должен повелевать своими чувствами, — растерянно сказал Митра, не зная, как меня утешить.

— Да какой дваждырожденный? — едва выговорил я. — Слепой черепашонок, тычущийся носом в твердеющий мир. Те, кто наблюдают за нами, потому и приставили ко мне Лату, что чувствуют, какой жалкий, темный крестьянин допущен в их ряды. И они правы: я — самое слабое звено. К тебе они менее внимательны по одной простой причине: ты надежен, уверен в себе, а я…

Жизнь в Двараке изменилась до неузнаваемости. Кришна и Баладева начали всерьез готовить свои войска к сражению. Каждый день с крепостной стены горожане наблюдали, как на пустошах вокруг города боевые колесницы плели причудливые кружева, отрабатывая тактику действия в едином строю. Неистовые кони неслись наперегонки с ветром, и в руках воинов вспыхивали разящие молнии позолоченных боевых луков. Тревожно трубили слоны, которых погонщики приучали к весу боевых башен, запаху крови и виду огня. По тенистой дороге мимо горы Райвата к блещущим воротам Двараки тянулись караваны повозок, запряженных буйволами и лошадьми. Крестьяне свозили в город продовольствие, которое будет теперь храниться в каменных амбарах на случай осады. Крипа ужесточил тренировки, и у меня почти не осталось времени думать о Лате. Впрочем, в тот момент это доставило мне какое-то горькое удовлетворение.

С утра до вечера я усердно упражнялся в стрельбе из лука, фехтовании на мечах, верховой езде, вызывая насмешливые замечания Митры. Мой план был весьма прост и наивен — измучить тело физическими упражнениями до предела, заглушить голос чувств, чтобы не хватило сил на страдания духа.

Отчасти я добился своего. Дневные занятия настолько поглощали меня, что на посторонние мысли не хватало времени. Зато Лата мне стала сниться по ночам — еще более прекрасная и недостижимая, чем наяву. Тогда я прибег к способу аскетов, укрощающих страсти воздержанием от пищи. Через два дня я действительно забыл о Лате, как и обо всем на свете, кроме еды. К тому же мне стали изменять силы на тренировках, и Крипа потребовал, чтобы я прекратил свои аскетические «подвиги».

За всеми этими переживаниями я не заметил, как закончился жаркий сезон. В Двараку пришли дожди. Жара отступила, и задули свежие, насыщенные морской солью ветры. Низкие черные тучи ползли по небу, как стадо коров. Ночами в небесных высях разыгрывались ужасающие битвы, и огненные стрелы ярости богов с грохотом срывались на землю. На следующее утро весь небосклон оказался завешан войлоком мелкого дождя, и знамена над дворцами Кришны и Баладевы повисли мокрыми тряпками. Вода широким потоком текла по мостовым. Ядовитые змеи и ящерицы покидали свои залитые дождем убежища и заползали в дома. Люди ходили, с опаской глядя на землю.

Однажды, когда дождь немного затих, ко мне приехала Лата. Поверх обычного платья на ней был одет кожаный плотный плащ, защищающий от влаги, которая буквально висела в воздухе, как плотный туман. Я смиренно оседлал своего коня и отправился за Латой к морскому берегу.

Раньше мы любили уединение полосы прибоя. Там, вдали от людей, я острее чувствовал близость Латы, там покой и величие океана передавались моему сердцу. Но в тот день покоя не было нигде. Пенные валы обрушивались на берег, с волчьей яростью грызли белыми клыками серую плоть земли. Грустным и тревожным было лицо апсары. Впрочем, причина для этого была самая серьезная.

— Кришна и Бхимасена убили Джарасандху, царя Магадхи, — сказала Лата, глядя куда-то мимо меня, за серый морской горизонт. — Теперь понятно, какой путь избрали вожди ядавов для спасения Двараки.

Я был уже достаточно искушен в хитросплетениях военных союзов, чтобы понять, что тень войны восходит над нашей землей, как огромная черная туча. Мы спешились и оставили коней пастись на скудной прибрежной траве, а сами пошли через широкий песчаный пляж к самой кромке прибоя. Только что принесенные вести сделали мелкими и ничтожными мои собственные терзания. И все же я не мог без горечи любоваться красотой Латы. Сильный свежий ветер бросал нам в лицо соленые брызги, и мне казалось, что по щекам Латы текут слезы. Ее длинные черные волосы колыхались, били по лицу, струились по ветру, как морские водоросли вокруг перламутровой раковины. Она не смотрела на меня. Ее невидящий взгляд, обращенный к небосклону, был полон тревоги.

Там, на морском берегу, она и рассказала мне о том, как Кришна и Арджуна, с небольшим отрядом телохранителей тайно уехали из Двараки. Это произошло через несколько дней после ночного совещания, на которое были допущены мы с Митрой. Где-то в лесах они встретились с Бхимасеной, о чем, очевидно, было условлено заранее. Передвигаясь с большой опаской, они смогли незамеченными пересечь границы чужих владений и подойти к столице Магадхи Раджагрихе. Глубокой ночью трое дваждырожденных царей проникли за стены крепости.

— Уже ходят слухи, что Бхимасена пробил стену голыми руками, — сказала Лата. — Но я думаю, что в городе было немало шпионов Кришны, и сброшенная со стены веревочная лестница могла сберечь силы Бхимасены. Зато точно известно, что братья Пандавы вместе с Кришной ворвались прямо в покои дворца. Могучий Бхимасена в честном поединке убил Джарасандху, а тем временем Арджуна и Кришна, разогнав охрану, освободили царей, которых властитель Магадхи держал заложниками. Пользуясь темнотой и поднявшимся переполохом, они смогли пробиться к воротам крепости и вскочить на ожидавшие их там колесницы. Воины Магадхи, потерявшие своего царя, не рискнули их преследовать.

Лата сбросила сандалии и ударила босой ногой по морскому песку, словно желая впустить его прохладу в свое разгоряченное сердце:

— Джарасандху все равно надо было уничтожить. Он угрожал и Двараке, и другим городам, и даже Хастинапуру.

— Значит, Кауравы будут благодарны Кришне?

— В Хастинапуре обрадуются падению Джарасандхи. Но там не могут не понимать, что освобожденные цари теперь могут стать союзниками Пандавов… Я думаю, что никто не может предсказать последствий этого убийства. Но раз Кришна и Пандавы пошли на такой отчаянный шаг, значит другого выхода не было.

Ревущие валы обрушивались на отмель, и клочья пены упрямо ползли вверх по песку к нашим ногам. Лата топтала белые пузыри, а я не мог оторвать взгляда от ее ног, белых, как лепестки лотоса. Закинув голову, Лата прочитала строки из неизвестного мне стихотворения:

— На отмелях черных синего моря остались мечты кораблей. И сердце гудит, как пустая раковина, и полно предчувствием, как белый парус ветром. Где твой парус? Где твои флаги?

— Как у вас на севере совершают брачный обряд? — неожиданно для самого себя спросил я у Латы. Впервые за время нашей встречи она улыбнулась:

— Наверное, так же, как и у вас на юге.

— Тогда пойдем в храм, — сказал я, чувствуя, как дрожит от волнений мой голос. — Я возьму тебя за руку и трижды обведу вокруг священного огня слева направо, и скажу слова: «Буду тебе кормильцем».