После бури - Фредрик Бакман

будут направлены в одно русло, возможно, это… – В ту же секунду Петер пожалел, что сморозил откровенную глупость.

Теему сохранял ледяное спокойствие, от этого его слова прозвучали зловеще:

– Клуб принадлежит не Фраку, он принадлежит нам. Они смогут слить наш клуб с этими красными идиотами только через мой труп.

Петер кивнул, уставившись на свои колени, и ничего не ответил, поскольку знал, что это неправда. Слияние произойдет через другие трупы, те, что окажутся на пути. Именно это Теему имел в виду, когда говорил «клуб принадлежит нам», потому что ты либо принадлежишь к «нам», либо нет, Петер знал из опыта, что самое опасное место у них в лесу – между мужчинами и властью. Они ехали молча до самого дома. Петер поблагодарил Теему за подвоз, тот скупо кивнул, и Петер сказал, не глядя ему в глаза:

– Теему, я знаю, что мои слова ничего для тебя не значат, но между твоими ребятами и парнями из Хеда давно мир, разве нет? Твои ребята сделают все, что ты скажешь, и ты можешь… да, ты сейчас можешь быть инструментом для города, а можешь – оружием. От твоего выбора зависит многое.

Теему улыбнулся, блеснув зубами.

– Ты прямо как она.

– Спасибо, – тихо сказал Петер.

– Но ты ошибаешься. Никакого мира у нас не было. Только перемирие, – добавил Теему, почти извиняясь.

– И в чем разница?

– Любому перемирию наступает конец.

Он протянул руку, Петер пожал ее. И тут Теему сказал нечто крайне для него нехарактерное:

– Спасибо.

– Не за что, – пробормотал Петер.

– А вот и нет. Спасибо за все, что ты сделал сегодня, – сказал Теему, глядя на руль.

Он уехал, а Петер так и остался стоять, стыдясь удовольствия, которое доставили ему слова Теему. Когда много лет назад они с Мирой только переехали сюда из Канады, Петер пообещал ей, что со временем отношения в этом городе перестанут казаться такими сложными. Получилось наоборот. Все и вся с годами переплетается настолько плотно, что под конец и тебе не пошевелиться.

* * *

Как-то раз, когда Лев подвозил Амата с тренировки, он спросил, что купит Амат первым делом, когда станет профессиональным хоккеистом. «Куплю маме “мерседес” и дом», – ответил тот. Лев улыбнулся: «Она этого хочет?» Амат рассмеялся и покачал головой: «Нет, она хочет только посудомоечную машинку». Лев хохотал так, что живот ходил ходуном. «Я помогу тебе подписать контракт с НХЛ, обещаю, и ты сможешь купить маме то, что она заслужила. Она никогда больше не будет сама мыть посуду, да?»

Он протянул Амату небольшую упаковку с обезболивающими таблетками, которые отпускались по рецепту. Немного подумав, Амат отдал ему свой мобильник. Теперь на звонки агентов отвечал Лев.

В следующий раз по дороге домой Лев сказал: «Они говорят, хоккей – это контактный вид спорта, да? Они говорят, это потому, что на льду спорт жестокий. Неправда, этот спорт жестокий там, где нет льда! Согласен? Весь спорт – это полезные связи! Сколько игроков НХЛ выглядят так же, как ты, Амат? Ни один! Почему? Потому что так не выглядит ни один тренер. И ни один агент. Потому что богатые люди дают работу друг другу. Они держатся вместе, да? И поэтому побеждают. А таких, как мы, держат подальше от власти и денег». Амат кивнул. Лев продолжал приходить на все тренировки, а потом по дороге домой в Низину они всегда обсуждали одно и то же. Дни стали длиннее, солнце светило ярче, лето уже было не за горами. Однажды ночью Амат увидел с балкона, как группа людей вдали на пригорке разожгла костер. Наутро он узнал, что брат девчонки, торговавшей таблетками, который только что вышел из-под ареста, попал в драку в другом городе и его пырнули ножом. Он лежал в реанимации. На следующий день команда Бьорнстада играла на выездном матче, и в автобусе на задних сиденьях парни из команды, никогда не бывавшие в Низине, обсуждали происшествие. «Это из-за наркотиков», – сказал один. «Откуда ты знаешь?» – спросил другой. «Случайного человека ножом не пырнут. Прикинь, откуда он родом и какие там порядки…» Амат все слышал, но ничего не сказал.

Бубу, самый близкий друг Амата из всей команды, недавно ставший помощником Цаккель, наоборот, сидел впереди и ничего не слышал. Он не виноват, теперь он не знает, что происходит в раздевалке, он занят своей работой. Они с Аматом общались вне тренировок все реже и реже, не потому, что кто-то из них этого не хотел, просто у них больше не было ничего общего. Незадолго до матча Бубу спросил у Амата, все ли в порядке. В этот момент Амат мог бы сказать ему правду, но вместо этого ответил: «Да, все окей». Бубу улыбнулся: «Ладно. Мне показалось, ты злишься. Если что, говори. На тебя вся надежда, суперзвезда!» Он не хотел его обидеть. Но у Амата внутри все кипело.

За минуту до окончания матча была ничья, судья назначил вбрасывание в зоне нападения «Бьорнстада», Цаккель взяла таймаут и собрала команду у скамьи запасных. Все ждали от тренера объяснения тактики, но она лишь посмотрела на Амата и спросила: «Что думаешь?»

Ему бы понять, что Цаккель решила его проверить, но он был слишком усталым и злым. «Что я думаю? О тактике? Дайте мне шайбу и уйдите с дороги, вот и вся тактика!»

Амат повернулся спиной, прежде чем кто-либо успел ему ответить. Ему дали шайбу, он забил гол, но никто не обрадовался. Даже Бубу.

Цаккель собрала команду после матча, но Амата с ними не было, он поднялся на трибуну ко Льву и уехал домой вместе с ним на машине, а не с командой на автобусе. Вот что получается, если ты выиграл матч, но проиграл раздевалку.

* * *

Наконец поезд остановился, Мая встала и помогла старику снять с полки сумку. Он убрал в портфель годовые отчеты, надел коричневую шляпу, взял зонтик и учтиво поклонился. Засмеявшись, Мая поклонилась в ответ. Они расстались на перроне, и Мая тут же о нем забыла, старик, напротив, думал о ней все больше.

На перроне стояла женщина немного за тридцать, в толстой куртке и надвинутой на лоб шапке, что сразу выдавало в ней человека приезжего. Дождавшись, пока Мая исчезнет из поля зрения, старик и женщина обнялись.

– Здравствуй, папа, – сказала она.

– Добрый день, госпожа главный редактор, – ответил он поклонившись.

Сквозь иронию в его голосе пробивалась гордость. В детстве дочь всегда повторяла, что хочет заниматься журналистикой, как папа, а тот ворчал, что не для того он всю жизнь убивался, чтобы его дочь зарабатывала на жизнь таким нецивилизованным способом. Но в