Единственно верный - Лариса Петровичева

— Метрика с собой?

Девушка вопросительно взглянула на Яравну; та достала из сумочки лист плотной бумаги и протянула бывшему шеф-инквизитору. Тот все так же безразлично изучил записи и передал метрику обратно.

— Прекрасно, — каким-то безжизненным голосом проронил Шани. — Тогда что ж тянуть, пойдем.

Но уйти он никуда не смог: Андрей и сам удивился тому, как легко вдруг замахнулась его рука — поначалу он даже и не понял, отчего это Шани ссыпался под стол без сознания: только драбжа печально звякнула, свалившись на пол. Яравна и Нита дружно ахнули, а Коваш одобрительно прогудел:

— Вот так, мой господин. Правильно, — и полез поднимать бывшего патрона. Андрей обернулся к Яравне и сказал тяжело и веско, словно бы не своим голосом:

— Ты знаешь, кто я?

За свою карьеру сводни Яравна повидала всякие виды, но, судя по внезапной бледности, ей сейчас стало действительно страшно.

— Знаю, мой господин, — пролепетала она. — Ты Заступник на земле, ты спас меня…

— Как спас, так и погублю, — мрачно сказал Андрей и мотнул головой в сторону Шани, которого Коваш кое-как пристроил на лавке, — если к нему еще подойдешь. Придет сам — беги как черт от ладана.

Яравна понятия не имела о том, кто такие черт и ладан, но, судя по ее виду, готова была убежать в самые дальние дали на предельно возможной скорости. Нита всхлипывала.

— Повинуюсь тебе, мой господин, — вымолвила сводня. — Все сделаю так, как ты скажешь.

— Пошла вон.

Яравна выскочила из таверны так спешно, что сбила с ног двух подгулявших мужичков. Нита смотрела то на Шани, то на Андрея. Ее бледные губы дрожали.

— А ты? — спросил Андрей. — Думай хоть, куда идешь.

Нита шмыгнула носом, и по ее щекам полились слезы. Андрей вдруг ощутил скучную пустоту внутри — внезапно ему стало очень тоскливо.

— Кому тебя завтра продадут? Вальчику? — устало спросил он. — Ну и всплывешь тогда в речке, и концов не найдут…

Девчонка подхватила подол и убежала следом за Яравной. Коваш смотрел на Андрея с беспредельным уважением.

— Так их, шалав, господин, — одобрил он.

На улице шел снег, тихий и мягкий. Андрей запахнул куртку и некоторое время постоял, запрокинув голову к низкому небу — снежинки падали на его лицо, и их прикосновение было спокойным и ласковым. Потом из таверны вышел Коваш и выволок Шани, который бормотал что-то невразумительное — скорее всего, матерился.

— Спасибо, господин, — промолвил Коваш сердечно. — Прямо и не знаю, если бы не вы…

— Ты очень хорошо о нем заботишься, Коваш, — устало сказал Андрей. Втроем они неторопливо пошагали к площади Звезд; заплечных дел мастер по-прежнему осторожно поддерживал Шани. Порой их обгоняли радостные дети, хохочущие, румяные, с маленькими звездами на палочках: по преданию, именно такая звезда горела над домом Заступника в вечер его рождения. Народ посерьезнее и постарше степенно прогуливался и обменивался со знакомыми традиционными подарками: пряничными человечками и половинками яблок. Андрей поднял воротник куртки — сейчас ему не хотелось, чтобы кто-то его узнал и подошел.

— Как же не заботиться… — ответил Коваш. — Он меня дважды от смерти спас.

— Да ничего особенного, — подал голос Шани. Он уже оклемался от удара Андрей и теперь перемигивался с проходящими красотками: одна даже подарила ему пряничного человечка. — Подумаешь…

— Ага, подумаешь, медоед, — сказал Коваш и объяснил Андрею: — Мы тогда вдвоем следствие вели… ну и так получилось, что везли еретика из глуши. А он возьми да и убеги. Мы — за ним…

Молодая семейная пара радостно поприветствовала Андрея; женщина подарила ему карамельное яблоко и от избытка чувств расцеловала в обе щеки. Андей смущенно пожелал им счастливого праздника: проживя десять лет в глуши, он никак не мог привыкнуть ко всеобщему вниманию.

— А тут извольте: медоед. И не маленький… когда маленькие, они, говорят, смирные да ласковые, а этот здоровый такой. С сединой по горбине. Я-то сам городской, никогда медоедов не видал. И такой тут страх взял — пошевелиться не могу. А он прямо на меня прет. Огроменная, господин мой, туша. В общем, если бы не его бдительность, то там бы мне и лечь. А он выстрелил — и прямо медоеду в глаз.

Андрей посмотрел на Шани, который, нахмурившись, раскуривал маленькую тонкую трубку — такой привычки за ним тоже раньше не водилось. Будто бы воочию Андрей увидел мрачный заснеженный лес, могучего зверя, который уже приготовился полакомиться вкусной добычей и человека, что вскинул руку с пистолью. Инквизиторским штатным пистолям далеко до настоящих охотничьих — а вот поди ж ты, не струсил, не побежал, выстрелил… Казалось, тот человек теперь далеко-далеко; Андрей с горечью подумал, что в действительности настоящий Шани умер от болезни Траубера, свалившись с лошади в заметеленном поле. То, что от него осталось — просто оболочка. Треснувший кувшин, из которого вытекла вода.

Ты тоже в этом виноват, заметил внутренний голос. По большому счету, у вас здесь никого нет ближе и важнее друг друга. На этой планетке на задворках Вселенной вы роднее кровных родственников. А ты прохлопал, просмотрел, потерял — упустил момент, когда он стал падать, и не подхватил…

— Ладно тебе, — поморщился Шани. — Захвалишь.

Табак в его трубке содержал значительную примесь хмельного вира, который употребляли по всему Аальхарну — легкий наркотик приносил ощущение тепла и эйфории. Андрей подумал, что надо бы отобрать трубку и кисет, но какой в этом, по большому счету, смысл? Дома у Шани этого добра наверняка целый мешок…

— А второй случай? — спросил он.

— А второй случай попроще, — сказал Шани. — Хотели нашего Коваша обвинить в ереси и колдовстве. Даже пузырек фумта в доме нашли. А я доказал, что ни к ереси, ни к колдовству он отношения не имеет, а фумт принадлежит его супруге, которая после смерти мужа планировала продать имущество и уехать в Амье с любовником. Так что вместо костра Коваш получил свободу и от жены, и от всех обвинений. Вот так.

— От баб все зло, — убежденно заявил заплечных дел мастер. Видно, на душе у него действительно скопилось немало, потому что он остановился посреди дороги и горячо проговорил: — Вот и вы, ваша бдительность… Ну кто эта девка вам была? Подумаешь! Вы и виделись-то всего ничего, не то что там в романах понаписано. От кого там так страдать, как вы маетесь, ну ведь сердце кровью обливается, как на вас взглянешь! А шлюха и есть шлюха, и нашим и вашим, и с вами и с государем, и бог весть с кем еще. Ну что вы убиваетесь по ней, ровно всю жизнь прожили да миловались как голуби.