Ближний круг госпожи Тань - Лиза Си

сначала мужчинам и мальчикам. Затем он заходит на женскую половину, чтобы осмотреть женщин, в том числе и меня. Мы с Мэйлин мало общаемся во время этих осмотров, но можем смотреть друг другу в глаза, пока она передает мне вопросы Вана, а ему – мои ответы.

– Я благодарна за все, что позволяет нам побыть вместе, пусть даже на пару мгновений, – говорю я.

Но моих слов Мэйлин недостаточно.

– Я не понимаю, почему ты относишься к доктору Вану без должного уважения. Мы с ним бывали в сложных ситуациях, и не всегда они разрешались удачно, но я не знаю другого врача в городе, который способен так деликатно сообщить мужу, что его жена покинула этот мир. А ты? Он даже упомянул меня в нескольких историях болезни, о которых написал в своей книге. Назвав по имени!

Я чувствую себя так, словно она провела скребком по моим внутренностям. Доктору Вану не пришлось бы сообщать мужьям о смерти жен, работай он лучше. Еще более тревожно то, что Мэйлин хочет той же славы, что и доктор Ван!

Я решаю сменить тему разговора на ту, которая волнует нас обеих.

– Иногда мужу и жене нужна помощь в постельных утехах.

Однако я делаю это слишком неуклюже, Мэйлин пожимает плечами, словно смахивая с себя лепестки цветущей вишни, опадающие весной. Спустя мгновение она говорит:

– Мы с Кайлу наслаждаемся постельными утехами. Проблема не в этом. Я пью такие травки, он сякие, но нам не удается зачать ребенка.

Я тянусь к ней через стол, чтобы взять за руку.

– Интересно, могу ли я помочь?

Она смотрит на меня, выражение ее лица непроницаемо.

– О чем ты думаешь? – спрашиваю я. – Почему не позволяешь мне лечить тебя? Это потому, что я женщина? Или потому, что я еще слишком молода?

Она отмахивается от моих догадок, но по этому жесту – зная ее так хорошо – я понимаю, что она что‑то от меня скрывает.

– Доктор Ван что‑то дает тебе? – спрашиваю я.

– Да.

Мне ужасно больно. Пытаясь скрыть свои чувства, я спрашиваю:

– Что он прописал?

– Ой, да не бери в голову. – Потом она добавляет: – Мне не нужна помощь, но я знаю одну женщину, которой она нужна…

– Я помогаю только членам своей семьи…

– Другим женщинам тоже нужна помощь.

– Мне пришлось бы просить разрешения у Маожэня, чтобы посетить другую благородную семью, но он в Нанкине.

– Человек, о котором я думаю, не из благородной семьи.

Когда я качаю головой, Мэйлин говорит:

– Свекровь не узнает. – После паузы она добавляет: – Пожалуйста, Юньсянь. Неужели ты позволишь женщине страдать только потому, что она не живет в стенах дома твоего мужа?

– Привези ее сюда в следующий раз, когда я приеду…

– Так не пойдет. Мы должны пойти к ней. – Прежде чем я успеваю возразить, она вскакивает, открывает шкаф и достает одежду. – Тебе нельзя на улицу в таком виде. Нужно переодеться.

– Ни в коем случае! – восклицаю я, но после того, как она отвергла мою помощь, чувствую, что должна выполнить ее просьбу, чтобы показать, что люблю ее. Вопреки здравому смыслу я сбрасываю с себя платье и натягиваю хлопковые брюки цвета индиго и куртку, которые дает мне Мэйлин. Брюки длиннее, чем те, что на ней, и надежно прикрывают мои белые худые икры.

Остаются три проблемы: мое тщательно накрашенное лицо, что выдает выехавшую из дома благородную даму, высокая прическа, украшенная нефритовыми и золотыми украшениями, и крошечные ножки.

Мэйлин салфеткой стирает с меня крем, пудру, румяна и краску для губ.

– Я не хочу расплетать тебе волосы: мы не успеем снова сделать прическу перед твоим возвращением, – говорит она, а затем обматывает пучок вместе с украшениями шарфом ручной работы и завязывает концы сзади на шее. Мы стоим вместе и смотримся в зеркало. Простые изменения делают нас похожими на сестер, и меня поражает, что о положении женщины в обществе свидетельствуют лишь слой краски и хитроумно уложенные волосы. Ну, и ноги.

– Сядь, – приказывает Мэйлин.

Я послушно сажусь, а она роется в ящиках и шкафах, после чего возвращается с чистыми тряпками и парой сапог. Она набивает ткань в носок одного из сапог. Я сую внутрь ножку в шелковой туфельке. Мэйлин нажимает на носок большим пальцем, смотрит на меня и говорит:

– Здесь еще слишком много места.

Я вынимаю ногу, и она добавляет еще тряпок. На этот раз сапог мне впору. Мы повторяем тот же трюк с другой ногой. Я сижу, упираясь пятками в пол, пальцы ног направлены к потолку.

Ступни выглядят огромными.

– Попробуй встать, – просит Мэйлин, – и пройди несколько шагов.

Пошатываясь, я поднимаюсь, и меня охватывает паника.

– Мы не должны этого делать. Если кто‑то узнает…

– Никто не узнает!

Она держит меня за локоть, пока мы спускаемся по лестнице и, через заднюю дверь покинув дом, оказываемся в переулке. Сапоги, которые кажутся огромными и тяжелыми, как якоря, делают мою походку неловкой. Я всякий раз высоко задираю ногу, а затем резко опускаю ее. Мэйлин от природы ходит быстрее, чем я, и она тянет меня, пытаясь придать мне скорости.

Мы поворачиваем за угол, выходим на оживленную дорогу, огибающую канал, и идем мимо лавочек, где покупатели торгуются и договариваются. В чайной под открытым небом я замечаю двух мужчин, спорящих о философии. Мэйлин обнимает меня за талию, прижимая к себе. Другой рукой она машет перед собой, чтобы другие пешеходы, двигающиеся навстречу, не подходили слишком близко и не натыкались на нас.

– Давай вернемся, – бормочу я. – Это ошибка!

Она пропускает мои слова мимо ушей.

– Я говорила тебе, что мы с Кайлу собираемся строить дом. Мы уже посетили кирпичный завод и сделали заказ. И там одна женщина…

– Работает на заводе?

– Я тоже работаю, – парирует она. – Маковка, твоя кухарка и все остальные слуги в твоем доме тоже работают.

Она права, но от этого ничуть не легче. Если меня поймают…

Мы бредем куда‑то, кажется, целую вечность, хорошо хоть широкие подошвы сапог Мэйлин вполне меня поддерживают. Мы поворачиваем за угол и направляемся в сторону от канала. Меня окружает мир, который Мэйлин описывала мне в детстве. Яркие краски. В витринах выставлены товары: куски шелка и парчи, фрукты, блестящие в корзинах, красное, влажное мясо манит мух. Все это прекрасно и удручающе одновременно. Витрины магазинов постепенно сменяются на ряды домов, жмущихся друг к дружке так, что между ними нет ни единого зазора. Затем дома уступают место фабрикам, где изготавливают корзины и многое другое, где обрабатывают и прядут шелк.