Тьма чернее ночи - Коннелли Майкл

Дверь в каюту капитана была закрыта, и Маккалеб не мог вспомнить, закрывал ли ее перед уходом с яхты сутки назад. Дверь в гальюн была широко открыта и закреплена за стену, чтобы не хлопала, когда яхта движется. Дверь в кабинет была приоткрыта и слегка колебалась в такт движению яхты. В каюте горел свет – скорее всего настольная лампа, встроенная в нижнюю полку двухъярусной койки слева от двери. Маккалеб решил, что сначала проверит гальюн, потом кабинет, а каюту капитана – под конец. Подходя к гальюну, он почувствовал запах сигаретного дыма.

Гальюн был пуст, да и вообще слишком мал, чтобы там можно было спрятаться. Когда Маккалеб повернулся к двери в кабинет и поднял оружие, изнутри послышалось:

– Входи-входи, Терри.

Он узнал голос. Осторожно шагнул вперед и свободной рукой толкнул дверь. Револьвер он держал наготове.

Дверь распахнулась. За столом в расслабленной позе сидел Гарри Босх и смотрел на дверь. Обе его руки были на виду. Обе пусты, если не считать незажженной сигареты в правой руке. Маккалеб медленно вошел, поднял револьвер и прицелился в Босха.

– Собираешься пристрелить меня? Хочешь быть моим обвинителем и палачом?

– Это взлом и вторжение.

– Тогда, думаю, мы квиты.

– О чем ты?

– То маленькое представление как-то вечером у меня дома – как это назвать? "Гарри, у меня еще пара вопросов по тому делу". Только ты так и не задал мне ни одного настоящего вопроса, так ведь? Вместо этого смотрел на фотографию моей жены и расспрашивал о ней, спрашивал о картине в коридоре, пил мое пиво и рассказывал о том, что видишь Бога в голубых глазах дочери. Так как же это назвать, а, Терри?

Босх осторожно повернул кресло и через плечо бросил взгляд на стол. Маккалеб посмотрел туда же и увидел, что его ноутбук открыт и включен. На экран был выведен файл, содержащий заметки к психологическому портрету, который он собирался составить, пока накануне все не изменилось. Он пожалел, что не защитил все паролем.

– По-моему, это тоже можно назвать взломом и вторжением, – сказал Босх, глядя на экран. – Если не хуже.

Теперь короткая кожаная куртка Босха распахнулась, и Маккалеб увидел кобуру с револьвером. Сам он по-прежнему не опускал "глок".

Босх снова посмотрел на него:

– Я еще не успел просмотреть все это. Похоже на всякие заметки и анализ. Вероятно, все по высшему разряду. Но ты где-то в чем-то ошибся, Маккалеб. Я не тот человек.

Маккалеб медленно опустился на нижнюю полку напротив. Теперь он держал револьвер не так твердо. Он не ощущал исходящей от Босха непосредственной угрозы. Если бы тот хотел, то мог бы напасть на него из засады.

– Тебе не следовало бы быть здесь, Гарри. Тебе не следовало бы говорить со мной.

– Знаю: все, что я скажу, может и будет использовано против меня в суде. Но с кем мне еще говорить? Ты взял меня на мушку. Я хочу слезть с мишени.

– Что ж, ты опоздал. Меня вывели из дела. И тебе лучше не знать, кто им занимается.

Босх просто смотрел на него и ждал.

– Отдел Бюро по нарушению гражданских прав. Тебе не давал житья отдел служебных расследований? То были цветочки. Эти люди живут и дышат ради одного – снятия скальпов. А скальп полиции Лос-Анджелеса стоит больше, чем Променад и Парк-Плейс, вместе взятые.

– Как это случилось? Репортер?

Маккалеб кивнул.

– Видимо, это означает, что с тобой он тоже говорил.

Босх тоже кивнул:

– Пытался. Вчера.

Босх оглядел себя, заметил сигарету в руке и поднес ее к губам:

– Не возражаешь, если я закурю?

– Ты уже курил.

Босх вытащил из кармана куртки зажигалку и зажег сигарету. Вытащил урну из-под стола и подтянул поближе к себе, чтобы использовать вместо пепельницы.

– Никак не могу бросить.

– Быстрое привыкание. Хорошее и плохое свойство в детективе.

– Да, и то, и другое. – Он затянулся сигаретой. – Сколько мы знакомы, лет двадцать?

– Около того.

– Мы работали вместе, а когда работаешь вместе с человеком, то всегда узнаешь его, вроде как раскусываешь. Понимаешь, о чем я?

Маккалеб не ответил. Босх стряхнул сигарету о край урны.

– И знаешь, что меня беспокоит – даже больше самого обвинения? То, что оно исходит от тебя. То, как и почему ты смог подумать такое.

Маккалеб чуть развел руками, словно говоря, что ответ очевиден.

– Люди меняются. Если я и узнал что-то о людях из своей работы, так это то, что любой из нас способен на все при правильных обстоятельствах, правильных воздействиях, правильных мотивах, правильного момента.

– Все это психофигня. Это не...

Босх умолк, не закончив предложение. Снова посмотрел на ноутбук и раскиданные по столу бумаги. Ткнул сигаретой в экран компьютера.

– Ты говоришь о тьме... тьме чернее ночи.

– А что?

– Когда я был во Вьетнаме... – он глубоко затянулся сигаретой и выдохнул, откинув голову назад и пуская дым к потолку, – меня ставили в туннели, и, хочу тебе сказать... тебе нужна тьма? Вот это была тьма. Там, внизу. Иногда, блин, руки было не разглядеть в трех дюймах от лица. Было так темно, что глаза болели от напряжения увидеть хоть что-то. Что угодно.

Он снова затянулся сигаретой. Маккалеб изучал Босха. Его взгляд был погружен в воспоминания. Потом внезапно детектив очнулся. Опустил руку и, погасив недокуренную сигарету о край урны, бросил ее.

– Это мой способ бросать. Курю эти дерьмовенькие ментоловые штучки и всегда не больше половины за раз. Дошел примерно до пачки в неделю.

– Не сработает.

– Знаю.

Босх посмотрел на Маккалеба и криво улыбнулся, вроде как извиняясь. Внезапно его взгляд изменился – он вернулся к рассказу.

– А иногда там, внизу, было не так темно. В туннелях. Откуда-то появлялось достаточно света, чтобы разглядеть, куда идешь. А дело в том, что я так и не узнал, откуда он идет. Казалось, свет заключен там внизу вместе с нами. Мы с ребятами называли это потерявшимся светом. Он потерялся, а мы его нашли.

Маккалеб ждал, но Босх, очевидно, закончил.

– Что ты хочешь сказать, Гарри?

– Что ты что-то упустил. Не знаю что, но что-то ты упустил.

Темные глаза уставились на Маккалеба. Босх потянулся к столу и взял стопку материалов Джей Уинстон. Швырнул их на колени Маккалебу. Маккалеб даже не попытался поднять их, и бумаги в беспорядке рассыпались по полу.

– Посмотри еще раз. Ты что-то упустил, а то, что ты увидел, привело ко мне. Вернись назад и найди упущенное. Это изменит вывод.

– Я говорил тебе, приятель, меня вышвырнули.

– А я тебя возвращаю.

Это было сказано таким тоном, словно у Маккалеба не было выбора.

– У тебя время до среды. Предельный срок того репортера. Надо остановить его статью правдой. Не успеешь – ты знаешь, что сделает Джон Ризн Фауккс.

Они долго сидели в молчании, глядя друг на друга. В бытность профилером Маккалеб встречался и говорил с десятками убийц. Немногие из них с готовностью признавались в преступлениях. Так что в этом Босх не был исключением. Но никогда прежде Маккалеб не встречал такого напряженного взгляда – ни у убийцы, ни у невиновного.

– Стори убил двух женщин, и это только те, о ком мы знаем. Он чудовище, на каких ты всю жизнь охотился, Маккалеб. А теперь... а теперь ты даешь ему ключ, который отпирает клетку. Он выйдет и сделает это снова. Ты знаешь таких. Ты знаешь, что он будет убивать.

Маккалеб не мог выдержать взгляда Босха. Он опустил глаза на револьвер в руке.

– Почему ты считаешь, что я послушаю и сделаю это? – спросил он.

– Как я говорил, когда работаешь с человеком, узнаешь его. Я раскусил тебя, Маккалеб. Ты сделаешь это. Иначе чудовище, которое ты освободишь, будет преследовать тебя до конца дней.

Если в глазах твоей дочери действительно есть Бог, как ты сможешь снова заглянуть в них?

Маккалеб бессознательно кивнул и сразу спросил себя, что же он делает.

– Я помню, что ты однажды сказал, – медленно произнес Босх. – Ты сказал, что если Бог в деталях, то и дьявол тоже. В смысле человек, которого ты ищешь, обычно находится прямо перед нами, все это время прячась в деталях. Я всегда помню твои слова. И они по-прежнему помогают мне.