Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера. Книги 1, 2, 3. Самая полная версия - Алексей Львович Шерстобитов

открылись, важно было не пустить их за большую крону огромного дерева, мешающего траектории слева и бывшего возможным спасением для выходящих.

Слух уже не работал, сердце почти не билось, уйдя куда-то ниже, всё превратилось в зрение. Я слился с «финской дамой» («Аншутц»), правым глазом ведя человека через прицел, левым – держа пространство вокруг него. Если кто-то думает, что через «оптику» видна только часть человека – ошибается, на расстоянии уже больше 100 метров, при кратности «х4», не важно: галочка, точка, перекрестье, активная марка или что ещё может являться точкой прицела, может закрывать голову целиком, а то и больше. А ведь человек ещё двигается, и надо успевать учитывать поправки, которых масса, хотя не на таком маленьком расстоянии. Правда, для пули 5,6 мм и резкий порыв ветра на расстоянии 100 метров – уже угроза для точного попадания. И чем легче пуля, тем больше поправки, чем слабее патрон, тем большее приходится учитывать, потому и ходят ребята парами.

Мало того, когда стрелок поглощен процессом, он становится уязвим, все его чувства обострены до предела, но направлены не на свою безопасность, о ней необходимо задумываться раньше, а на цель и оружие. Если чувствуешь, что не слился с ним – забудь об успехе. Если думаешь: попаду – не попаду, забудь об этой работе, а если лезут мысли «уйду – не уйду», то лучше разворачивайся и уходи прямо сейчас, или делай, что решил.

Я ждал «тяжёлого шага»[49] предшествующего остановке…

Вот он. Люди остановились, о чём-то разговаривая… В голове шумит: «Валить всех», – и какой-то чёрной нефтью пробивается через пустоту… Очень важно полагаться на своё чутьё, не ждать, пока человек застынет – он не будет подстраиваться, но интуиция обязательно подскажет, нужно прислушиваться и забыть обо всём. Но, когда ты уже готов и касаешься серединой подушечки последней фаланги спускового крючка, возникает бешеный животный страх, – нет, не перед законом, не перед местью за то, что ты собираешься сделать, и не из-за возможного промаха. Это страх перед тем будущим, которое ждёт нас после собственной смерти. Страх приговора Того суда, а не земного, и лишь непонимание и неверие в него позволяет, перешагнуть это последнее предупреждение, не остановиться, перебороть.

Если он, такой страх, есть – значит всё получится, по себе знаю. Если он был, и ты переборол его, то помни, что твоё место в гиене огненной, а твоё преодоление, которому ты после радуешься, думая о своей могучей силе воли, которая опять не сбоила – помощь существа, слугой которого ты становишься. Имя твоё – пепел, как и твоего господина! А пока ты думаешь о своей силе и кажущихся неограниченных возможностях, но не о душе, которая есть настоящее поле боя для каждого человека. Сегодня – победа гордыни и тщеславия, твой ангел-хранитель отстаёт ещё дальше, на шаг позади тебя, отстранённый падшими, когда-то такими же, как ты, чёрными ангелами, и голос помощи его слабеет. И смогут увидеть это сотни, ужаснутся десятки, а исправятся – единицы.

Дисциплина сказала бить в сердце – РАЗ! Южанин пошатнулся, видно было, что его тело сковала резкая тошнота, рука потянулась к груди. Отдачи в плечо из-за слабости патрона не было, привычно оперируя затвором, держа в прицеле уже шею, светлый, мощный квадрат, обрамлённый воротником рубашки – ДВА! Опять попадание. Секунда-две – ТРИ! Голова. Он должен обмякнуть, потеряв контроль. За три выстрела он сделал три-четыре шага. Успел присесть у машины, где бесконтрольно упал.

Цель достигнута. Резко ослабели члены, и всё тело потребовало отдыха лёгким онемением. Дикое нервное перенапряжение, упадок давления, и приходящие мысли занимают недолгую пустоту. Номер один – отход и безопасность, всё по шагам, заранее продуманным, никакого форс-мажирования: внешность, не торопиться, не спешить… Десять-пятнадцать секунд, и я в норме и уже на улице, на ходу меняясь внешне. Осталось решить, куда двигаться – к автомобилю Сергея «Полпорции», или к своей. Неспешно прошел три-четыре квартала, пару дворов, и вот она, «семёрочка», моя и безопасная. Отъехал, нашёл тихое место в двадцати минутах от случившегося, поставил машину в 50-ти метрах от окон ресторанного заведения, предполагая возможность наблюдения за своей машиной и зашёл в забегаловку. По дороге сюда послав сообщение на пейджер Григорию, стал, собирая мысли воедино, наблюдать за событиями, которые могли развернуться вокруг моего «коня», если его «выпасли».

Как-то всё очень необъяснимо, быстро, непредсказуемо, и пока у меня было больше вопросов и несостыковок.

Что дальше? Кто этот человек, жизнь которого я, винтик в большой машине, сегодня остановил навсегда? У меня было ещё несколько часов в запасе, чтобы принять какое-нибудь решение. Пока меня будут прикрывать на мнимом отходе обещанными двумя стрелками от возможной погони, пока узнают, что ушёл по-своему, пока начнут искать, если начнут, и так далее…

Я-то мог исчезнуть, и уже был готов к этому, но не семья. Да, именно семья, это понятие я уже насаждал в себе искусственно, потому что встречи наши были редки и, скорее, эпизодическими. Связи разрушались, и какое-то чувство, если и теплилось внутри, то именно чувство, базирующееся на долге и обязанности, но тем крепче становились отношения. И именно поэтому я считал должным воспринимать нас как семью. Какие планы у «главшпанов», не превысил ли я лимит информации, полагающийся «такому», как я? Но ведь Саша Солоник ещё не перебрал, хотя работает грязнее. Я знал отношение к нему, и отношение ко мне ничем не отличалось.

Об «Отарике», как его сегодня называли, отзывались, как об очень влиятельном человеке в мире криминала, но не как о «воре в законе». Мы вступили с ним в войну и, по словам Ананьевского, силы были равны, а значит – крови будет много. Здесь я вынужден сделать небольшое отступление и объяснить, что слова, приводимые мною от лица людей, возглавляющих нашу «структуру», я не могу привести дословно по прошествии стольких лет, но смысл их был именно таков. Была ли война? Погибли ли эти люди? Тогда мне это доподлинно было неизвестно. Возможно, просто мешал человек, и от того, останется он живым или нет, наверняка, зависело что-то важное, скажем, под чью крышу попадёт какой-нибудь замечательный «алюминиевый» завод, приносящий огромные барыши. Может быть, кроме изменения финансовых потоков, ничего не изменилось бы, а может быть, погиб «Иваныч». Думаю, что вопросы эти решались в сферах, гораздо выше интересов «Сильвестра», и, проиграв раз, два, три, он стал бы не нужен, что, скорее всего, тоже равносильно гибели в карьере «политической», а значит и физической.