Чужого поля ягодка - Карри

Миль в её сумеречном состоянии плохо его понимала, с телом творилось кое-что похуже лунной лихорадки — оно дрожало и выгибалось навстречу его прикосновениям, бесстыдно подставляя под его ладони и губы самые интимные, самые чувствительные свои местечки, кажется, она даже рычала и мурлыкала, кусалась и царапалась, а он только удивлённо-довольно посмеивался, входя в неё снова и снова…

…Впрочем, вскоре он уже перестал посмеиваться. Вскоре он уже хрипло, запалённо дышал, но всё не мог остановиться. И Миль, до этого не владевшая ни своим телом, ни разумом, понемногу возвращаясь из-за сумеречной пелены, уже получила возможность с мучительным стыдом наблюдать за собственными выкрутасами… но ещё нескоро, очень нескоро смогла она взять под контроль свою извивавшуюся, безумствующую, неспособную насытиться плоть…

И прекратить, наконец, мучения истязаемого ею бледного до синевы мужчины.

Да, пострадали в этой нечестной схватке оба. И неизвестно ещё, кто больше — истощённый блондин, впавший в неизбежную после такого неистовства спячку, больше похожую на кому, или Миль, проснувшаяся легко, вполне отдохнувшей и с ясной головой, хотя и с болезненными ощущениями в некоторых местах… а также с укусами и синяками… и тем, что называется засосами — по всему враз похудевшему телу, как она смогла убедиться, глядя на своё отражение в ванной.

Она долго мылась. Пока не поняла, что безуспешно пытается смыть с себя память об этих часах — да, это длилось несколько часов. Миль вообще не могла сказать, когда она сообразила, что происходит нечто жуткое, в какой момент изгнанная во тьму беспамятства суть оскорблённой насилием веды вернулась и принялась мстить — прежде, чем сама Миль смогла вмешаться.

Разглядев в зеркале свои распухшие алые губы, недобро мерцающие, запавшие, в тёмных кругах, но сияющие избытком силы ярко зеленеющие глаза, под взглядом которых исчезали один за другим синяки и засосы, она заподозрила неладное, обратила внутренний взор к своему сокровенному потенциалу… и, ахнув, побежала в спальню.

Там, на широком низком ложе, раскинулось прекрасное в своей скульптурной обнажённости бледное тело. Нет-нет, он был ещё жив — и будет жить довольно долго. Всё-таки Миль сумела окоротить разбушевавшуюся свою суть, в отсутствие хозяйки не только практически ограбившую беззащитного перед нею насильника, но и навек поработившую его так неудачно подставившуюся мужественность…

Миль читала об этом в учебнике, но никогда не думала, что это может произойти с ней, что в ней самой живёт так много от её предков, и из всего рода именно у её ведьминой сути хватит тёмной силы, чтобы в момент, когда личность окажется подавленной, бессильной и униженной, всплыть из глубин, вступить в поединок и переломить ситуацию. Мужчина, рискнувший изнасиловать веду, рискует нарваться на проснувшегося суккуба — так было написано в учебнике. Он никогда не сможет больше жить, как прежде. Фактически этот человек, отдавший сегодня ей свою силу, стал её рабом, рабом преданным, искренне её обожающим всеми остатками души — и мечтающим отдать ей даже эти остатки. Особенно противно было сознавать это потому, что он был почти ровней ей, Изменённым. По местному — мутантом. И он не пытался её убить…

Ну вот что теперь с ним делать?! Может, добить?… — подкралась неожиданная мысль. Это же будет так просто и так… сладко…?

И Миль окончательно ужаснулась произошедшей в ней перемене… Может быть, он и не заслуживал милосердия. Но она ещё не была готова убивать — только не вот так, запросто, хладнокровно, тем более, абсолютно беспомощного… Она со страхом чувствовала: каждое убийство, даже вынужденное, что-то необратимо меняло в ней… всё дальше уводя по пути изменений… Ах, бабуля, об этом ты ничего мне не говорила… Может быть, ты об этом и не знала?…

…Поэтому она протянула руки и вернула на место часть его энергии, формируя кокон биополей. Пусть с ним разбираются те, кому положено…

…С сожалением отказавшись от бесполезных дамских красивостей, соблазнявших не надеть, так хоть примерить, Миль, позарившись лишь на новое бельё, облачилась в свою одёжку, более-менее привела в порядок косу и принялась за поиски входной двери. Так, скорее всего, это где-то в кухне…

Кажется, где-то здесь… А на вид и не скажешь, что тут имеется дверь. Обратясь лицом к единственной свободной стене, Миль прикрыла глаза, сосредоточилась и перестроилась в более скоростной, второй уровень, как некогда обозначил его Бен. Из этого состояния легче было погрузиться в мир электронных ритмов. Да и ментоизлучения живых существ воспринимались лучше.

…Она увидела такое, что просто обалдела. Да любой бы обалдел: Город со всеми коммуникациями жил своей обычной жизнью где-то высоко-о вверху. А то место, где сейчас находилась Миль — глубоко под ним. Хорошо оборудованное, тщательно обустроенное подземное гнёздышко в несколько десятков соединённых лифтами этажей, плотно заселённое, битком набитое электроникой…

Ну, дверь она обнаружила. А вот договориться с ней — не вышло! Это было бы смешно, не будь оно так серьёзно: оказывается с огромными компьютерными комплексами договориться легче, чем с простым электрическим замком — просто в силу того, что тут не с кем-не с чем договариться! Простенькая микросхемка тупо ожидала ключа как необходимого элемента, при наличии которого система соглашалась срабатывать.

Чувствуя, что решение есть, оно рядом и совсем несложное, Миль — нет, чтобы успокоиться и подумать — в бессильной ярости пнула дверь, понапрасну зашибив ногу, и от досады на себя разнесла полкухни… Легче не стало, наоборот — ожидание очередных близких неприятностей дополнилось ощущением цейтнота, и она заметалась по комнатам, торопливо собирая и обыскивая одежду своего гостя-хозяина — где-то в этих белых складках должен же быть ключ! Только бы ключом не оказался узор его сетчатки или ещё что-нибудь в этом роде… Господи, пусть это будет что-нибудь простое. Она спешила — ко всему прочему ни за что на свете ей не хотелось бы увидеть, какими глазами он посмотрит на неё после пробуждения…

В карманах белых одежд не нашлось никакого оружия и ничего другого, что могло бы оказаться ей полезным, так — платочек, упаковка мелких карамелек да коробочка с единственной кнопкой. Учитывая специфику его «работы», кнопочка, скорее всего, «тревожная».

Ну-ка, а на запястье у него это… ага, телекоммчик. Заряженный, оплаченный. Красть, конечно, нехорошо… Но мы же с его владельцем вроде бы в состоянии войны… да и вдруг пригодится? Будем считать трофеем. И не в него ли встроен ключ — ведь этот телекоммчик куда навороченней и умнее той схемы, что отпирает-запирает дверь…

Но нет, телефон с замком никак не сопрягался… а вот реквизированная коробочка с кнопкой оказалась-таки ключом, да не простым, а универсальным — её параметры совпадали с параметрами всех замков! Ну, ещё бы у хозяина этого улья — или всё-таки курятника? — да не было бы доступа в соты с медком… Наверное, трудится без отдыха, и на поверхности, судя по его белокожести, если и бывает, то не днём. Если вообще бывает…

Итак — можно покинуть это воплощение избыточного гостепримства? Но сначала — сплести новую «Недотрогу». Вот только из чего бы? Платок не совсем подходит: чужой. Пропитай она его хоть собственной кровью — нет гарантии, что узел станет работать только на неё одну… А вообще-то… Почему нет? Жертва суккуба, хозяин платка, конечно, нуждается в заботе, но он всё равно ещё долго проваляется в блаженном забытьи… Если на него ненароком не набредут. А Миль тем временем, глядишь, и выберется на свободу, а уж после обратит Узел, и все дела.

Она ещё додумывала эту мысль, а руки уже теребили платок, дербанили на полоски, связывая их в одну, скручивая в жгутик, привычно вывязывали петли, протягивали, закрепляли… И вот Узел практически готов. Выглядит — Миль фыркнула — опять совершенно непритязательно. Просто клубок лоскутов. Поскольку платок был чужой, одних клеток эпителия с поверхности её ладоней, потожировых выделений и эманаций души недостаточно. Подумав, Миль вдобавок старательно поплевала на лохматую «Недотрогу». Оставалось произнести про себя спусковую формулу…

И можно отвлечься на ментальный шум, беспокоивший уже некоторое время. То есть Миль с самого пробуждения отметила его наличие где-то не очень далеко, за стенами, но, как и обычно в людной среде, отсекала его от себя, пропуская мимо внимания, как всякий постоянный фон. Но сейчас этот фон как-то изменился. Стал активнее, что ли. Да и определённо ближе. Завозились, забегали… Блин, это ж они патрона своего потеряли, вот и зашевелились! Значит, по-любому скоро объявятся.

«Мне, собственно, пофиг, чем вы здесь занимаетесь, я просто намерена выбраться. Но если смогу напакостить — сдерживаться не стану. А то ишь, меня — и на аукцион… как вещь, как животное… уроды!!!» — злилась Миль, собираясь уже нажать волшебную кнопку. Однако почуяла: за дверями вдруг начало прибывать народу… и тут же ожил притаившийся в кармане телефон. Телефон Миль торопливо дезактивировала — не тратя времени на кнопки, ментоприказом, чтобы не выдавал местоположения. И успела вписаться в ближайший к выходу угол как раз перед тем, как стена отъехала, впуская промелькнувшие мимо неё — даже ветерком обдало — один за другим мужские силуэты… По ней мазнули слепыми взглядами — и только, Миль прошмыгнула наружу прежде, чем стена закрылась, а затем, радуясь, что энергоресурс её полон под завязку, пережгла к чертям — или кто тут у них на этих ролях — питающие и управляющие контуры бывшей «своей» жилой ячейки, а заодно и вообще всё, что работало от электричества… Посидят мужички некоторое время без связи и без вентиляции, авось, не передохнут до прихода ремонтников… правда, ремонтники будут сегодня очень заняты, уж Миль постарается… Значит, такая у этих вояк судьбина. Они ведь наверняка получают надбавку за риск? Ну так вот — не их сегодня день. Как бабуля говаривала: «Не всегда ж коту творог, бывает, и башкой о порог»…