Опасное знание - Боб Альман

он стоит примерно посередине стола. В этом случае я могу без особого риска взять твой стакан вместо своего.

У Харальда был такой вид, будто он уже думал об этом раньше.

— Если я поставлю свой стакан или чашку между твоим стаканом и собой, — продолжал Юхан-Якуб, — под значительным углом к нашей воображаемой прямой линии, то, желая взять твою чашку, я протяну руку совсем не в том направлении, где стоит моя. А это будет выглядеть неестественно и привлечет ненужное внимание присутствующих.

— А ты не подумал еще об одной возможности? — Спросил знакомый голос.

За нами стоял Эрик Берггрен и внимательно следил за экспериментом Рамселиуса.

— О какой? — с интересом спросил Рамселиус.

— Если вы взяли кофейник, — сказал Эрик мрачно, — то вам ничего не стоит бросить в него что-нибудь в тот самый момент, когда вы приподнимаете крышку как бы для того, чтобы узнать, есть ли там еще кофе. И хватит ли его еще на одну чашку, которую вы хотите налить кому-нибудь другому.

— Это вполне возможный вариант, — спокойно согласился Харальд. — Вы так и сделали?

— Нет, этого я не сделал, — ответил Эрик.

Он взял свою минеральную воду и стал пить ее маленькими глотками. Потом снова сел рядом с Харальдом. Мы долго молчали.

Остальные говорили в это время о Германе. Турин страстно защищал его и даже привлек на свою сторону Ульрику Бринкман.

— Зачем было Герману убивать Мэрту именно в «Каролине»? — спрашивала она.

— Может быть, он застал ее там врасплох, когда она пришла на любовное свидание, — сказал Филип Бринкман, сладострастно чмокая губами. — И возможно, она даже призналась в этом. Тогда он впал в неистовство…

Юхан-Якуб немедленно ввязался в этот спор.

— Герман всегда ходит без шляпы, — сказал он. — Вы не помните, тот парень, что бежал из «Каролины», был в шляпе или без шляпы?

Ёста Петерсон нахмурил брови и стал вспоминать. Ульрика Бринкман устремила на Турина свои синие глаза.

— Конечно, он был в шляпе, — сказала она.

— Да, — согласился Турин, — он был в шляпе. Но это ничего не значит. Тот, кто никогда не ходит в шляпе, может надеть ее специально для того, чтобы его не узнали.

Он замолчал, допил грог и стал смотреть в камин. Там горело искусственное электрическое пламя с настоящими багрово-красными отблесками. Но искусственные дрова производили неприятное впечатление. Я повернул голову. Харальда в комнате не было. Очевидно, он вышел в туалет. Поджидая его, я выпил еще стакан грогу. Он стал очень крепким. Я давно уже заметил, что, чем ближе к ночи, тем крепче становится грог.

У всех вдруг пропало желание говорить про убийство. Запальчивость уступила место усталости и безразличию. Юхан-Якуб первым понял, что делать ему здесь больше нечего. Он встал, поблагодарил хозяина за гостеприимство и откланялся. Филип Бринкман решил, что хватит уже предаваться возлияниям.

К тому же он смертельно устал. Его дочь и Турин должны были уехать вместе с ним в такси. Внезапно снова появился Харальд. Он подозвал меня к окну.

— Тебя долго не было, — заметил я.

Он лукаво улыбнулся.

— Я посмотрел, в каком состоянии обувь и галоши хозяина, — ответил он.

— Что-нибудь удалось выяснить?

— Кое-что, — ответил он и продолжал шепотом: — Я нашел тот самый узор на подошве и кнопку. А теперь я пойду. Ты можешь остаться и следить за тем, что здесь произойдет.

Он нашел Хильдинга в передней. Я слышал, как Бринкман приглашал Харальда к ним в такси. Входная дверь захлопнулась, и Хильдинг вернулся к нам. Мы снова уселись перед камином с искусственным пламенем.

В общем мы сваляли дурака, что остались. Разговор не клеился. Но мы настолько устали, что не могли подняться и уйти. Силы покинули нас. Мы просто сидели и изредка перекидывались фразами. Хильдинг поставил несколько старых пластинок.

— У тебя есть Бах? — спросил я.

Мне хотелось бы послушать «Музыкальную жертву».

У него не было Баха. Только джаз. Хильдинг не мог похвастаться тонким музыкальным вкусом.

Наконец Ёста встал и откланялся. Было уже около воловины третьего ночи. Его примеру последовал Эрик. Он предложил Ёсте подвезти его в своей машине. Но Ёста хотел немного пройтись. Хильдинг проводил их в переднюю. Я стоял у балконных дверей и смотрел на темный замерзший сад. Из темноты вынырнула машина с желтыми французскими фарами. Она свернула за угол и пронеслась мимо виллы Хильдинга. По саду полоснули ярко-желтые длинные лучи света. На мгновение ожили тени — черные, белые и желтые. И все снова окутал непроницаемый мрак.

20. Турин

Когда я вернулся к вилле Хильдинга, было уже начало третьего. Я остановился на тротуаре возле изгороди и стал смотреть на дом. Мне надо было убедиться, что в данный момент никто не уходит. В гостиной горел свет, но в передней было темно.

Я проскользнул в ворота, быстро дошел до лестницы, ведущей к входной двери, повернул налево и прокрался вдоль стены за угол. Я занял позицию у окна, возможно, того самого окна, через которое Герман Хофстедтер смотрел в конце сентября на Хильдинга и Мэрту. В гостиной было четыре человека. На диване сидели Эрнст Бруберг и Ёста Петерсон, а в креслах — Хильдинг и Эрик Берггрен. Говорил Хильдинг. И при этом размахивал толстой светло-коричневой сигарой. Берггрен пил небольшими глотками минеральную воду. Петерсон сидел, подавшись вперед, и созерцал не то Хильдинга, не то какой-то — предмет у него за спиной. Эрнст, откинувшись на спинку дивана, смотрел в потолок. У него был такой вид, словно мысли его витают где-то очень далеко.

Затем я снова двинулся вперед и подошел к задней стене дома. Шторы перед балконной дверью были задернуты, но между ними остался довольно широкий просвет. Отойдя к живой изгороди, я спрятался за кустами и стал наблюдать за тем, что происходит в гостиной. Я стоял таким образом, что видел спины Хильдинга и Берггрена, а между ними на диване — Петерсона. Теперь мне оставалось только ждать.

Ночь была тихая-претихая. В воздухе отчетливо слышался каждый звук. Небо по-прежнему затягивали облака, тьма была кромешная. Немного потеплело, и из-за туманной мглы стало хуже видно. Я различал лишь предметы, которые находились не дальше нескольких метров от меня. Белел снег. Было градусов мять мороза, когда стоишь неподвижно, этого вполне достаточно, чтобы окоченеть. Прежде чем вернуться сюда, я успел забежать домой и надел толстый шерстяной свитер. Чтобы хоть как-то согреться, я делал приседания, сгибал и разгибал корпус.

Время тянулось бесконечно долго. Наконец минут через пятнадцать гости