Экипаж - Александр Рудазов

Общение с Плывущим – сложная задача. Хорошо еще, что Бархат уже многие годы жил среди людей (и не только), и более или менее разбирался в том, как думают люди. Скорее менее, чем более, но тут уж ничего не поделаешь. Хотя Ежов все равно не понимал и половины: у некоторых узоров просто не было звуковых аналогов, мыслительная логика явно строилась на совершенно иной основе, а иные вопросы Плывущий попросту не понимал. К примеру, в его языке не было понятия «родители», «братья и сестры», «дети» и прочих слов, обозначающих родство. Понятие брака для Плывущих тоже глубоко чуждо. К тому же он родился ментатом – некоторые вещи, для него совершенно очевидные, у человека двадцать первого века вызывали настоящий культурный шок.

Но часа через три беседа завершилась ко взаимному удовлетворению. Ежов вышел из лазарета с широкой улыбкой на лице – кусочки мозаики наконец-то сложились воедино. В общей картине все еще оставалось немало лакун, но основной пейзаж уже вполне просматривался.

- А где все? – недоуменно осведомился он, войдя на мостик.

Там присутствовал только Дельта, сидящий на корточках возле энергетической панели, воткнув себе в висок провод. Как известно, для роботов резкие перепады энергии в мозгу – как для нас алкоголь. Он ничего не ответил.

В кают-компании тоже никого не было. Все куда-то подевались. А Михаила буквально свербило от желания срочно поделиться тем, что он раскопал. Все члены экипажа (кроме Дитирона) носили при себе личные информы, но Ежов пока что не успел научиться пользоваться связью.

Он вышел наружу и нашел Тайфуна – боевой робот, как всегда, охранял вход. Но не ему же рассказывать! В экипаже его статус был самым низким, и его мнение никого не интересовало. Да и не было у него никакого мнения...

Ежов некоторое время стоял, прислонившись к амортизатору «Вурдалака», и рассматривал окрестности, гадая, куда могли подеваться девять разнокалиберных существ. Впрочем, окрестностей оказалось не слишком-то много – внутренности «Перевала» больше всего походили на огромный металлический муравейник. «Вурдалак» стоял в боксе размером чуть больше его самого, и взгляд уже через несколько шагов упирался в стенку.

Из бокса было всего два выхода – закрытый шлюз, через который «Вурдалак» сюда влетел и из которого должен был вылететь, и коридор, ведущий в основную часть «Перевала». Этот коридор ничем не закрывался – «Вурдалак» приземлился на грузовом причале, доступном для любого желающего.

Не далее как час назад отсюда отбыл почтовый курьер, забравший со звездолета срочные посылки с Персефоны. То, что нельзя было отправить обычным рейсовым лайнером. Потому что рейсовый лайнер проходит расстояние от Деметры до «Перевала» за шесть дней, а «Вурдалак» управился за два, несмотря на то, что сделал по пути остановку на Янусе.

Из корабля, явственно дрожа всем телом, вышел Рудольф. Он сонно зевал и лениво моргал глазами, почесывая живот. Правое веко у него слиплось и не открывалось. Сегодня он выглядел особенно нездоровым – кожа покраснела еще сильнее, а пупырышки вздулись так, что и слепой увидел бы – вот-вот лопнут.

- У меня скоро очередной приступ, - виновато объяснил он. – Очень спать хочется. И кожа зудит...

- Не очень скоро? – опасливо уточнил Ежов, отлично помнящий слова Койфмана о том, что во время приступов от Рудольфа смердит не по-людски.

- Часов через шесть. А где остальные?

- Остальные часы? – слегка протупил Михаил, но тут же спохватился: - А, экипаж... Не знаю. А где они могут быть?

- В прошлый раз, когда мы были на «Перевале», то занимали этот же причал, - задумчиво сказал ван ден Хейнекен, рассматривая надпись на стене «B’djg’ziyk kkhr’ttyyn», написанную почему-то латинскими буквами[8]. – Тут рядом есть один бар, мы там так здорово отдохнули в прошлый раз... Капитан еще, помню, подрался с капитаном «Ястреба»...

- А он разве пьет? – удивился Ежов, помнящий, что все имперцы – мусульмане.

- Нет, капитан хеббрид, ему нельзя, - мотнул головой механик. – Он так просто с нами сидел – за компанию. Соки там всякие, коктейли безалкогольные... Тот капитан сам на нас полез – чем-то ему имперцы досадили... Ну мы и схлестнулись экипаж на экипаж. Наш капитан их капитану глаз выбил... А я их механика в растение превратил!

- Это как? – на всякий случай слегка отодвинулся от Рудольфа Михаил, уже представивший себе какое-то невероятное супероружие, превращающее людей в растения.

- В нокаут отправил, - перевел свой жаргонизм в более привычную форму ван ден Хейнекен. – Может, сходим? За мой счет, конечно. Я бы сейчас принял чего-нибудь – на пьяную голову приступ легче протекает. Кожа почти и не слезает...

На борту «Вурдалака» имелся небольшой бар с алкогольными напитками. Но именно, что очень небольшой – когда капитан абсолютный трезвенник, особо не попьянствуешь. Да и не принято пить в рейсе. Вот в порту – дело другое, это уже освящено временем.

Ежов немного подумал, пожал плечами и решил составить компанию ван ден Хейнекену. От халявной выпивки он никогда не отказывался.

Как уже упоминалось, внутренности «Перевала» больше всего напоминали огромный муравейник. Вся эта исполинская космическая станция была пронизана системой трубопроводов, похожей на объемный метрополитен. По трубам со страшной скоростью мчались змееобразные стергены – своего рода поезда, только колеса им заменяли многочисленные светящиеся диски, идущие по всей окружности этого вида транспорта. Стены металлических трубопроводов резонировали с этими дисками, создавая своего рода магнитное поле, и стергены скользили по своим тоннелям, как кусок масла по раскаленной сковороде.

- Близко к краю не подходи, - предупредил Михаила Рудольф, пока они проходили насквозь одну из таких станций. Они усеивали «Перевал», как автобусные остановки – большой российский город. – Когда стерген подъезжает, удерживается остаточное поле – можно и шок получить. Легкий, но ощутимый.

Ежов взглянул на усталое лицо ван ден Хейнекена. Когда-то один из лучших физиков Муспелля, а ныне просто корабельный механик. Впрочем, большинство членов экипажа в свое время были значимыми лицами, но этот упал особенно сильно. Профессор, глава целого НИИ, почти что гений – и чинит реактор космического дальнобойщика. Работа, с которой может справиться любой мало-мальски грамотный техник. Но Рудольф, похоже, был доволен. И выглядел он намного моложе своих лет – живи он в наше время, скорее всего уже давно бы умер. Восемьдесят семь – это не шутка. Но ему никак нельзя было дать больше пятидесяти.

- А скучно не бывает? – поинтересовался Ежов.