Каждый мародер желает знать… - Саша Фишер

видом показал, что колодец его знаний о предмете показал дно. Я повернулся к Натахе. Которая молчала, кусала губы и смотрела в сторону.

— Натаха? — я коснулся ее плеча. — Ты знаешь об этом что-то?

Глава 21. Морально-мистический выбор

— Это травы, которые прорастают из мира мертвых в мир живых, — сказала Натаха, глядя в никуда пустым взглядом. — Их шаманы выращивают, когда ловят беспокойные души.

Натаха замолчала. Я тоже молчал и смотрел на нее, ожидая продолжение. Потому что продолжение явно было, причем не просто байка, а, похоже, что-то более близкое к сердцу.

— Мы пришли на эту землю, получается, совсем недавно, — Натаха вздохнула. — Всего-то лет четыреста назад. А местные народы здесь жили уже многие тысячи. Мне иногда так стыдно, что я так мало о них знаю. Ну, бродят какие-то узкоглазые, что-то там щебечут на своих птичьих языках...

Натаха снова помолчала. Потом вздохнула, сцепила руки в замок и посмотрела на меня.

— Их шаманы стоят одной ногой в нашем мире, а другой — в мире мертвых, — сказала она. — И следят, чтобы когда человек умер, его дух не остался болтаться в мире живых. Они ловят таких в семена трав и цветов, а потом высаживают их в землю. Когда трава пускает корни, то беспокойная душа вместе с ними уходит в мир мертвых, а растение навсегда остается... отравленным.

— Звучит так себе, — хмыкнул я. — Но как-то очень уж... сказочно что ли. Сейчас у меня в грузовике четыре свертка с ночными травами. Я должен их отдать тому обрыгану из Уржатки. Если я их ему отдам, то что? А если не отдам, то что?

— Вот ты вопросики задаешь, Боня, хоть стой, хоть падай! — Гиена заржал своим мерзкий кашляющим смехом. — Кто ж его знает? Я никогда ими не торговал. Только в общих чертах это дело знаю.

— А шарик это резной — это что такое? — спросил я.

— Шарик? — нахмурился Гиена. — А, это... Ну, в общем, это вещица напрямую вроде бы с ночными травами не связана. Их и отдельно крутят. Есть какая-то особая порода дерева... Натаха, может ты лучше объяснишь?

— Это тоже шаманская штука, — сказала Натаха. — Когда шамана вызывали к больному, который был на пороге смерти, он совал ему в руку такой вот шарик.

— Только с угловатыми узорами, — уточнил Гиена.

— Да, — Натаха покивала. — Круглые — это уже наши придумали делать.

— И для чего это? — я подобрал с земли камешек и покрутил его в руках. — Чтобы с того света вернуть?

— Ну... почти, — Натаха дернула плечом. — Чтобы запереть беспокойную душу в теле, пока не найдется семечко ночной травы, чтобы потом... Слушай, может тебе лучше Синильгу вашу об этом расспросить? Она должна лучше знать...

— Вот вы мне задачу нисколько не упростили, — вздохнул я.

— Да что тут думать-то, Боня? — ухмыльнулся Гиена. — Эти все штуки придуманы не нами. Если ты не передашь эти пакеты по назначению, то другой кто-то передаст и денежку заработает.

— А что насчет охотников за этой отравой? — я закинул камешек в кусты. — Они мне как, голову открутят или пустят на удобрение для этой их ночной травы? Это кто такие вообще?

— Монахи это, — сказала Натаха. — Какое-то особенное братство. Только живут они не в монастыре, а бродячие. И искореняют всякое... такое.

— И в Томске такие есть? — спросил я.

— Они везде есть, как тараканы, — скривился Гиена. — Стоят со своими мисочками для подаяний, вроде бы такие юродивые, тупенькие. А на деле уши развесят и слушают, что вокруг происходит.

— Ладно, я примерно все понял, — я встал и отряхнул штаны. — Натаха, а ты-то сама как относишься к этому делу? Монахи осуждают и искореняют, на кого-то вся эта шаманская чертовщина наводит ужас. Это мне как-то безразлично все. Мнение Гиены я услышал. А ты что думаешь? Выкинуть этот потусторонний мусор? Или отдать адресату?

— Я бы не отдавала, — сказала Натаха. — Но не потому что я такая идейная и хочу воевать на стороне добра. Просто я эту дрянь в деле видела, еле ноги унесла. Хорошо, если в Уржатке живет придурок, который эту траву скурит, как табак, об видения порадуется, а потом сдохнет от сгнившего нутра. А если нет? Если им это надо, чтобы вытащить кого-то из бродящих в сумерках?

— Вроде той твари, которая внутренности пожирает? — спросил я.

— Там много всякого бродит... — отмахнулась Натаха.

— Ага... — задумчиво протянул я и почесал в затылке.

Реально, вот хрен его знает, что теперь делать. С одной стороны, вроде как, никакими дополнительными обязательствами я не связан. Отдал — забыл. Один раз, как говорится, не пушер. С другой — денег я пока что не видел, но одним только фактом того, что тащу в тайниках своей машины эту дрянь...

— А если, например, я найду такого монаха и сдам ему адресата и отправителя? — спросил я, направляясь уже к машине. — Эти загадочные монахи перебьют мистических наркоманов?

— Да как же, держи карман! — фыркнул Гиена. — Они бы может и рады их перебить, но силенок не хватает. Вычистить Уржатку от всякой дряни или, скажем, Семибратово сравнять с землей они только в мечтах могут. У них же нет имперских шагоходов.

До Томска мы доехали без приключений. Никаких кордонов из монахов нам не встретилось, призраки беспокойных душ из рассованных по тайникам пакетов не полезли. Я высадил Стаса рядом с Метрополем, Натаху и Гиену — у дома. А сам покатил в университет. Остановился перед воротами на парковку, посигналил. Никто мне не ответил. Я плюнул, выбрался из машины, подошел к воротам, постучал в них кулаком. Хотя вроде сигнал звучит громче, если там кто-то есть, то должен был слышать... Может, Гриша, или как его там, просто в столовую ушел?

Но неожиданно глазок открылся.

— Ты кто? — раздался с той стороны угрюмый незнакомый голос.

— Серьезно? — хмыкнул я. — Вот же машина, я на ней приехал, даже знак университета намалеван...

— Кто такой, говорю? — перебили меня из-за ворот.

— Да ладно, не шуми, — я отступил на