Исландия эпохи викингов - Джесси Байок

Годи, заботившиеся о своей репутации представителей и заинтересованные в успехе своих подопечных, старались четко определить условия «дружбы» прежде, чем заключать ее. Так, в главе 139 «Саги о Ньяле» в мельчайших подробностях рассказано, как Снорри Годи, едва ли не самый хитроумный из всех известных нам по сагам об исландцах людей, рассматривает открывающиеся перед ним возможности и решает, что ему как никому другому будет удобно вмешаться в качестве третьего лица в ожидаемое на альтинге вооруженное столкновение. Эпизод начинается с того, что обвинители по делу о сожжении Ньяля и его сыновей приходят к Снорри в землянку и просят о помощи в тяжбе. Поговорив с гостями немного, Снорри предсказывает, что тяжбу не удастся разрешить в суде и что дело кончится кровопролитием. Тогда один из обвинителей, Асгрим сын Ладейного Грима, задает Снорри ключевой вопрос:

— Я хотел бы знать, чем ты поможешь нам, если случится так, как ты говоришь.

Снорри сказал:

— Вот какой уговор [vinátta] заключу я с вами, поскольку речь идет не о чем-нибудь, а о самой вашей чести. На суд я не пойду, но коли вы будете биться на тинге, то нападайте на них лишь в том случае, если будете совершенно уверены в победе, потому что против вас выступят самые что ни на есть храбрецы. Если вас обратят в бегство, отступайте с боем сюда к нам, а я тем временем построю своих людей в боевом порядке и буду готов оказать вам помощь. Если же выйдет наоборот и в бегство обратятся они, то я думаю, что они направятся к Всенародной расселине, чтобы там обороняться, и если они займут расселину, то вам их оттуда ни за что не выкурить. Я поэтому берусь построить там против них своих людей в боевом порядке и не дать им занять оборону. Однако куда бы они ни направились, на север или на юг по реке, преследовать их мы не станем. [Я же буду следить за вашей битвой,] и когда вы перебьете в их войске примерно стольких, за скольких, по моему мнению, у вас хватит денег уплатить виру, не продавая годордов и не покидая ваших округ, тогда я со всеми своими людьми вмешаюсь и разниму вас. Но я сделаю все это для вас только при условии, что вы пообещаете послушаться меня, когда я скажу вам остановиться.

Здесь видно, как хитроумный и находчивый лидер вроде Снорри изыскивает возможность сперва помочь своим союзникам осуществить кровную месть (в разумных пределах), а затем, сменив маску, вмешаться как третье лицо, «доброжелатель», и разделить враждующие стороны, с тем чтобы прекратить насилие. Видно также, что вопросы чести играют в подобных расчетах немаловажную роль.

В распрях участвовали и христианские священники. Зачастую они не являлись годи, но тем не менее вмешивались в споры и играли роль представителей. Согласно «Саге о священнике Гудмунде Добром сыне Ари» (дисл. Prestssaga Guðmundar góða), Гудмунд, избранный позднее (в 1203 году) епископом в Пригорках, принял в начале 80-х годов XII века тяжбу об одном убийстве и выступал в ней главным обвинителем. Как любой представитель, Гудмунд должен был, если хотел добиться успеха, заручиться поддержкой других влиятельных людей. В том конкретном случае он рассчитывал на помощь своего влиятельного свойственника-годи, Лощинного Стурлы сына Горда (1116–1183), отца Снорри, автора «Круга земного» и «Младшей Эдды». Гудмунду очень не повезло — хотя ему и удалось объявить убийцу, человека по имени Одд, вне закона, Стурла умер буквально за два дня до того, как должен был отправиться вместе с Гудмундом в поход за имуществом приговоренного. Теперь следовало ожидать, что на долю Гудмунда выпадет все то бесчестье, какое было уготовано всякому, кто выигрывал дело, но не имел средств привести приговор в исполнение. Решение, в полном соответствии с духом закона и природой исландского представительства, нашлось, когда Гудмунду оказал поддержку «тот, кто ему и раньше помогал, а был это Всемогущий Господь, и он надоумил Гудмунда дать обет, и вот Гудмунд поклялся отдать Всемогущему Господу все то добро, какое ему удастся добыть у объявленного вне закона Одда, коли только это дело разрешится без того, чтобы душе Гудмунда угрожала опасность» («Сага о священнике Гудмунде Добром сыне Ари», гл. 8).

Роль женщин и выбор между распрей и мировой

Правовой статус свободных исландских женщин во многом не отличался от статуса мужчин. Женщины в значительной мере сами распоряжались своей судьбой и, в частности, имели право владеть собственностью, включая землю, лично, независимо от мужчин. Если главой хозяйства являлась женщина, ей полагалось платить десятину «так же, как это должны делать мужчины».[313] Как и мужчин, женщин можно было объявлять вне закона за нанесение ран или убийство[314], а некоторые женщины, возможно, служили священницами в дохристианский период.[315]

Влияние женщин в целом ряде сфер исландского общества было весьма серьезным, но в одном они не обладали полным равноправием с мужчинами — женщины были исключены из публичной политической жизни. Женщины не имели права вести в суде тяжбу ни об убийствах, ни о материальном ущербе и поэтому не могли официально выступать представителями. В «Сером гусе» ничего не сказано о том, разрешалось ли женщинам выступать публично на тингах, но из общего тона книги можно заключить, что и такого права они не имели. Конечно, женщины присутствовали на тингах, но лишь как сторонние наблюдатели: они не могли быть членами коллегий, заслушивавших свидетельские показания (дисл. kviðr), и, вероятнее всего, не могли выступать в суде как свидетели.[316] В положениях о назначении судей также упоминаются только мужчины.[317] Женщина имела право получить в наследство годорд, однако сама не могла исполнять обязанности годи и должна была назначить мужчину, который бы отправлял их от ее имени.[318]

Несмотря на все это, исландские женщины играли большую роль в ходе распри, пользуясь внеправовыми аспектами института представительства. Женщины зачастую определяли, сложится ли консенсус по тому или иному поводу, и тем самым влияли на отношения между семьями и исход распри. Саги весьма подробно рисуют частную жизнь, благодаря чему мы можем видеть всю палитру факторов, определявших поступки людей в рамках общественных отношений; среди прочего саги показывают нам, какими способами женщины могли чужими руками совершать различные действия, которые в одних случаях распаляли распрю и предотвращали замирения, в других же, напротив, обеспечивали согласие и мир.[319] Из саг следует, что своих целей женщины добивались подстрекательством или публичным унижением родственников-мужчин, таким образом заставляя последних переходить от слов к действиям.

Распря и месть: подстрекательство в «Саге о людях из долины Лососьей реки»

А Болли поехал домой, в Горячие источники. Гудрун вышла ему навстречу и спросила, какое теперь время дня. Болли сказал, около полудня. Гудрун сказала:

— Что ж, в это утро каждый занимался своим делом: я напряла пряжи на двенадцать локтей сукна, а ты убил Кьяртана.

Исландские женщины не могли выступать в суде, но это не мешало им самым серьезным образом влиять на судьбы своих семей. В «Саге о Ньяле» приводится знаменитая пословица «жестоки замыслы женщин»[320], и в сагах мы регулярно видим, как женщины настойчиво требуют от мужчин кровной мести и ничего другого. Требовать, однако, не означает получить, и своевольные женщины вроде Хильдигунн из «Саги о Ньяле» сталкивались с тем, что мужчины далеко не всегда принимались за дело. Исландские законы разрешали мстить[321], но исландские мужчины зачастую выбирали не кровную месть, а виру, даже за самых близких родичей. Здесь можно видеть гендерные различия. Исландские саги последовательно демонстрируют, что в вопросах чести и мести у мужчин и женщин были разные цели и разные мнения. Женщины не могли участвовать в правовых действиях и разрешать тяжбы, но зато могли разжигать ненависть, а без ненависти — какая же распря? Лишь изредка мы видим, как женщины стараются остановить своих мужчин, — саговый рассказ по условию движется вперед вместе с развитием конфликта, поэтому саги уделяют большее внимание тому, что усложняет и разжигает конфликт, и, в частности, тем женщинам, которые противостоят замирению и требуют кровной мести.

На примере «Саги о людях из долины Лососьей реки» хорошо видно, сколь несходно отношение к распре у мужа и жены. Так, Торгерд дочь Эгиля сына Грима Лысого и Олав Павлин сын Хёскульда, узнав о смерти своего сына Кьяртана, павшего от руки собственного двоюродного брата Болли, который воспитывался вместе с ним, ведут себя по-разному.[322] Торгерд настроена решительно и требует кровной мести, но Олав не согласен. Здесь очень важны тонкие различия в положении, с одной стороны, Торгерд и, с другой стороны, Олава и его сыновей. Им убийца, Болли, сын единокровного брата Олава, приходится кровным родичем, а Торгерд — лишь свойственником. Торгерд вынуждена приложить немало усилий, чтобы добиться своего от мужчин, каковой факт отражает сложность функционирования связей разной природы и разницу в рычагах влияния, доступных мужчинам и женщинам.