Призраки озера - Карен Робардс

Ему было о чем подумать по дороге домой.

Глава 29

Дональдсон, Луизиана

19 октября 1976 г.

Я ненавижу школу! Судя по бою больших напольных часов деда, стоявших внизу, было два часа ночи. Мучаясь бессонницей, Кэтлин Кристоферсон лежала ничком на белоснежных простынях слишком мягкой двуспальной кровати в гостевой спальне в доме бабушки, спрятав под подушку голову с ненавистной огненно-рыжей копной волос и раскинув в стороны руки с пальцами, сжатыми в кулаки. Я ненавижу школу! Ненавижу, ненавижу…

Невысокая и слишком худая для своих десяти лет, страдающая из-за длинных, до пояса, рыжих волос и веснушек, из-за которых сверстники прозвали ее Пеппи Длинныйчулок, она в этот день стала предметом насмешек всего пятого класса.

Морковка, Морковка, для кролика заготовка!

Все было бы по-другому, разреши ей мама сделать короткую стрижку, как у других девочек! Тогда бы волосы не торчали в разные стороны. Но мама и слышать об этом не хочет. «У тебя прекрасные волосы, – твердит она постоянно. – Когда-нибудь ты их оценишь».

Ну, конечно, оценит! Кэтлин фыркнула. Разве что в том случае, если заблудится в тумане и ее станут искать. Тогда точно найдут – и факела не надо.

Все вокруг пялятся на ее волосы. И сегодня днем, после школы, какой-то гнусный парень шел за нею всю дорогу до дома бабушки. Уж конечно, его привлекала ее шевелюра. Без этой копны рыжих волос и злосчастных веснушек ее точно бы никто не заметил. Она стала бы как все, и больше всего на свете Кэтлин этого хотела.

«Гордись своей непохожестью». Это опять слова матери. Ее мама просто напичкана подобного рода советами. Понятно, отец ее тоже рыжеволосый, поэтому маме с бабушкой так нравятся ее волосы: они напоминают им отца.

Отец был вертолетчиком и погиб во Вьетнаме за месяц до ее рождения.

Мама работала библиотекарем. Школьным библиотекарем. И именно она предложила Элен Мэддокс, самой высокомерной девочке из ее класса, прочитать в начале года «Пеппи Длинныйчулок». Элен показывала всем и каждому эту книжку, на обложке которой была нарисована худая, веснушчатая девчонка со стянутыми в жалкий хвостик рыжими волосами. Именно после этого и стали дразнить Кэтлин.

«Не обращай внимания, и они перестанут», – посоветовала мама. Но это не помогало. Уж как только Кэтлин не старалась! Вот и сегодня она уткнулась носом в учебник, притворившись глухой, но ребята все дразнились и дразнились, и наконец она не выдержала. К стыду своему, она разрыдалась и спряталась в девчоночьем туалете.

Она не пойдет в понедельник в школу. Она еще не знает, как ей удастся это сделать, но в школу не пойдет ни за что на свете.

В конце недели ее мама уехала в Нью-Орлеан на конференцию, поэтому Кэтлин осталась у бабушки. Это была мама отца, очень старая, лет девяноста, но Кэтлин очень ее любила. Жаль, что она не знала своего отца, сына бабушки. Бабушка говорила, что Кэтлин очень на него похожа, и не только цветом волос.

Сохранилась фотография отца в медной рамке, которая стояла у кровати. Он был очень красив, неважно, что рыжий. В глубине души Кэтлин верила, что и вправду на него похожа. Очень верила.

Они с мамой жили в одиночестве в маленьком собственном домике, бабушка жила отдельно в большом доме в двух кварталах от них. Когда Кэтлин спрашивала, почему они не живут вместе, мама отвечала, что они с бабушкой действуют друг другу на нервы.

Неожиданно скрипнула третья ступенька лестницы, отвлекая Кэтлин от ее невеселых мыслей. Именно эта ступенька скрипела постоянно, неважно, поднимаешься ты по лестнице или спускаешься. Она узнала бы этот звук повсюду. Ночью же, аполном безмолвии, от этого нежданного скрипа волосы на ее затылке зашевелились. Ей почему-то стало вдруг безумно страшно.

Бабушка спала у себя, в дальнем конце коридора. Значит, это не она поднимается по лестнице.

Под подушкой было темно, хоть глаз выколи, но Кэтлин теперь боялась высунуть голову. Если не считать внезапного скрипа, в доме царила полная тишина. Ни единого звука. Но девочка была абсолютно уверена, что в ее комнате кто-то есть, ведь именно ее спальня была ближе всего к лестнице.

Кэтлин лежала неподвижно, не осмеливаясь даже дышать, когда, к своему ужасу, обнаружила, что слышит чье-то дыхание – вдох-выдох, вдох-выдох. Тихое, но отчетливое дыхание.

Кто-то был в ее комнате.

Внезапно этот кто-то откинул подушку с ее головы.

– Ку-ку, – проговорил мужской голос.

Кэтлин широко распахнула глаза, ее губы приоткрылись. Чуть приподнявшись, она успела разглядеть причудливую форму головы и широкие плечи мужчины, склонившегося над ней. И тут же, не дав ей даже вскрикнуть, незнакомец накрыл ее лицо холодной, мокрой, противно пахнущей тряпкой.

Смертельно испуганная девочка судорожно хватанула ртом воздух, втягивая в легкие сладковатые испарения. Она задохнулась, закашлялась – и это было последнее, что она помнила.

Он заприметил эту девочку, когда она выходила из школы. Ее волосы были прекрасны – сочный, пламенно-рыжий цвет. Солнечный луч, упав на них, вызвал сияние, словно лучился изнутри. У него никогда прежде не было рыженьких, и тут он просто не мог устоять. Он старался вести себя хорошо, правда очень старался. Он много думал о своем маленьком кумире после последней, Мэгги, и решил, что больше не будет этого делать. Он даже молился в церкви, прося бога избавить его от этой зависимости. Но молись не молись, в последние месяцы желание накатило на него с удвоенной силой, словно внутри натянулась струна, бередящая старую рану все глубже и глубже. Он знал, что если струна натянется слишком туго, то она лопнет – именно это сегодня и произошло.

Чудовище, затаившееся в нем, снова вырвалось на свободу.

Подобно Чарли Брауну[4], он выпустил щупальца, охотясь за рыжеволосой малюткой.

Эта мысль вызвала у него улыбку. Он продолжал улыбаться, и когда запихивал худенькое рыжеволосое тельце в мешок для белья, и когда, перекинув мешок через плечо, вынес его прямо из парадного входа ее собственного дома.

Глава 30

Следующий месяц выдался настолько загруженным, что Оливии некогда было перевести дыхание. Она начала работать в «Боутуорксе», Келли проходила очередной курс химиотерапии, а Сара с Хлоей пошли в школу, в один класс, и Оливия не могла понять, хорошо это или плохо. Большой Джон по-прежнему находился в больнице, и Оливии наконец разрешили его навещать: один раз в неделю, в обед, Сет отвозил ее в больницу. Однако Большой Джон не приходил в сознание, и на улучшение в его состоянии пока не приходилось рассчитывать. Слабый пожилой человек, распростертый на больничной койке, все тело которого было опутано трубками, совсем не походил на ее дедушку, которого она помнила. Во время каждого короткого визита Оливия брала его за руку, бормотала несколько слов, и тут же ее начинали торопить: пора заканчивать свидание.