Цвет моего забвения - Мария Бородина

машет карандашом, нервно хихикая. Лишь сейчас до нас понемногу начинает доходить, насколько глубоко мы влипли. Трясина стремительно затягивает нас, и не отпустит, сколько ни вырывайся. Теперь слово «смерть» звучит громче и имеет иное значение. На самом деле, это страшно — жить одним моментом.

— Я бы поспала, — рискую нарушить тишину.

— А если явится это чучело из темноты? — воззражает Принцесса, откладывая свою писанину.

— Не явится, — отрезаю я. — Она меня теперь будет за пушечный выстрел обходить.

— А самооценка-то у тебя нехилая, — Принцесса удручённо кивает.

— У тебя учусь, как-никак.

— Мы закроем дверь в комнату, — предлагает Зара, — и опрокинем шкаф у входа. Чтобы никто не мог подумать, что здесь кто-то есть. И будем по очереди стоять на стрёме.

Зара вызывается караулить первой. Идея не кажется мне хорошей, но терпеть нарастающее головокружение становится слишком тяжело.

Мы располагаемся прямо на полу. Принцесса расстёгивает потайные кнопочки на рюкзаке и раскладывает его, как тонкий матрац. Я ложусь на старое покрывало, стянутое с дивана, и кидаю рюкзак под голову.

Заснуть не получается. Сначала я дохожу до грани, но меня будит прострел в повреждённой руке. Перевернувшись на другой бок, я ослабляю боль, кладу здоровую руку под голову и снова покоряюсь дремоте.

Стены начинают дрожать, когда забытье подступает. Я перебираю свои волосы, пытаясь ускорить процесс. Машинально нащупываю глубокий рубец выше виска, а за ним — два плотных бугорка.

Под кожей — инородное тело. Моя теменная кость держится на шурупах.

Экорше

Мы стоим на ветхом балконе, оплетённом диким вьюном. Перегородка, отделяющая нас от улицы, изъедена ржавчиной. Рыжие выступы оплетают неровные дыры в металле. Из комнаты кажется, что это лыбятся огромные рты, насмехаясь над нашим положением.

Меня тошнит, как и прежде. Да так, что я готова прямо сейчас перегнуться через хилое ограждение, дабы освободить желудок. Одна лишь проблема: блевать нечем. Желудок пуст. А тошнота сохраняется.

Вилма, словно читая мои мысли, подходит к самому краю балкона и перегибается через остатки металлической стенки. Одноглазая напряжённо следит за ней из комнаты, опасаясь ступить на покорёженный пол.

— Есть, — говорит Вилма удовлетворённо. — Соседний балкон не застеклён. Можем перелезть.

— Ты уверена, что это безопасно? — Одноглазая закрывает рот ладонью.

— Безопасно, милая моя, на седьмом этаже быть не может, — Вилма разводит руками. — Тут, как говорится, или пан, или пропал.

Я кладу руки на грудь. Пальцы трясутся. Сердце начинает дребезжать, как деревенская телега, везущая вёдра с водой. Смерть ближе, чем кажется. Намного ближе.

— Значит, мы должны сделать это, — я вдыхаю воздух и снова чувствую, как тошнота карабкается по шее.

— Я отказываюсь от своей идеи, — лепечет Одноглазая, бледнея. — Она была дурной.

— Хорошо, — в голосе Вилмы слышится раздражение. — Предложи что-нибудь ещё. Я с удовольствием тебя выслушаю.

Одноглазая мнётся, кусая губы. Её руки мелко дрожат. Паникует. Это на неё не похоже, насколько я могу судить.

— Что думаешь? — Одноглазая поглядывает на меня, словно советуясь.

Я не хочу отвечать. С самого начала было понятно, что моё присутствие в команде ей неприятно. Я всегда чувствую себя чужой и третьей лишней. Но, тем не менее, я заставляю свои губы разжаться.

— Выхода нет, — говорю я. — Оставаться тут куда опаснее.

Берёзы плюются в нас срывающимися листьями и сухими серёжками. Воздух пахнет гарью и цветением, и от этого аромата тошнота накатывает ещё сильнее. Я накапливаю за щекой слюну и делаю пару глотков. Только сейчас я замечаю, какой отвратительный привкус у меня во рту.

Вилма снимает с крючков бельевые верёвки и проверяет их на прочность. Удивительно, но они хорошо сохранились, даже не прогнили. Содрав все бечёвки, Вилма сплетает их в косу.

— Это ещё зачем? — интересуется Одноглазая.

— Я полезу первая, — объясняет Вилма, — и прикреплю конец жгута на той стороне. У вас будет страховка.

— А у тебя?

— А я — справлюсь сама, — Вилма дёргает жгут. — Меня он всё равно вряд ли выдержит.

— Не боишься? — переспрашивает Одноглазая.

— Глупые вопросы, — Вилма шумно выдыхает и улыбается. Она умудряется быть позитивной даже тогда, когда всё идёт крахом. — Очень глупые.

У Вилмы красивая улыбка. Чуть перекошенная влево, и оттого живая. И мне становится легче, когда я вижу её настрой. Пусть даже на самом деле она чувствует себя иначе — я верю её игре.

— Может, я первая полезу? — неожиданно предлагаю я.

— А вот это действительно дурная идея, — Вилма делает на свободном конце троса петлю, разделив верёвки на две группы. — Сорвёшься сразу. Ты себя видела вообще в зеркало?

— Если бы тут оно было, — вздыхаю я.

Вилма права. Зеркало оказалось бы к месту. Я позабыла даже черты своего лица. Всё, что я теперь знаю о себе, так это то, что я очень худая и у меня ярко-красные волосы.

Вилма заканчивает работу и кидает трос на сложенные горкой рюкзаки. Коса из бельевых верёвок извивается, как змея, и съезжает на пол. Наша ноша отяжелела. Мы разжились в квартире куском металлической трубы, осколком от раковины и парой пустых стеклянных бутылок. Одноглазая не хотела их брать, но Вилма заметила, что нам придётся драться. Так, словно была в этом уверена. А бутылки могут послужить хорошим оружием, если сколоть дно.

Вилма разминается. Вытягивает руки, сцепленные замком, над головой, приподнимается на носках. Одноглазая с недоверием и настороженностью косится на её движения.

— Только не устраивай прыжки на месте, — язвит она. — Пол может не выдержать. Посмотри, того и гляди рассыплется!

— Как только я окажусь на соседнем балконе, — инструктирует Вилма, не обращая на неё внимания, — передадите мне рюкзаки и трос. Я креплю его с той стороны и перебрасываю вам. По очереди обвязываете свободными концами пояс и перебираетесь ко мне. Так же, как и я. Всё понятно?

— Ничего не понятно, — констатирую я.

— Пардон, Эколог, — фыркает Вилма. — Объяснять я не умею, так что, довольствуйся тем, что есть. А ещё лучше — просто наблюдай.

Вилма поднимается на цыпочки, выворачивает руки и пробует перенести вес на ограждение. Лист металла прогибается наружу и скрипит: того и гляди, обрушится! Отпрянув, Вилма мотает головой.

— Рухну, — констатирует она.

— Может, я? — снова подаю голос, пытаясь уберечь Вилму от необдуманного шага.

— Отстань, — с неожиданным спокойствием говорит Вилма. — Просто отстань, пока я сама не отправила тебя в свободный полёт. Ты ведь этого очень хочешь, так?

— Я лишь хочу помочь, — возражаю я, но Вилма уже меня не слышит. Теперь она наваливается на перегородку между балконами всем телом. Раскачивается на цыпочках и снова наваливается. Проржавевший кусок металла лишь слегка кренится.

— Пробить её хочешь что ли? — бурчит Одноглазая