Колесница Джагарнаута - Михаил Иванович Шевердин

сын твой будет мусульманином! Такова воля аллаха, и так решила мать твоего сына, истая мусульманка! — Он усмехнулся в бороду. — Ты, командир, сражался со мной мечом. Наступил час, пробил барабан дружбы, и теперь мы сражаемся с тобой священным писанием».

Одно радовало: искра света все-таки мелькнула в темноте. Ясно было, что маленький Джемшид жив. Но все яснее становилось, что сын потерян и потерян — страшно сказать! — с согласия Шагаретт. Все отчетливее зрела мысль — мать предала сына… Да что там бросаться напыщенными фразами! Все отчаяние, все поведение Шагаретт говорило о том, что она… отдала сына сама. Как? Почему? Добровольно ли? Под угрозой? Но отдала. Иначе, чем объяснить ее слова: «Так будет лучше». Чем объяснить ее бездействие почти в течение двух недель, пока он находился далеко, на той стороне Гиндукуша? Она ничего не предприняла для розыска Джемшида и даже не послала мужу телеграммы в Джелалабад.

Все отчетливее понимал Алексей Иванович, что жена ему ничего не пожелала сказать. Боялась ли она? Или в мыслях ее, во взглядах, по необъяснимой причине произошел таинственный переворот? Внезапно она переменила взгляды на жизнь?

Так и метались мысли в мозгу Алексея Ивановича, когда он скакал по дорогам Мазар-и-Шерифа и Балха, перебирался вброд через бурные потоки, поднимался на снежные перевалы Гиндукуша, изнывал от жажды в барханах у берегов Амударьи. Да, он так любит сына, так привязался к малышу, что не мыслил уже жизни без него. Он не знал, как будет жить дальше. Безумные скитания по дорогам и селениям отвлекали его, создавали иллюзию деятельности, затуманивали назойливые, страшные мысли, разъедавшие душу, порождавшие беспрерывно ноющую сердечную боль.

В поисках шло время, поиски позволяли забыться. И вот…

На одном приеме в столице страны, пышном, шумном, многолюдном, ему представился низенький плотный англичанин, розоволицый, лысый.

На макушке забавно топорщилось несколько волосков, придававших их хозяину добродушный вид.

— Анко Хамбер, — протянув руку, сказал англичанин. — Анко — английский генеральный консул. Прозвище, так сказать, которым меня наградили ваши… русские в Мешхеде. Анко превратилось с их легкой руки в прозвище. И я, представьте, склонен гордиться им… Популярность, так сказать, приятная популярность. Даже персы меня так называют — Анко Хамбер. Ха-ха!

Хамбер со своей удивительно приятной улыбкой так и изливал на собеседника расположение, ласку, сладость. Он заверил, что нет у «господина Мансурофф» на Востоке большего благожелателя, чем он.

— Большевистский эксперимент — попытка превратить средневековые азиатские княжества Туркестана в цивилизованные провинции России, о! Британская империя идет в Индии своим путем. Интересно. Искоренить азиатчину, дикость…

Он говорил долго, пространно. И все еще было непонятно, к чему он клонит. Говорил он по-русски неплохо и пояснил, что детство и юность прожил в Риге. «Отец мой, гулльский коммерсант, поселился в России в Прибалтике и женился на почти русской — тамошней немке, наследнице фанерной фирмы…»

— Мне близка и родна русская душа. И я отлично понимать драму гуманный русский душ, которую переехал вдруг азиатский дикость.

До сих пор Алексей Иванович слушал его не слишком внимательно, отвечал невпопад, но тут насторожился. Неспроста вещает этот осмотрительный, рафинированный дипломат, известный к тому же своей антисоветской деятельностью в Иране, о драме русской души. И Алексей Иванович не ошибся.

— Весь Восток знает о несчастье, постигшем вас. Вы потеряли сына.

Алексей Иванович постарался показать, что не имеет желания беседовать на эту тему.

— И напрасно. Вы неверно истолковали мое доброе отношение, — заулыбался Хамбер. — Я хочу чистосердечно посочувствовать вашему горю и горю вашей прелестной супруги — красавицы джемшидки. — Хамбер продолжал, нисколько не смущаясь, хотя по лицу собеседника видел, что произвел на него самое неприятное впечатление: — И вы убедитесь сейчас в моем искреннем доброжелательстве. Что, если я сейчас совершенно бескорыстно — о, я знаю, вы меня заподозрите в каком-то злоумышлении, и напрасно, — так вот я вам скажу. Мы, то есть английская дипломатия, знаем, где находится ваш сын…

Алексей Иванович не мог скрыть радости, охватившей его. Кровь прилила к его щекам. Он готов был стиснуть в объятьях этого толстого, отнюдь не симпатичного, далеко не простодушного человечка. Он ликовал, он был ослеплен. Он забыл, где он, что он делает на этом важном, напыщенном приеме, забыл, что не одна пара внимательных, испытующих глаз следит за каждым его движением, за выражением его лица. Он забылся под волной нахлынувших чувств: «Нашелся! Димка, толстый мой карапуз, нашелся!» Он забылся на мгновение. Но какое это было блаженное мгновение!

И тут же пришел в себя.

Кто ему принес ликующую новость! Радость сникла, радость ушла. Надо же понимать, что может крыться за словами дипломата, мастера интриг.

А Хамбер, прочитав все по лицу Мансурова, принялся изощряться в заверениях и доказательствах британского бескорыстия. И это было еще страшнее, чем если бы он просто сказал: «Вот вам приятная весть. Весть есть товар. Стоит она, уважаемый, столько-то и столько-то».

«Уж чересчур торгаш ты и похож на торгаша. И всем известно, что в своем консульстве торгуешь чем угодно, и прежде всего — совестью и честью. Одно неясно: неужели ты прибыл сюда, в столицу, явился на министерский прием лишь потому, что знаешь про меня, про мою беду? И если так, то плохи твои дела, комбриг! Бедный Джемшид! Тебя, Димка, уже превратили в игрушку политических страстей!»

Сердце его сжалось. «Кусает за сердце!» — говорят пуштуны.

А Хамбер, видно, задался целью и дальше его ошеломить:

— И что самое поразительное — те, кто похитил вашего принца уэльского, совсем не те, о ком вы думаете. — Игривые, даже иронические нотки в словах Хамбера вызывали раздражение Алексея Ивановича. Хамбер изволил шутить.

— Что вы имеете в виду?

— Вашего наследника украли немцы.

— Какие немцы? — вырвалось у Алексея Ивановича.

— О, это долгая история! Немцы здесь сейчас очень активизировались. С приходом к власти национал-социалистов в Германии они с азартом устремились на Восток. Немцы в новом обличье, в коричневых рубахах со свастикой. Вы, русские, по традиции, видите на Востоке в англичанах соперников, врагов. Остерегайтесь немцев! В немцах ищите врагов! В немцах. А в них нет ни совести, ни чести. И я вполне верю, когда говорят, что похищение — дело рук немцев, или, как их здесь называют, — «аллемани».

Рассыпаясь в заверениях преданности и симпатии, Анко Хамбер склонил свою розовую голову и откланялся.

Машинально Алексей Иванович следил за ним взглядом, пока тот не смешался с толпой приглашенных.

Из тяжелого раздумья Алексея Ивановича вывел женский, какой-то скользящий и в то же время пристальный, настойчивый взгляд.

Невольно