Кризисное обществоведение. Часть I - Сергей Кара-Мурза

Дело вовсе не в злонамеренном игнорировании нашей, российской реальности. Это было бы все же полбеды. По многим признакам, эта недееспособность — следствие утраты важных блоков рационального сознания.

Давайте для начала вспомним тот прошедший незамеченным факт, что реформаторы первым делом ликвидировали главные инструменты рефлексии и коллективной памяти, которые выработала наша культура. К их числу относится, например, регулярный гласный отчет по понятной и весьма строгой форме — чтобы докладчику трудно было вилять. Прошел год — и отчитывается руководитель, каждый в рамках своей ответственности, а все слушают и вспоминают. Даже если он где-то приврет или приукрасит, сама форма отчета заставит людей вспомнить предшествующий отчет и сравнить. И этот отчет кладется в библиотеку, как летопись наших дел. А главное — к нему в любой момент можно обратиться, чтобы «освежить» память.

Мы, конечно, не очень-то любили производственные совещания, на которых отчитывался директор, а также профсобрания с отчетом профкома, сессии Верховного Совета с правительственным отчетом Косыгина, например. Мы к ним тогда привыкли и не замечали, что это была привычка вспоминать и обдумывать пройденное — за год, за пятилетку. И вот, эту обязанность вспоминать и обдумывать отменили. Возьмите сегодня любой отчетный доклад того же Косыгина — и сравните его с речами и интервью российских глав правительства — Гайдара, Черномырдина, Касьянова… Поверьте, это все равно, что сравнивать рассуждения Ньютона с пляской шамана! Это такой откат России в культуре памяти и культуре мышления, что за одно это спросится на Страшном суде с нашей интеллигенции: это куда же вы привели русский народ?

Если и есть современные отчеты, составляемые Правительством по установленной международными организациями форме, то они остаются практически недоступными для общества. Хорошо, если какой-нибудь министр спустит по иерархии на пару дней в институт почитать официальный «Доклад о состоянии здоровья населения РФ». В 1993 году его выпустили тиражом 300 экз., а сейчас и тираж не обозначают. Разве не надо знать гражданину, что произошло за годы реформы со здоровьем населения его страны?

А ведь граждане, и даже специалисты, утратили доступ к совсем уж элементарному инструменту коллективной памяти — статистическим ежегодникам. В советское время ежегодник «Народное хозяйство СССР» издавался массовым тиражом, содержал ясные и очень информативные показатели с длинными временными рядами и стоил 3 рубля. Я, например, покупал его, будучи студентом, далеким от экономической науки, — и видел за цифрами историю, победы и беды России. Теперь вряд ли кто-нибудь из сегодняшних профессионалов купит ежегодник — скудное по содержанию издание ценой более тысячи рублей.26 Сделаны недоступными простейшие контрольные инструменты рефлексии (отчетные доклады, контрольные цифры и др.), идет быстрая деградация хранилищ материальных носителей памяти (архивов и библиотек). Восстановление даже этих элементарных условий для полнокровного рефлексивного мышления уже стало сложной задачей.

Не имея ни ясно изложенных программ, ни отложившихся, как летописи, отчетов, ни доступной статистики, люди и не могут оценить ни пройденного пути, ни дела нынешних руководителей. Катимся в яму, а где наши правители нас обманули или в чем ошиблись — указать не можем. Ведь это исторический феномен, который будущие историки вряд ли смогут понять: Ельцина второй раз выбрали Президентом страны! Хотя уже имелись все основания обвинить его во многих бедах и злоупотреблениях — но все это к моменту выборов люди «забыли»! Пусть выборы были нечисты, это дела не меняет, слишком много русских людей за него голосовало.

А как можно без памяти о пройденном рассуждать о каких-то программах! Прочитайте сегодня какой-нибудь проект директив к пятилетнему плану, зачитанный Косыгиным, и, скажем, «программу Грефа». Так отключение памяти отключает и гражданское чувство: ведь перед нашим носом пять лет размахивали этой «программой Грефа», и мы, махнув рукой, ничему не веря, ее принимали. А потом и программа эта куда-то исчезает — и о ней никто не вспоминает.

Сами политики как личности для нас несущественны. Но только вспоминая и обдумывая их слова и реальные дела, восстанавливая в уме пройденный за 20 лет путь, мы сможем связать концы с концами, натренируем свои придушенные способности выстроить в уме временной ряд событий, чтобы заглянуть немного вперед. Необходимо вспоминать — что было, что обещалось, что делалось и к чему пришли.

В чем трудность восстановления навыков рефлексии? В том, что причины их поражения фундаментальны и находятся в синергическом (кооперативном) взаимодействии. Соединились и усиливают друг друга политические и мировоззренческие факторы, которые отличают режим переходного периода после 1988 года. Этот режим возник, действовал и сохранялся через погружение общества в состояние перехода «порядок — хаос». Подрыв механизмов и изживание самой «культуры рефлексии» были условием существования этого режима.

Кризис — это вышедшая из рамок порядка борьба интересов, разрушающая структуры сложных общественных систем. Одним из результатов этой борьбы является деформация или глубокое поражение структур мышления. Здесь особенно наглядно видно появление «странных аттракторов», посредством которых мышление загоняется в весьма стабильные новые структуры, задающие ход мысли, неадекватный реальности. Это состояние само становится источником опасности для существования систем общества и фактором углубления кризиса вплоть до создания системы порочных кругов («исторической ловушки»). Хотя внимание обычно привлекают необъяснимые ошибки в решениях органов власти и управления, основанием для таких ошибок является повреждение инструментов мышления у широких категорий специалистов, связанных с подготовкой решений, а также у широких масс населения как той культурной среды, в которой зарождаются и вызревают идеи.

За последние 20 лет произошло повреждение структур мышления значительной части работников управления и органов власти, а также их интеллектуальной службы — гуманитарной интеллигенции и обществоведения. Из этой среды новые («странные») нормы и приемы мышления диффундируют в массы людей с более низким уровнем образования. Результатом стала общая неспособность рационально оценивать опасности, прогнозировать риски и осуществлять контроль над чрезвычайными событиями и процессами. Более того, неадекватные умозаключения сами становятся источниками опасности и порождают саморазрушение систем.

Мы обычно сводим все дело к коррупции и некомпетентности, но еще большая беда состоит в том, что власти делают ошибку за ошибкой — и никаких признаков рефлексии и «обучаемости».

Лекция 9 Системный характер методологического регресса в обществоведении

На прошлых лекциях мы говорили о частях когнитивной структуры обществоведения, в которых произошли особенно глубокие деформации или нарушения целостности. Как правило, такие сбои в одной части системы нарушают «работу» других элементов или разрывают связи между ними. Рассмотрим на нескольких примерах такие обширные повреждения всей познавательной системы. Именно совокупности срывов и отказов одновременно в понятиях, логике, мере и приводят к ошибкам в суждениях, оценках, выводах, за которыми следуют неверные решения или установки. Это — одно из важных общих условий возникновения и углубления системного кризиса российского общества.

Кризис порожден реформой, начатой в 1988 году и переведенной в фазу катастрофического слома жизнеустройства после ликвидации СССР в конце 1991 года. Строго говоря, мы применяем слово «реформа» условно, из соображений политкорректности. Под реформой понимают осторожное изменение элементов и связей системы (экономической, социальной и др.) без создания необратимости и давая после каждого шага время для адаптации и социальным структурам, и обывателям. Чаще всего при реформах стараются создавать новые структуры «рядом» со старыми, которые демонтируются по мере обретения работоспособности новыми институтами и учреждениями.

Преобразования, начатые в 1992 году, были столь радикальными («шоковыми»), что их было бы правильнее называть революционными. В обиход даже вошло иррациональное выражение «реформа посредством слома». Открыто ставилась цель сделать изменения необратимыми. Да и сами идеологи реформы любили называть ее революцией — правда, используя это слово как обозначение не катастрофы, а великого блага. Впрочем, популярный тогда Н.П. Шмелев уточнил, что речь идет о революции разрушительной: «Революция сверху отнюдь не легче революции снизу. Успех ее, как и всякой революции, зависит прежде всего от стойкости, решительности революционных сил, их способности сломать сопротивление отживших свое общественных настроений и структур».