Анжелика. Тени и свет Парижа - Анн Голон

— И что ты собираешься покупать сегодня утром, ведь эти дамы еще не приняли решения?

— Я собираюсь купить декорации.

— Это… что?

— Все, что потребуется для того, чтобы ваш трактир обрел привлекательный вид: кроликов, рыбу, колбасу, свежие фрукты и отменные овощи.

— Но я не просто трактирщик! — жалобно завопил толстяк. — Я — РОТИСЬЕ![54] Ты хочешь, чтобы на меня набросились все цеха этих поваров-кулинаров-ложек-вилок и кондитеров?

— Что они вам смогут сделать?

— Женщины никогда ничего не понимают в серьезных делах, — простонал мэтр Буржю, простирая к потолку свои коротенькие ручки. — Присяжные из этих цехов возбудят против меня судебный процесс, привлекут к ответу. Короче, ты хочешь меня разорить!

— Вы и так уже разорились, — отрезала Анжелика. — Вы ничего не потеряете, если попытаетесь таким образом наладить свои дела. В общем, начинайте готовить птицу, а затем отправляйтесь в Гревскую гавань. Я слышала, как глашатай прокричал, будто туда привезли отличные бочки с вином из Бургундии и Шампани.

У Центрального парижского рынка была отменная репутация. Он отлично снабжался товарами, за исключением, как утверждали злые языки, «периода голода, войны, чумы и бунтов». Рынок славился изобилием и разнообразием продуктов. В этом районе, с его сильнейшими запахами, царили суматоха и расточительство: выбор товаров был настолько богатым, что трудно было не потратить уйму денег. От лишних денег избавляли покупателей и ловкие воры.

Когда Анжелика пришла на площадь Пилори[55], служащие королевского казначейства только приступали к обходу прилавков для сбора подати, а палач уже закончил свой обход, получив с торговцев арендную плату за место, право на которую он имел в силу старинных привилегий.

Раннее утро — самое удобное время для вставших ни свет ни заря домашних хозяек. Покупателей было немного, и Анжелика придирчиво ощупала зайцев с коричневатой шкуркой, еще совсем теплых, привезенных на рассвете из кроличьих садков Вожирара, понюхала сыры и дыни, внимательно осмотрела отливающих серебром рыб. Рыбу, привезенную с нормандских берегов и пойманную всего пару дней тому назад, для лучшей сохранности держали на льду.

Она сделала покупки, не позволив обмануть себя голосистым торговкам, которые могли бы соперничать с шарлатанами Нового моста в умении всучить робким покупательницам залежалый товар или некачественные продукты.

Изучение этого нового для нее мира осложнялось тем, что Давид без перерыва повторял:

— Это слишком роскошно! А это чересчур дорого. Что скажет дядя?..

— Вот дурак! — в сердцах воскликнула Анжелика. — Как тебе не стыдно, ведь ты южанин, а мелочишься, словно скупец с ледяным нутром! И не смей мне больше говорить, что ты из Тулузы.

— Но ведь я действительно из Тулузы, — запротестовал поваренок, задетый за живое. — Моим отцом был господин Шайю. Вам это имя ничего не говорит?

— Нет. Что он делал, твой отец?

Высоченный Давид надулся, как обиженный ребенок, у которого отобрали конфетку.

— Но вы должны его знать, ну вспомните! Большая бакалейная лавка на площади Гаронны! Единственная лавка, которая торговала экзотическими приправами!

«В то время я никогда не ходила за покупками сама», — подумала Анжелика.

— Мой батюшка служил поваром на королевских судах, и из своих странствий он привез множество никому не известных диковин, — вновь вернулся к рассказу Давид. — Вы должны знать… Именно он хотел наладить производство шоколада в Тулузе.

Анжелика сделала над собой усилие, чтобы извлечь из глубин памяти случай, о котором ей напомнило слово «шоколад». Да, о шоколаде говорили в аристократических салонах. Бывшая мадам де Пейрак вспомнила, как возмущалась по этому поводу какая-то тулузская дама. Молодая женщина удивилась:

— Шоколад?.. Это же напиток индейцев!

Давид выглядел чрезвычайно расстроенным, ведь мнение Анжелики уже приобрело в его глазах небывалую значимость.

Он вплотную подошел к объекту своей страсти и, чтобы убедить Анжелику в разумности идей отца, доверил ей тайну, о которой не сообщал еще никому, даже дяде.

Давид рассказал, что его отец в юности много путешествовал и в самых разных странах пил шоколад, который делали из зерен, привезенных из Мексики. Он пил шоколад в Испании, в Италии, даже в Польше, и смог убедиться в достоинствах нового продукта, который обладал приятным вкусом и превосходными лечебными качествами.

Стоило молодому Давиду коснуться интересующей его темы, как речь его полилась потоком. Взволнованный, мечтающий вызвать интерес дамы, покорившей его сердце, он принялся неестественно громко, срывающимся голосом излагать все, что знал по этому поводу.

— Вот невидаль! — сказала Анжелика, которая слушала весьма рассеянно. — Я никогда не пробовала этого напитка и не думаю, что стану пробовать. Говорят, что королева, чья родина — Испания, без ума от шоколада. Но весь двор удивляется ее странным пристрастиям и даже потешается над ними.

— А все потому, что придворные просто не привыкли к шоколаду, — логично заметил ученик повара. — Мой отец тоже так думал, когда получал от короля патент на производство нового продукта. Но, увы, он умер, а так как моя матушка скончалась еще раньше, теперь только я имею право воспользоваться королевским патентом. Но я даже не представляю, с какой стороны подступиться к этому делу. Поэтому я не рассказал о патенте моему дяде. Я боюсь, что он станет насмехаться надо мной и над моим отцом. Он и так повторяет по любому поводу, что мой отец был сумасшедшим.

— Это патентное письмо у тебя? — неожиданно поинтересовалась Анжелика, остановившись и поставив корзины на землю, чтобы пристально взглянуть на молодого воздыхателя.

Юноша почувствовал, что слабеет под взглядом этих сияющих изумрудных глаз. Следует заметить, что когда Анжелика погружалась в более или менее важные размышления, ее глаза начинали светиться странным, почти волшебным светом, производившим на собеседника неизгладимое впечатление. Причем почти никто не мог объяснить причину этого загадочного свечения.

Бедняга Давид мгновенно пал жертвой прекрасных глаз. Он не мог им сопротивляться.

— Это письмо у тебя? — повторила Анжелика.

— Да, — выдохнул юноша.

— Каким числом оно датировано?

— 28 мая 1659 года, патент действителен двадцать девять лет.[56]

— Итак, в течение двадцати девяти лет ты имеешь право производить и продавать этот экзотический продукт?

— Ну, в общем, да…