Анжелика. Тени и свет Парижа - Анн Голон

Анжелика замолчала, чтобы отдышаться. Мэтр Буржю выглядел совершенно растерянным.

— Это правда, — бормотал он, — все правда… Именно так она бы и сказала. Она была такой… такой…

Его толстые щеки задрожали.

— Слезами горю не поможешь, — резко заявила Анжелика. — Если вы будете хныкать, все равно не избежите взбучки, которая ожидает вас после смерти. Вам следует взяться за работу, мэтр Буржю. Барба — хорошая девушка, но она от природы не слишком расторопна; ей нужно указывать, что и как она должна сделать. Ваш племянник кажется мне редкостным шалопаем. А клиенты не заходят в ваше заведение, потому что их встречают ворчанием сторожевого пса.

— Кто это тут ворчит? — спросил мэтр Буржю, вновь напуская на себя угрожающий вид.

— Вы.

— Я?

— Да. Даже ваша жена, которая была такой веселой, не смогла бы и трех минут вынести рядом с вашей скорбной физиономией, когда вы сидите перед кувшином с вином.

— А ты полагаешь, она смогла бы выдержать вид наглого вшивого существа, появившегося в нашем дворе?

— У меня нет вшей, — запротестовала Анжелика, выпрямляясь. — Моя одежда абсолютно чистая. Можете сами убедиться.

— Или ты полагаешь, что она была бы счастлива видеть, как ты тащишь к ней на кухню своих дерзких мальчишек, это воровское отродье? Я их поймал за тем, что они объедались свиным салом в моем погребе, и я уверен, что именно они украли мои часы.

— Вот они, ваши часы, — сказала Анжелика, пренебрежительно вытаскивая дорогую вещицу из своего кармана. — Я нашла их под лестницей. Я думаю, что вы их потеряли вчера вечером, когда шли укладываться спать, настолько вы были пьяны…

Через бортик колодца молодая женщина протянула часы хозяину и добавила:

— Можете убедиться, что я не воровка. А я бы могла оставить их себе.

— Смотри не урони их в колодец, — забеспокоился мэтр Буржю.

— Больше всего на свете я хочу отдать их вам, но я боюсь вашего половника.

Выругавшись, мэтр Буржю швырнул половник на каменную мостовую. Анжелика подошла к нему, сохраняя при этом весьма воинственный вид. Оказалось, что ночь, проведенная с капитаном стражи, не прошла даром: теперь Анжелика выучила несколько маленьких трюков, которые помогают очаровать ворчунов и противостоять грубиянам. В частности, она освоила азы бесцеремонного поведения, которое весьма могло пригодиться ей в жизни.

Анжелика не спешила отдавать часы владельцу.

— Отличные часы, — заметила она, с интересом разглядывая вещицу.

Лицо хозяина вновь просветлело.

— Правда? Я купил их у бродячего торговца, одного из тех горцев с Юры, что часто проводят зиму в Париже. Тюки с товаром у них большущие, а в карманах водятся настоящие сокровища… Хотя они не продают их кому попало, даже знатным господам. Они должны знать, с кем имеют дело.

— Они предпочитают вести дела с настоящими торговцами, а не с наивными дурачками… особенно когда речь идет о столь тонких механизмах, которые являются истинными произведениями искусства.

— Как ты это сказала: «Истинные произведения искусства», — повторил владелец «Храброго петуха», ловя серебряным корпусом часов робкий луч солнца, пробивающийся сквозь облака.

Потом мужчина вновь водрузил часы в кармашек, закрепив их с помощью многочисленных цепочек и петельных застежек, и подозрительно взглянул на Анжелику.

— Я вот все время спрашиваю себя, как это часы могли выскользнуть из моего кармана, — сказал он. — А еще меня удивляет, когда это ты успела выучиться разговаривать, как дама из высшего общества, если только вчера вечером ты изъяснялась на воровском жаргоне, да так, что у нас у всех волосы дыбом на голове встали. Сдается мне, что ты пытаешься обвести меня вокруг пальца, как настоящая мошенница, каковой ты и являешься.

Анжелика осталась невозмутимой.

— Нелегко с вами беседовать, господин Жак, — произнесла она с упреком. — Вы слишком хорошо знаете женщин.

Торговец скрестил на круглом, как бочка, брюхе свои коротенькие ручки и вновь злобно надулся.

— Да, я вас хорошо знаю и не позволю себя провести!

Повисло тяжелое молчание, мужчина уставился на виновницу всяческих безобразий, которая стояла перед ним с опущенной головой.

— Ну и что? — спросил он безапелляционным тоном. Анжелика, ростом значительно выше мэтра Буржю, находила толстяка очень смешным: колпак, съехавший на одно ухо, сердитый взгляд. Но между тем она заговорила крайне смиренно:

— Я сделаю, что вы скажете, мэтр Буржю. Если вы меня прогоните вместе с моими двумя малышами, я уйду. Но я не знаю, куда идти, куда отвести детей, чтобы защитить их от холода и дождя. Вы полагаете, что и ваша жена прогнала бы нас? Я остановилась в комнате Барбы. Я вас не побеспокою. У меня есть свои дрова и еда. Мальчишки и девушка, которые пришли со мной, могли бы вам помогать, оказывать незначительные услуги: носить воду, мыть полы. Дети останутся наверху…

— И почему это они останутся наверху? — заорал хозяин трактира. — Голубятня — не то место, где должны находиться дети, их место на кухне, около очага, где они смогут греться и спокойно играть. Вот они, эти нищенки!.. Меньше мозгов, чем у животных! Сейчас же неси своих ребятишек на кухню, если не хочешь, чтобы я рассердился! И довольно об этом, пока ты не устроила мне пожар, там, на чердаке с деревянной крышей!..

Анжелика, словно легконогий эльф, взлетела на семь этажей, ведущих к мансарде Барбы. Дома в этом квартале были очень высокие и очень узкие. Их начали строить еще в Средние века, и теперь они беспорядочно сгрудились в недрах разраставшегося города. На каждом этаже располагались не более двух комнат, а чаще всего и вовсе одна, которая выходила на винтовую лестницу, устремляющуюся, как могло порой показаться, прямиком к небу.

На лестничной площадке Анжелика заметила крадущуюся фигуру и догадалась, что это — Давид, племянник владельца «Храброго петуха». Подмастерье со злобой смотрел на нее, прижавшись к стене. Анжелика уже не помнила о желчных словах, которые бросила юноше в лицо, когда впервые пришла сюда, чтобы увидеться с Барбой.

Она улыбнулась поваренку, решив, что стоит подружиться со всеми обитателями этого дома, в котором хотела начать новую достойную жизнь.

— Добрый день, малыш.

— Малыш? — подскочив, пророкотал Давид. — Хочу тебе заметить, что при случае могу взять губами пирожок, лежащий у тебя на голове. Мне исполнилось шестнадцать лет в пору, когда собирали виноград.

— Ой! Прошу прощения, мессир! Вот недопустимая ошибка с моей стороны. Вы не будете так любезны, чтобы извинить меня?