Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс

Мальтийский рыцарь сунул копье с широким лезвием владельцу. Тот отпрянул и закрылся руками, копье с лязгом упало на камни мостовой. Грегуар повернул кобылу так, чтобы хозяину было удобно вставить ногу в стремя и вскочить в седло. Тангейзер посмотрел сверху вниз на побледневшего от ужаса Юсти и задумался, как долго еще продержится этот парень. Жестом он приказал ему взяться за стремя, и гугенот подчинился.

Затем Матиас посмотрел в глаза капитану Гарнье, который видел все произошедшее – быстроту и точность смертельных ударов рыцаря, его безумную ярость. В этот раз Гарнье заморгал. Иоаннит медленно обвел взглядом остальных зрителей. Если кто-нибудь из них и узнал Тибо, что маловероятно, за него никто не заступился. Капитан дважды подумает – как и все они, – прежде чем становиться у него на пути. В конечном счете молодой шпион сослужил ему службу.

– Вы не останетесь посмотреть, как отправляются в ад другие еретики, шевалье? – крикнул капитан.

– Я убивал врагов короля, когда вы все еще лежали в своих постелях, и, в отличие от этих жалких горожан, они были вооружены, – ответил госпитальер.

Бородач дернулся, словно от пощечины, но потом почтительно поклонился:

– Мы все делаем богоугодное дело, ваша светлость, во всем городе.

– Эта земля была посвящена Богу еще в те времена, когда человек не открыл для себя огонь. Эти камни – священный центр. Парижа, Франции и, возможно, всего мира. По мнению многих философов, согласно закону божественной симметрии, вполне вероятно, что под нашими ногами находится коническая вершина самого ада, – заявил Матиас.

Это предположение было встречено испуганным вздохом толпы.

– Озеро огня под нами еще не переполнилось. Но на этом необычном месте все мы должны опасаться, что кровавая жертва, которую мы приносим, предназначена неизвестным богам, поскольку несомненно одно: если подобная жертва предназначается Иисусу Христу, она застрянет у Него в горле, – добавил рыцарь.

Толпа стала понемногу отступать с площади – нерешительно, будто нащупывая тропинку в ядовитом болоте. Гарнье поглаживал бороду испачканными в крови пальцами.

– А что касается гугенотских женщин и детей, то я от имени короля призываю отвести их к священникам в соборе, – возвысил голос Тангейзер. – Дайте им шанс принять крещение по католическому обряду. Если вы откажете им в этой малой милости, то на какую милость сами сможете рассчитывать в час Страшного суда? Когда мы восстанем из праха и архангел Михаил будет оценивать наши души и определять их судьбу на основании той любви, которую мы выказали, это будет не только любовь к Богу, но и ко всем Его творениям!

Иоаннит указал на апокалиптические картины, вырезанные в камне над центральным порталом собора:

– Разве можно считать простым совпадением, что изображенный день Страшного суда находится прямо над нашими головами?

– Мы лучше умрем, чем покоримся папистам! – крикнул один из гугенотов.

Матиас не видел, кому принадлежали эти слова, но счел своим долгом ответить:

– Твое тщеславие столь велико, что ты обрекаешь этих детей на смерть? Чужих детей? Ради принципов, которых они еще не понимают? Принципов, которые и ваши вожди понимают не лучше, чем стадо мулов? Думаешь, сегодня у вашей веры мало мучеников? Ты тоже хочешь еще крови? Говори только за себя, потому что Бог будет судить каждого в отдельности!

– Добрый шевалье прав, – объявил капитан Гарнье, в желаниях которого сомневаться не приходилось. – Пусть этот пустозвон, кто бы он ни был, продемонстрирует свое благочестие и выйдет вперед.

Никто не двинулся с места.

Ради справедливости стоит отметить, что неизвестный упрямец, возможно, и собирался объявить о себе, но в этот момент пес по кличке Люцифер выскочил вперед и принялся с упоением кататься по крови. Выпучив глаза и высунув язык, он рычал от наслаждения, и звук этот был неожиданно низким и устрашающим для такой маленькой собаки. Тангейзер подозревал, что для пса это был всего лишь способ облегчить боль от ожогов и ран, но поведение Люцифера оказало на обе стороны религиозного противостояния более сильное воздействие, чем только что совершенные убийства. Послышались испуганные крики и всхлипы, и толпа отступила еще дальше.

– Люцифер, ко мне! – крикнул Грегуар.

Опасаясь, что дворняга не поймет невнятного произношения Грегуара, Юсти повторил его команду, и громко произнесенное дьявольское имя лишь усилило смятение толпы.

– Зверь одержим демонами! – закричал кто-то.

– Через него говорит сам Сатана!

– Мы все провалимся в преисподнюю!

– Воистину! Воистину!!!

Матиас сжал пятками бока Клементины, и она тронулась с места. Его юные спутники, которых больше волновала собака, чем возбужденная толпа, едва не выпустили из рук стремена.

– Не беспокойтесь о нем, он последует за своей стаей, – сказал им их господин.

Так и произошло. Люцифер, от ушей до хвоста покрытый слоем яркой, блестевшей на солнце крови судей и сутенера, вскочил на лапы и бросился вдогонку, забрызгивая всех, кто оказывался на пути его. Мальчики встретили его возгласами радости и восхищения. Собака заняла привычное место между копыт Клементины, и госпитальер направил лошадь к улице позади Отель-Дье.

Остановившись на перекрестке, он попытался сориентироваться.

Впереди, в направлении Сент-Шапель и Дворца правосудия люди из отряда Гарнье входили в дома, выходили из них, собирались группами и совещались у лежащих в канаве тел. Улица справа вела назад, к мосту Нотр-Дам, и на ней тоже лежали груды трупов. Люди грабили лавки на мосту – тащили сундуки и мебель из дверей, забирали товары из витрин первого этажа. В дальнем конце моста, где дорогу перегораживала цепь, похоже, происходила какая-то шумная перебранка. Слева короткая улица вела к мосту поменьше, перекинутому через узкий проток Сены. Там царила такая же суматоха, причем основные события происходили около арки приземистой каменной крепости на дальнем берегу.

– Малый Шатле, – сказал Грегуар. – Там сержанты. И тюрьма.

Тангейзер продолжил путь на запад, мимо общественных уборных и узкого причала из грубых балок, круто спускавшегося к Сене. Два мальчика лет восьми пытались подтащить труп женщины к краю причала, подгоняемые мечами двух ополченцев. Дети сбросили женщину в реку, но сил у них было мало, и ее голова ударилась о бревна. Они повернулись, растерянно моргая, словно не верили в происходящее, и ополченцы закололи их, после чего сбросили вслед за женщиной с причала в мутные воды реки. Затем мужчины кивнули друг другу, явно довольные собой.

Матиас поехал дальше.

Следующий мост, Сен-Мишель, тоже был погружен в хаос – вероятно, по тем же причинам. Дорогу людям, пытавшимся покинуть остров, преградила цепь в дальнем конце улицы. По другую сторону цепи собралась толпа, желавшая попасть с левого берега в Сите.

Между двумя толпами горстка лучников в шляпах и форменных камзолах сержантов пыталась продемонстрировать свою власть, хотя с какой целью они это делали, никто – и они тоже – сказать не мог. В результате сержанты лишь усиливали злость, растерянность и тревогу, преобладавшие в настроении толпы. Из окон верхних этажей домов по обеим сторонам моста выглядывали их обитатели, добавляя издевки, смех и советы в усиливающуюся перебранку. Но затем один из сержантов, взобравшись на плечи своего более высокого товарища и размахивая зеленым шейным платком, сумел добиться относительной тишины.

– Господа! Господа! Даже если мы признаем, что в этой цепи нет никакого смысла, – крикнул он, – все равно нельзя утверждать, что цепь присутствует тут для того, чтобы на нее не обращали внимания! Короче говоря, господа, совершенно неважно, зачем ее здесь натянули! Важно, что она есть! А в отсутствии – к сожалению – кого-либо, обладающего властью регулировать движение людей через эту цепь, мы все обязаны оставаться на той или другой стороне, пока высокое начальство не просветит нас!

Толпа выслушала эту отважную попытку квазиюридической логики относительно спокойно, но потом разразилась свистом, оскорблениями и обоснованными возражениями, в которых упоминались права жителей города, в особенности в воскресный день, датирующиеся еще эпохой Юлия Цезаря. Люди толкались, напирая друг на друга. Сержант покачнулся на своей импровизированной трибуне.

Тангейзер решил, что теперь самый подходящий момент бросить на весы противостояния немалый вес Клементины.

– Ребята, держитесь за хвост кобылы, – велел он мальчикам.

В следующую минуту мальтийский рыцарь еще раз убедился, что Грегуар не мог бы выбрать лучшую лошадь. Клементина безжалостно прокладывала себе дорогу, не замедляя шага и не останавливаясь. Люди расступались перед ней, а в некоторых случаях просто отлетали в сторону со стонами, проклятиями и криками боли. Клементина не знала жалости ни к старикам, ни к женщинам, ни к калекам. Оказавшись перед цепью, иоаннит обнаружил, что на целую голову возвышается над сержантом, сидевшим на плечах товарища.