Путешествие по русским литературным усадьбам - Владимир Иванович Новиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Л. Н. Толстой прожил в Мальвинском десять дней; в течение этого времени он восемь (!) раз посетил обе больницы. Проблемы психических заболеваний всегда глубоко интересовали писателя. Собственные мысли он подытожил в большой статье «О безумии», написанной по возвращении в Ясную Поляну. Пианист А. Б. Гольденвейзер в своих воспоминаниях приводит рассказ Л. Н. Толстого об этих посещениях: «Доктора с ними (больными. — В. Н.) очень хорошо обходятся. Я говорил им, что можно только тогда это вынести, если смотреть на больных, как на материал для работы, а если видеть в них человека, то этого долго выдержать нельзя… Я даже удивился. Старший врач в Мещерском, — а там больше шестисот больных, а он всех по имени отчеству знает, — всякого спросит: как вы сегодня, Марья Ивановна? или: как вы себя чувствуете, Николай Петрович? Больные у них разделяются на беспокойных, полуспокойных и тихих. Есть еще патронат, которые живут по деревням, и пансионеры, живущие в платных комнатах. Беспокойных никогда не связывают, их только держат руками и помещают в комнаты, где всё обито мягким, а в окнах такие острые стекла, которые никак нельзя разбить. Иногда резкие припадки случаются с ними внезапно. У них есть всякие мастерские, и однажды один больной совершенно для всех неожиданно в мастерской убил кого-то из служебного персонала больницы. Меня к беспокойным сначала боялись пустить, а потом приняли все предосторожности. Я видел — кругом стояли служители… наготове, чтобы сейчас же схватить и удержать больного, если он кинется. Мы с Владимиром Григорьевичем (Чертковым. — В. Н.) зашли к беспокойным женщинам. Одна сразу же кинулась к нам и закричала: „А! Толстого к нам привезли, Толстого!“ И стала еще что-то кричать, — ее схватили, а другая в одной рубашке оголилась и стала делать ужасные цинические жесты. Мы с Владимиром Григорьевичем поскорее убежали оттуда»[146].
В Троицкой больнице Л. Н. Толстой столкнулся с таким редкостным контингентом, как революционеры, осужденные на смертную казнь и симулирующие сумасшествие, чтобы избежать ее. Эти люди в особенности интересовали писателя. Из беседы с одним из них он вывел заключение, что тот — очень умный человек. Уже с первых слов стало ясно, что он прекрасно знает этические произведения Л. Н. Толстого и на каждый его довод отвечает собственным контрдоводом. Но доктор шепнул писателю, чтобы он спросил имя больного. На такой вопрос последний неохотно ответил, что он — Петр Великий и ему недавно исполнилось двести лет. Л. H. Толстой был уверен, что его собеседник — симулянт, и ему просто по-человечески неудобно.
За десять дней в Мальвинском Л. Н. Толстой написал два рассказа — «Нечаянно» и «Благодатная почва». О втором в дневнике пометка, датированная 21 июня: «Продиктовал свою встречу с Александром (местный крестьянин. — В. Н.), как он сразу обещал не пить»[147]. Эти рассказы были плодами последнего творческого подъема в жизни великого писателя. Вечером 22 июня из Ясной Поляны неожиданно пришли две телеграммы; первая на имя Александры Львовны: «Софье Андреевне сильное нервное расстройство, бессонница, плачет, пульс сто, просит телеграфировать. Варя» (Варя — В. М. Феоктистова — машинистка, жившая в Ясной Поляне); вторая уже за подписью самой Софьи Андреевны: «Умоляю приехать скорей — 23». Утром Л. Н. Толстой покинул Мальвинское.
По возвращении домой выяснилось, что причиной нервного припадка Софьи Андреевны была бестактность Черткова, не пригласившего ее в Мальвинское. В. Ф. Булгаков считает, что именно этими телеграммами начался крестный путь Л. Н. Толстого, завершившийся уходом из Ясной Поляны и смертью на станции Астапово.
Крекшино и Мальвинское — последние подмосковные усадьбы, где бывал Л. Н. Толстой. Первая не пережила перестройки и погорела в 1996 году. В Мальвинском пока всё на месте; сохранилась и мемориальная доска, некогда установленная на главном доме.
Мелихово
Зимой 1892 года Чехов стал помещиком. В письме А. С. Киселеву 7 марта он сообщает: «Не было хлопот, так купила баба порося! Купили и мы порося — большое громадное имение, владельцу которого в Германии непременно дали бы титул герцога». Чехов не скрывает своей радости, хотя и добродушно подшучивает над собой: «Больше ста десятин лесу, который через 20 лет будет походить на лес, теперь же изображает собою кустарник. Называют его оглобельным, по-моему же, к нему более подходит название розговой, так как из него пока можно изготовлять только розги… Фруктовый сад. Парк. Большие деревья, длинные липовые аллеи… Вся усадьба загорожена от мира на манер палисадника… Дом и хорош и плох. Он просторнее московской квартиры, светел, тепел, крыт железом, стоит на хорошем месте, имеет террасу и сад, итальянские окна и проч., но плох он тем, что недостаточно высок, недостаточно молод, имеет снаружи весьма глупый и наивный вид, а внутри преизбыточествует клопами и тараканами, которых можно вывести только одним способом — пожаром; все же остальное не берет их»[148]. Но о главном Чехов умалчивает: уже не надо снимать в Москве пристанище за большие деньги.
Мысль о покупке усадьбы (или хутора — как предпочитал выражаться писатель), где можно было бы жить круглый год, вызревала в многочисленной семье Чеховых постепенно. Сначала чуть было не куплено имение в гоголевских Сорочинцах близ Миргорода. Наконец, зимой 1892 года Чехов стал владельцем Мелихова.
Писатель не принимал участия в покупке. Он поставил единственное условие: усадьба должна быть в таком состоянии, чтобы там можно сразу поселиться. Брат и сестра — Михаил и Мария, ездившие осматривать Мелихово, сочли, что дом вполне пригоден для жилья. Правда, потом выяснилось, что по их неопытности приобретен был, в значительной степени, кот в мешке. Зимой, когда все под снегом, никто никогда не покупал имения. Не говоря о том, что просто-напросто было
