Звезда Одессы - Герман Кох

Я наклонился сначала к Вилко, который приподнялся с подушек и обхватил меня обеими руками. Я почувствовал силу его рук, будто он не хотел отпускать меня больше никогда, губами он прижался к моей щеке.

— Ну ладно, ладно, — сказал я и, взяв его за запястья, потихоньку освободился из его объятий. — Спи сладко, милый.

Тамар положила очки на столик возле кроватки и расцеловала меня в обе щеки; она тоже обеими руками обняла меня за шею, но мягко и нежно, словно давала понять, что я в любой момент могу ее отпустить.

— Ты тоже хороший, — сказала она.

Потом она снова положила голову на подушку и закрыла глаза.

Шурин заметно испугался, увидев, что я поджидаю его на лестничной площадке его собственного дома. В двух словах я объяснил ему, что Вилко и Тамар открыли мне дверь. При этом я не мог отвести взгляд от пластиковой сумки в его правой руке: сбоку стояло название закусочной, а сквозь дешевый белый пластик виднелись темные очертания разнообразных поллитровок.

— И что принесло тебя сюда в этот чудный час? — с явным беспокойством спросил шурин, снимая кроссовки и влезая в синие пластиковые шлепанцы.

Не успел я ответить, как снова зазвонил звонок. Шурин сначала посмотрел на меня, словно это я ожидал еще кого-нибудь. Я пожал плечами, и он нажал на кнопку, открывая нижнюю дверь.

— Ку-ку! — раздался снизу слишком знакомый голос. — Это мы!

Шурин посмотрел на меня, тяжело вздохнул и закатил глаза.

— Беда не приходит одна, — успел сказать он.

Дальше все завертелось довольно быстро. Сначала тесть и теща, задыхаясь, поднялись по лестнице; теща несла плоский ящик, в котором стояли маленькие горшочки с рассадой.

— Я обещала Ивонне еще на этой неделе занести цветы для балкона, — сказала она, подставляя сыну щеку для поцелуя.

Потом она посмотрела на меня.

— А ты что тут делаешь? — спросила она вполне дружелюбно.

Тем временем тесть тоже добрался до площадки и помахал руками, показывая, что запыхался и пока не в состоянии поздороваться.

В кухне до сих пор было тихо, но, когда я вознамерился ответить на тещин вопрос, на площадку вышел Макс; в своей черной водолазке и черных брюках он совсем не напоминал сантехника.

— Я был… — начал я.

Воцарилась тишина; шурин, тесть и теща пытались переварить присутствие Макса Г.

— Мы были тут поблизости, — сказал я.

— Ролятор… A — скалка, B — дезодорант, C — ходунок или D — конвейер? — произнес я таким тоном, словно уже потерял всякий интерес к исходу «Миллионера недели»; да, пожалуй, так оно и было.

— Ты сомневался главным образом в том, дезодорант это или ходунок, — пришел мне на помощь Эрик Менкен.

Я ничего не ответил, и ведущий обратился к «линии помощи»:

— Как вы думаете, господин Бирворт? Ролятор — это дезодорант или все же ходунок? У вас есть еще пятнадцать секунд.

— Смотри, Фред, — сказал Макс. — Старым женщинам больше не нужен дезодорант. Старым женщинам муниципалитет предоставляет жилье в нижнем этаже. Они выходят оттуда и передвигаются по улице с помощью ролятора, или, по-христиански говоря, ходунка.

Он больше не старался подражать старику: это касалось и голоса, и выбора слов. Эрик Менкен слегка забеспокоился.

— Значит, господин Бирворт, вы советуете «ходунок»? — спросил он.

— Я никому ничего не советую, — прозвучал голос Макса по «линии помощи». — Особенно ходунков.

Менкен посмотрел на меня:

— Фред, выбор за тобой. Что ты назовешь?

Настала моя очередь сделать многозначительную паузу.

— Господин Бирворт, вы еще здесь? — спросил я наконец.

— Да, конечно, — ответил Макс.

— Можно задать вам вопрос?

— Конечно, Фред. Давай.

Я пристально посмотрел на Эрика Менкена.

— Раньше у вас был черный кот.

— Да… — сказал Макс.

— Он еще жив?

На другом конце линии стало тихо.

— Да и нет, — прозвучал наконец ответ.

— Нет, я спрашиваю, потому что вы всегда играли с этим котом в одну игру. Помните?

— Разумеется, — ответил «господин Бирворт» старческим голосом, вдруг снова войдя в роль.

— Ваш кот прыгал вам на голову, когда вы просовывали ее в дверь. И вам приходилось как можно скорее отдергивать голову.

Менкен огляделся вокруг и посмотрел на меня; пятьдесят секунд давно истекли, а окончательного ответа относительно ролятора до сих пор не последовало.

— Верно, — подтвердил Макс.

— Я знаю правильный ответ, — сказал я Эрику Менкену.

— Вы выбираете ответ «С» — ходунок, — сказал ведущий, на лице которого читалось явное облегчение.

— При всем уважении к знаниям моего бывшего учителя французского, — сказал я, — в данном случае я тем не менее полностью полагаюсь на свою интуицию.

Теперь Эрик Менкен против собственной воли смотрел точно так же, как в передаче, где он рассуждал о необходимости дать немощным ребятишкам еще больше кресел-колясок.

— Поэтому я выбираю ответ «В» — дезодорант, — заявил я.

Судя по отсутствию «эфирных помех» в динамиках, соединение с «линией помощи» было прервано; Менкен таращился на меня и ловил ртом воздух.

— Но твой бывший учитель из коллежа имени Эразма говорил…

— К черту моих бывших учителей! — сказал я с большим жаром, чем собирался. — Я хочу сказать, что в этом вопросе больше доверяю самому себе. Господин Бирворт, при всем моем уважении к нему, уже стар.

И тогда Эрик Менкен нагло заулыбался, так нагло, что не могло быть никакой ошибки: своей ухмылкой он лишний раз давал мне понять, что единственный правильный ответ — «С», ходунок. Канцелярский нож явно не имел больше значения.

— Мое последнее слово — дезодорант, — сказал я.

— Ты можешь вообще не отвечать, — заметил Менкен. — В этом случае ты унесешь домой сто двадцать восемь тысяч гульденов. Но если ты неправильно ответишь на этот вопрос, то уйдешь с шестнадцатью тысячами. Подумай хорошенько.

В этот момент я бросил взгляд на зрительскую трибуну: она не была, как обычно, заполнена родственниками участника, следящими за его успехами. Ни одного знакомого лица, никого, с кем я, хотя бы отдаленно, мог быть знаком. А еще я видел, что место у выхода в коридорчик, где всего несколько минут назад расхаживал взад-вперед Ришард Х., опустело.

— Ответ «В», — сказал я. — Дезодорант.

5

При первом ударе открытой ладонью в правое ухо я устоял на ногах, но потом, когда Ришард Х. со всей силы всадил колено мне в диафрагму, я почувствовал, как воздух вырывается из легких и возвращается не сразу; я медленно присел на корточки. Одной рукой я пытался найти опору, а другую прижал к уху.

Я ощущал неясную боль — даже не боль, а скорее шум в правом ухе: он наполнял голову пением и изнутри давил на глаза, словно искал выхода. Теперь надо мной поднялся башмак Ришарда Х., который приземлился на моих ребрах. Я открыл рот и ничком упал в грязь.

— Вставай, — донесся сквозь шум его голос.

Левой рукой я искал опору между пучками травы в мокрой земле, но не успел подняться, как Ришард Х. два раза подряд пнул меня ногой в живот.

— Ты хуже дерьма, понял? Хуже дерьма!

Боль стала пересиливать шум у меня в голове, она шла из диафрагмы и отдавалась в плечах и в затылке; что-то жгучее медленно продвигалось через легкие или по пищеводу, подступая к самому горлу; я смог сглотнуть это один раз, но потом оно все-таки оказалось в грязи, рядом с моим ртом.

Еще один пинок — и появилось ощущение, будто я на несколько сантиметров поднялся над землей. Глаза наполнились слезами — или кровью? — но я не рискнул поднести руку к лицу, боясь дать Ришарду Х. повод отшвырнуть ее пинком. В этот момент я понял, что он ходит вокруг меня, так как почувствовал носок его башмака у себя на затылке. Он коснулся меня легонечко, несколько раз подряд, как делают бильярдисты, прицеливаясь.

— Погоди-ка… — это был голос Макса Г.

Сквозь слезы я увидел, как он покинул свое место у кустов и приблизился на несколько шагов. Выудив из нагрудного кармана черной рубашки пачку «Мальборо», он достал сигарету и закурил ее.

Тем временем Ришард Х. приподнял меня за волосы, вытащил из-за брючного ремня серебристый пистолет и приставил его к моему лбу.

— Хуже дерьма, — прошипел он. — Ты не стоишь даже того, чтобы спустить тебя в сортир.

Замахнувшись, он ударил меня по носу стволом. Я услышал, как внутри что-то сломалось. На пистолет и на тыльную сторону руки Ришарда Х. брызнула кровь.

— Мать твою, грязный плакса! — прокричал он.

Пистолет с новой силой припечатался к моему лбу.

— Я… — произнес я; во всяком случае, так думал я сам, но прозвучало лишь подобие сдавленного писка.

Мне невольно пришла на ум сцена из фильма, названия которого я не мог вспомнить: человек, стоя на коленях в лесу, просит пощады, ко лбу его приставлен пистолет. В фильме казнь так и не состоялась, персонаж, просивший пощады, произнес слова, заставившие их отступиться, а потом устроил страшную месть. Я задумался о том, что мог бы сказать сам — нечто такое, из-за чего Ришард Х. снова засунул бы пистолет за брючный ремень. Но в голову ничего не приходило.