Мутные воды Меконга - Карин Мюллер

Все принесли с собой товар на обмен: пару яиц, аккуратно уложенных в крошечную плетеную тростниковую корзиночку, связку сморщенных сухих грибов или проросшую луковицу горной орхидеи. Стояла середина зимы, и дарующая жизнь земля была твердой, как железо. Сев должен был начаться лишь через несколько месяцев, а чердачные запасы нечищеного риса потихоньку иссякали. Многие семьи пополняли скудные запасы, отправляясь в лес в поисках клубней и корешков, побегов бамбука, молодых листьев и съедобных насекомых. Излишек продавали, а на вырученные деньги покупали соль и лекарства, одеяла, керосин и пару чугунных кастрюль. Если хоть что-нибудь оставалось, они направлялись к циновкам бродячих торговцев взглянуть на новинки и заманчивые безделушки.

Рыночный день давал нечто большее, чем просто возможность сделать покупки. Это был день, когда деревенские жители встречались и болтали по душам, когда завязывались романтические знакомства и разрешались конфликты. В этот день люди освобождались от обычного груза обязанностей, имея возможность скрасить неуклонный ежедневный распорядок маленькими радостями. Лавочники предлагали стаканы с орешками, мандарины, капустные кочаны с воздушный шар величиной и крошечные кусочки нарезанных ананасов на палочке. Разносчики горячих блюд торговали шипящим в масле тофу, клейкой рисовой кашей, жареными пончиками, кровяным супом и полностью сформировавшимися цыплячьими эмбрионами, сваренными вкрутую незадолго до вылупления и подававшимися с гарниром из свежего базилика и щепоткой чили.

Так жизнь протекала в рыночный день веками, удовлетворяя скромные нужды местных жителей, которые и были причиной и залогом его существования. Время от времени появлялись новые товары, а традиционные изделия исчезали из обихода, но сам рынок продолжал существовать и не менялся.

До сегодняшнего дня.

Туристы приезжали на белых микроавтобусах, ошалевшие, с затекшими ногами от двенадцатичасового неподвижного переезда по петляющей ухабистой дороге. Были и более отчаянные, которые садились в поезд до Лаокая и платили тройную цену кондукторам во время долгого путешествия вверх в горы. Они приезжали в пятницу вечером, и гестхаузы, число которых росло с небывалой скоростью, начинали лопаться по швам. А уезжали в воскресенье вечером, проявив пленки и сжимая в руках расшитые безделушки, над которыми женщины из горных деревень трудились много дней. Туристы оставляли после себя маленькую стопку банкнот, переворачивая экономику города с ног на голову и влияя на все, от размера приданого до похоронных обрядов.

Почти каждая женщина из хмонгов носила на спине корзинку с вышитой одеждой на продажу. Они накидывались на туристов, отважившихся покинуть балконы гостиничных комнат ради того, чтобы столкнуться с рыночной суетой глаза в глаза. Эти женщины не знали ни слова по-английски и лишь пару слов по-французски, но этого было достаточно; окружив белокожих великанов иностранцев, они восклицали «Jolie! Jolie!», дергали их за рукава и тянулись вверх, чтобы водрузить ярко-синие шапки на непокрытые головы и набросить туники на широкие плечи.

Странно, но одежда, которой они торговали, была ни капли не похожа на их собственные наряды — очаровательные туники, украшенные разноцветной вышивкой, с незаметными швами. «Туристические» наряды были из пестрой фиолетовой ткани, сшитые из плохо подогнанных кусков, которые местами пузырились, а местами провисали. Я взяла один, чтобы присмотреться поближе, и меня осенило. Это были перешитые ношеные вещи. Женщины спарывали воротники со старых курток, отрезали широкие вышитые канты со своих потрепанных юбок и наспех сшивали детали. Затем мешковатые куртки опускали в краситель домашнего изготовления, чтобы изношенность вышивки и дисгармония цветов не бросались в глаза. То же касалось и популярных шапочек, которые шили почему-то исключительно «западных» размеров. Пузырящаяся вышитая полоска спереди была на самом деле старым воротником, обретшим второе рождение в чане с краской и нашитым на кусок простой синей ткани.

Хмонги неплохо зарабатывали, продавая свои обноски туристам, одежда которых была, пожалуй, и похуже; потрепанный вид иностранцам как будто даже нравился. Мне стало любопытно, откуда они берут столько ношеной одежды, наверняка ведь собственные запасы лохмотьев у них давно уже закончились.

Ответ на мой вопрос пришел в лице нескольких торговцев с полными мешками, разложивших свой скарб у входа в аптеку. Их мгновенно окружили женщины из горных племен, которые выхватывали лучшие тряпки, прищурившись, рассматривали их на солнце и прятали за пазуху, подальше от таких же запачканных краской рук. Весь товар разобрали за несколько минут; женщины разбрелись, оставив лишь жалкие лоскутки.

Я подошла поближе, поболтать с продавцами, тоже одетыми в лохмотья. Они были родом из поселка в дальнем пригороде Лаокая, дела у них шли хорошо. Им давно удалось освободить от обносков все окрестные деревни, и теперь приходилось ехать за двести километров верхом через горы в поисках новых источников сырья. Бывало, им попадались юбки пятидесятилетней давности: их передавали от матери к дочери. Нехватка сырья повергала торговцев в отчаяние — и позволяла обогатиться. Запасы иссякали, и цены выросли в шесть раз; даже на самую драную тряпку находился покупатель.

Я спросила, нельзя ли отправиться с ними в одну из поездок, если у меня будут лошадь и снаряжение. Но они побледнели, съежились и завертели головами, как взбешенные буйволы: мол, одно лишь мое присутствие испортит бизнес. Даже когда я предложила взятку табаком и рисовым вином, румянец не вернулся на их лица, и они приободрились, лишь собрав мешки и отправившись восвояси.

Я приуныла, чувствуя себя ненужной, и попыталась затеряться в шумной толпе хмонгов и зао, сгрудившейся у циновок. Коротко-стриженый хмонг сидел на корточках рядом с горкой ловушек для мелкого зверья, задумчиво сдвигая и раздвигая их ржавые зубья. Затем он встал и ушел, и другой занял его место. У этого в кулаке было несколько банкнот; он указал на горсть обернутых бечевой лезвий, тонких, как у бритвы. В течение следующих тридцати минут он осмотрел каждое из них, проверяя на подушечке большого пальца, пока все его руки не покрылись кровью и он наконец не нашел подходящее. Заплатив, он был мгновенно отодвинут в сторону другим покупателем.

Предметы первой необходимости составляли лишь малую толику выставленного на продажу товара. Здесь тратились богатства, приобретенные торговлей вышитыми нарядами, и мне было очень интересно, куда уходят эти деньги. Я уже поняла, что не на зубных врачей: у большинства женщин зубов было по пальцам перечесть, да и оставшиеся выглядели так, будто недолго протянут. Я протиснулась вперед, чтобы оглядеть разложенный на циновках товар.