Ставка больше, чем мир - Чернов Александр Борисович

Спасибо судьбе и балковским гормонам за наше уютное домашнее счастье. Но, Вася, если ты планируешь и дальше разруливать всероссийские проблемы, включай-ка свои колядинские мозги, чтобы сперва порешать собственные дела. Чтобы нас за это то самое счастье не ухватили. Каленым железом. Все рассуждения о том, что здесь, в этом времени, так не принято, бесчестно, и всякую тому подобную влажную галиматью мы оставим наивным идеалистам или дуракам. В невидимой войне приемлемы все средства, если они эффективны и ведут к заданной цели. Для наших врагов это так, во всяком случае.

А поскольку всякая война есть путь обмана, как учит старый, мудрый Сунь Цзы, придется наводить тень на лунный день. Время пока есть, но чуйка не зря напомнила о приоритетах. Значит, начнем подбирать себе подходящую столичную личину. Бретер-дуэлянт? Игрок картежный или биржевой? Похотливый ловелас с задатками альфонса? Циничный, расчетливый карьерист и взяточник в одном флаконе? Отмороженный фанат бегов, автогонок, яхт, катеров и прочей новомодной аэронавтики? Или попробовать перемешать все это великолепие в – изящной пропорции?.. Да? А может, туда и светского гомосексуалиста пару капелек для шарма и вящей убедительности добавить?

Кстати, легенды для Вадика и Петровича также требуется тщательно продумать, ведь и их возьмут в разработку мои коллеги-визави из Лондонов-Парижей. Это неизбежно.

Ох, жизнь моя, жестянка…»

* * *

Промозглый густой туман окутывал все вокруг. Его мутная мгла прятала от глаз дежурившего у сходни сонного матроса частокол фабричных труб, решетчатые хоботы портовых кранов, пакгаузы, трубы и мачты многочисленных судов, ошвартованных рядом с черной тушей пожилого германского сухогруза или стоящих в доках поодаль. И только булыжники, которыми была вымощена причальная стенка, тускло поблескивали бурыми округ-лостями в желтом пятне света от газового фонаря.

Где-то внизу, между бортом гамбургского трампа и толстыми дубовыми сваями причала, напоминая о своем незримом присутствии, лениво хлюпала Темза…

Маслянистую, мутную, желто-зеленую воду главной реки Британии рассмотреть в белесом воздушном киселе было невозможно. Ее можно было только слышать. И обонять. Вдыхать этот истинный лондонский аромат, который, один лишь раз коснувшись ваших ноздрей, запоминается сразу и на всю жизнь. В нем, в особых пропорциях изысканного букета, сплелись дивные парфюмы гниющих водорослей и дохлой рыбы, нанесенного приливами из глубин Ла-Манша ила и неизбывных миазмов уличных нечистот города, считающего себя столицей мира.

Этой тошнотворной вонью Лондон пропитан от подвалов и до крыш. В разных пропорциях и концентрациях, но так он пахнет везде. Он надменно источает на вас свое высокородное амбре в Вестминстерском аббатстве и у подножия колонны Нельсона так же, как в банкирском Сити или у дальних старых доков Ист-Энда.

Аборигены к тому, что их родной город пахнет именно так, естественно, привыкли. Пожалуй, на генетическом уровне. Как привыкли они к утренним умываниям из раковин с заткнутой сливной пробкой. И постепенно, как фронтовики свыкаются с тошнотворным, сладковатым запахом тлена, принюхиваются к навязчивому душку Темзы чужаки, коим приходится бывать здесь достаточно регулярно.

Но для человека, попадающего в Лондон впервые, этот интимный штрих к портрету английской столицы становится полным откровением, сравнимым по силе морального воздействия лишь с моментом, когда желанная, очаровательная женщина ложится к вам в постель, не посетив предварительно ванной комнаты…

* * *

Видавший виды, пошарпанный трудяга «Майнц», чьи трюмы были задраены еще с вечера, поскольку проверка груза, составление коносаментов, равно как и все остальные портовые формальности, его пожилой капитан и владелец Ульрих Рогге закончил еще до захода солнца, был готов к отплытию. Уйти он мог еще вчера. Ведь вечерние туманы в апрельском Лондоне, в сравнении с утренними, кажутся лишь легкой дымкой. Но…

Обычное дело: несколько матросов до сих пор не вернулись на борт из портовых кабаков. Другой шкипер плюнул бы на это и давно снялся. Еще пара заходов здесь, потом до Данцига, домой доползти, – это вам не через Атлантику в ноябре месяце бултыхать. Да и экономия, опять же, какая-никакая. Ушел бы и сам Рогге. Но только не в этот раз.

– Дитрих! Ну что у тебя там?

– Тихо пока, капитан. И где их только черти носят? Герр Рогге, а если парни того… Слиняли?.. Сегодня-то мы точно уйдем?

– Точно. Не задавай дурных вопросов. Пусть Магда твоя потерпит малость. Только горячее будет… О! Тише. Ну-ка, слушай!.. У тебя уши получше – не наши ли горланят? Может, заплутали в киселе этом? Не бултыхнулись бы. Беги вниз, помоги там, если что…

Из тумана, со стороны прохода на причальную стенку между двумя огромными портовыми пакгаузами, медленно приближаясь, доносилось нестройное:

Auf Deck, Kameraden, all auf Deck! Heraus zur letzten Parade! Der stolze «Warjag» ergibt sich nicht, Wir brauchen keine Gnade!

– Ребята! Шульце? Вилли? Это вы так орете? Где вас черти морские носят, говнюки несчастные?

– Да, да! Это… есть мы! Колоссально, Гюнтер! Нас ждали! Слышишь? Это Дитрих. Макс! Очнись, урод. Пьяная скотина-а… Дитрих пришел тебя встречать. Он тебя повезет к мамочке с папочкой! Они подотрут твой мокренький, расквашенный носик, свинья ты, вонючая…

An den Masten die bunten Wimpel empor, Die klirrenden Anker gelichtet, In sturmischer Eil` zum Gefechte klar Die blanken Geschutze gerichtet!

– Эй, Шульце! Ну, где же вы?

– Да, Дитрих! А мы тебя видим… Ха-ха-ха!..

Навстречу вахтенному матросу из тумана медленно выдвигалось нечто темное и бесформенное, что при ближайшем рассмотрении оказалось двумя моряками, тащившими болтавшегося между ними, словно мешок с тряпьем, третьего. Еще один морячок, слегка пошатываясь и изредка спотыкаясь, брел чуть поодаль…

– Господа, ну, как все прошло? Почему задержались так, Василий Александрович? – полушепотом осведомился «Дитрих», быстро подскочив к живописной группе.

– Нормально, Юра. Все нормально. Вчера эсдеки на съезде заседали аж до одиннадцати вечера. Так что, пока товарища Литвинова окучили, пока переодели, угостили, пока то да сё… Старик себя правильно вел? – так же полушепотом ответил тот из моряков, кто шел налегке.

– Вполне. Все готово. Как туман сойдет хоть немного, сразу уходим. Хвоста не было?

– Был. Поэтому фокус с переодеванием пришлось проделать дважды.

– Филеры?

– Дня два-три они их точно не найдут. Потом – возможно. Но этот их Лондон и сам так воняет!.. Да чтоб я сюда еще хоть раз…

– Ой, не зарекайтесь, Василий Александрович.

– Ой, не каркай, Юрий Андреевич. Портовые? Коносаменты?

– Все в порядке. Как этот?

– Мы влили в него почти полторы бутылки виски. Пытался брыкаться, как понял, что к чему… секунд пять. А потом стал умничкой и паинькой, сам стал ее родимую кушать. Ибо с яйцами, так вот запросто, расставаться ну очень не захотелось, и лучше без лишних эксцессов проследовать по проторенной три дня назад Лазарем Борисовичем[21] дорожке. Да, у него комфорта побольше на датском пакетботе. Но ведь он и не ломался, как этот…

– Далее по плану? Никаких изменений?

– К чему вопрос? Наша часть здесь выполнена. С «Майнцем» его отсутствие точно не свяжут. Теперь к ирландцам, а потом доставим наше сокровище по адресу. Председатель лично собирается встретить главного казначея РСДРП(б), агента британской разведки и мировой закулисы в одном флаконе. Много интересного эта головка черненькая знает… Зря все-таки товарищ Ульянов отказался. Да еще в столь желчно-ехидной форме. Жаль! Но – ладно. Что выросло, то выросло. Сам выбрал. А это уже без нас. Рачковский и его мужики с «закрытием» эсдековского сходняка справятся сами.