Победитель - Харлан Кобен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тогда чего ты хочешь? – спрашивает Патриша.
– Получить ответы.
– Какие ответы?
– Кто украл картины. Кто убил твоего отца. Кто убил Рая Стросса. Кто издевался над тобой и другими девушками.
– Зачем это тебе?
Интересный вопрос. Мне на ум сразу приходит ПТ и пятьдесят лет его вины по поводу гибели напарника.
– Я обещал другу.
Патриша скептически морщится. Если честно, я не упрекаю ее за это. Собственный ответ мне кажется пустым. Делаю новую попытку.
– Необходимо восстановить справедливость, – говорю я.
– И ты думаешь, ответы это сделают?
– Что сделают?
– Восстановят справедливость.
Справедливое замечание. (Простите за тавтологию.)
– Вот мы и посмотрим. Согласна?
Патриша закидывает волосы за ухо и подходит ко мне:
– Покажи, что успел нарыть.
Наверное, стоило бы предупредить Патришу, что мои дальнейшие слова ей не понравятся.
Увы, я этого не сделаю.
Мне хочется увидеть ее непосредственную, неотфильтрованную реакцию. И потому я сразу же ныряю вглубь:
– Имя твоего отца было занесено в матрикул Хаверфордского колледжа в сентябре тысяча девятьсот семьдесят первого года.
– Серьезно? – Патриша удивленно морщит лоб.
– Что именно?
– Ты используешь в обыденной речи обороты вроде «занесено в матрикул»?
Здесь требуется улыбка.
– Приношу самые искренние извинения. Ты знала, что твой отец начинал учебу все-таки в Хаверфорде?
– Знала. Равно как и твой отец, наш дед, прадед и все более дальние предки. И что такого? Отец не хотел там учиться, но поддался семейному нажиму. А когда стало невмоготу, перевелся.
– Нет.
– Что нет?
– Он перевелся совсем по другой причине.
Я достаю уведомление о нарушении кодекса чести и сопроводительное письмо, подписанное членами дисциплинарного комитета при декане.
– Оба документа датированы шестнадцатым января семьдесят второго года. Твой отец тогда находился на первом курсе и только начал второй семестр.
Мы сидим за квадратным столом в центре комнаты. Сумка Патриши стоит на полу. Сестра лезет туда за очками. Я жду, пока она прочтет уведомление.
– Все написано как-то очень туманно, – говорит она.
– Это было сделано намеренно. Но из уведомления явствует, что твой отец делал нескромные фотографии несовершеннолетней дочери профессора биологии Гэри Робертса. – Я протягиваю ей погашенный чек. – Чек поступил от одной из наших офшорных компаний. Двадцать второго января профессор Робертс положил полученные деньги на свой банковский счет.
Патриша читает запись.
– И всего-то десять тысяч? – (Я молчу.) – Дешево откупились.
– Это было начало семидесятых.
– Все равно.
– Сомневаюсь, что у профессора был выбор. Подобные скандалы никогда не выходят наружу. Если бы профессор Робертс заупрямился, его бы убедили, что во всем виновата его юная дочь, а принципиальность только повредила бы его карьере.
Патриша вновь читает письмо дисциплинарного комитета.
– У тебя есть ее фотография?
– Профессорской дочки?
– Да.
– Нет. А зачем?
– Отцу нравились молодые женщины, – говорит Патриша. – И даже девушки.
– Да.
– Но есть разница между пятнадцатилетней физически зрелой девицей и, скажем, семилетней девочкой.
Я молчу. Патриша не задала вопроса, и я не вижу смысла говорить.
– Я хочу сказать, – продолжает она. – Может показаться, что я противоречу сама себе. Я не защищаю отца. Но ты видел свадебные снимки моей матери?
– Видел.
– Она… Моя мать была фигуристой.
Я жду.
– Она была хорошо сложена, согласен? Я вот что имею в виду. Мой отец не был педофилом или кем-то в этом роде.
– Тебе предпочтительнее термин «эфебофилия»? – спрашиваю я.
– Понятия не имею, что это такое.
– Влечение взрослых к подросткам среднего и старшего возраста, – поясняю я.
– Возможно.
– Патриша!
– Да.
– Давай не будем увязать в терминах. Это лишь затуманит тему наших поисков. Твой отец мертв. Не вижу смысла останавливаться на его тогдашнем наказании.
Патриша кивает, прислоняется к спинке стула и шумно выдыхает:
– Продолжай.
Я смотрю в свои заметки:
– В течение последующих месяцев твой отец мало упоминается в семейных дневниках. Во всяком случае, в тех, что я успел просмотреть. Но дед хранил счетные карточки всех своих игр в гольф.
– Ты шутишь.
– Ничуть.
– Дед хранил счетные карточки?
– Представь себе.
– И на некоторых значится имя моего отца? Так?
– Начиная с апреля твой отец активно играл в гольф. С моим отцом, с нашим дедом и другими членами семьи. Наверняка он играл и с друзьями, но такие карточки я бы точно не стал хранить.
– Так в чем заключался его недостаток?
– Не понял.
– Вин, я пытаюсь разрядить обстановку. Что доказывают эти счетные карточки?
– То, что все лето семьдесят второго года твой отец находился в Филадельфии. Или хотя бы то, что он играл здесь в гольф. Затем, как значится в календаре, третьего сентября семьдесят второго года кто-то из прислуги Локвудов отвез его в Нью-Йорк, в тамошнее университетское общежитие Липтон-Холл на Вашингтон-сквер.
– И он начал учиться в Нью-Йоркском университете.
– Да.
– И что дальше?
– Здесь тоже некоторое время все спокойно. Мне нужно более подробно просмотреть все сопутствующие документы, но те, что я уже видел, подтверждают: никаких происшествий. Так проходит месяцев семь… пока четырнадцатого апреля семьдесят третьего года твой отец не прилетает в Сан-Паулу.
Я показываю ей штамп бразильской таможни на старом паспорте дяди Олдрича.
– Погоди. Бабушка сохранила его старый паспорт?
– Да. И не только его. Все наши старые паспорта.
Патриша недоверчиво качает головой. Она перелистывает паспорт и смотрит на отцовское фото на первой странице. Паспорт был выдан в семьдесят первом, когда ее отцу исполнилось девятнадцать. Наклонив голову, она разглядывает черно-белую фотографию отцовской головы, осторожно водя пальцем по его лицу. Как и большинство мужской части Локвудов, Олдрич был обаятельным.
– Отец рассказывал мне, что провел в Южной Америке три года, – с оттенком грусти говорит она.
– Так оно и есть. Если заглянуть в его паспорт, он побывал в Боливии, Перу, Чили и Венесуэле.
– Поездка изменила его.
Опять-таки это не вопрос, и я не вижу смысла комментировать слова сестры.
– Отец сделал там много хорошего. Он основал школу.
– Похоже что так. Из отметки в паспорте явствует, что в Соединенные Штаты он вернулся только восемнадцатого декабря семьдесят шестого года.
– В декабре?
– Да.
– Мне говорили, что раньше.
– Неудивительно.
– Значит, мама уже была беременна мной, – говорит Патриша.
– Ты не знала?
– Нет. Но это ничего не меняет. – Патриша вздыхает и снова приваливается к спинке стула. – Вин, скажи, есть какой-либо смысл в этих раскопках?
– Есть.
– Мы добрались до семьдесят шестого года. А когда из Хаверфорда украли картины? В середине девяностых? Я по-прежнему не вижу никакой связи.
– А я вижу.
– Расскажи.
– Ключевым моментом является отлет твоего отца из Нью-Йорка в Сан-Паулу.
– Почему ты так считаешь?
– Итак, твой отец учится в Нью-Йоркском университете, но закончить
