Антарктида: Четвертый рейх - Богдан Сушинский

Дениц тогда мог дать голову на отсечение, что к тому времени фюрер свою трубку уже положил. А еще в те минуты он вдруг почувствовал, что не потерял детской привычки чувствовать себя неловко за поступки других людей еще сильнее, нежели за свои собственные.

Так вот теперь он пытался представить себе, как чувствовал себя при их разговоре с фюрером коммодор Вилли Штауф.

— …И вы, Штауф, имели неосторожность при всем этом присутствовать, — произнес Дениц, стараясь не смотреть при этом на командира «фюрер-стаи».

— Но ведь это был фюрер… — тоже внимательно рассматривал носки своих ботинок коммодор.

— Честно признаюсь, что, когда я сказал, что представлю вас к чину контр-адмирала, фюрер своего «да» не произнес.

— Но ведь это — фюрер! — наконец-то поднял глаза Штауф.

— И главное не в том, чтобы он сказал свое спасительное «да», а чтобы мы не услышали его убийственного «нет».

— Потому что это было бы решением фюрера! — щелкнул каблуками коммодор.

— И мы его не услышали. По крайней мере, сегодня. Вы подготовили доклад о походе?

Штауф подошел к столу и протянул гросс-адмиралу два листика с отпечатанным на пишущей машинке текстом.

— Это не доклад, коммодор, — пробежал взглядом по тексту Дениц. — До этого разговора с фюрером, я, возможно, и принял бы его, но теперь — нет.

— Однако никаких особых происшествий в «стае» не было. И потом, от меня всегда требовали краткого доклада. Правда, кое-что потом приходилось излагать в устном докладе, который оставался между нами, так сказать, в узком кругу.

— Мое объяснение отказа вы уже слышали, коммодор. Постарайтесь быть столь же многословным в своем письменном отчете, как в разговоре со мной. Только более аргументированным. А если говорить проще… Изложите все, что вы знаете о «Базе-211», — ритмично ударял кулаком в стол главком Кригсмарине. — При этом меня совершенно не интересует, кто из моряков проклинал тот день, когда оказался на субмарине, я и сам не раз проклинал его; и кто посылал к чертовой матери гросс-адмирала Деница вместе с его «Фюрер-конвоем» и самим фюрером. Меня интересует — что происходит на «Базе-211».

— Но мы были только у причалов. Вглубь подземелий нас не пускали.

— Вы обязаны, — не стал выслушивать его оправдания Дениц, — изложить все, что видели, все, что слышали, все, что предполагаете, и даже все то, что вам привиделось, причудилось, померещилось, приснилось или пригрезилось в горячечном бреду… Главное, чтобы все это происходило в водах Южной Атлантики, во время пребывания у берегов Антарктиды. Вы все поняли, коммодор?

— Если бы я не слышал вашего разговора с фюрером, то наверняка признался бы, что так ни черта и не понял. Но ведь я действительно был свидетелем этого разговора.

Гросс-адмирал положил его доклад на край стола и произнес:

— Свидетелей подобных разговоров обычно убирают самым жесточайшим образом. Но вас я пощажу. Сейчас одиннадцать двадцать утра. В пятнадцать ноль-ноль жду вас с самым обстоятельным докладом. Времени, как видите, у вас предостаточно.

И не успел коммодор оставить кабинет, как гросс-адмирал нажал на кнопку переговорного устройства и услышав голос своего адъютанта, приказал:

— Начальника Антарктического отдела оберштурмбаннфюрера Лигвица — ко мне.

35

Февраль 1939 года. Перу.

Вилла «Андское Гнездовье» в окрестностях Анданачи.

Микейрос достал из кармана плоскую серебряную табакерку и, не сводя глаз с Оранди, начал медленно набивать свою трубку. В мире миллионы людей, имена которых ничего не говорят жителям Анданачи и всех остальных городов этой благословенной страны. Что из этого? Разве его вилла должна служить приютом только для знаменитостей?

Правда, иногда у него действительно бывают люди по-настоящему известные. Мог ли он, например, забыть, что в свое время почти всю ночь провел у камина с поэтом Пабло Нерудой?

Сам Микейрос никогда не увлекайся поэзией. Да в тот вечер Пабло и не прочел ни одного стихотворения. Просто они сидели, курили трубки и грелись у огня — это было в один из тех холодных, влажных осенних дней, когда более или менее уютно чувствуешь себя только возле камина или очага, — и говорили о горах, о людях, которых эти горы одновременно и разделяют, и соединяют; о душевной и физической зрелости, да еще о старости, которая всегда подкрадывается неожиданно. И, конечно же, о таинственных каменных плитах с пиктограммами.

Именно Пабло назвал эти плиты забытыми письменами» поскольку, создав их, люди затем умудрились забыть самих авторов, историю появления рисунков и вообще разучились понимать назначение этих посланий седой древности.

Да, тот вечер с Пабло остался в его памяти как один из немногих по-настоящему счастливых вечеров, проведенных в «Андском Гнездовье». И память о нем хранят три сборника стихов Пабло с его автографами. Это были экземпляры первого его сборника «Сумерки», второго «Риск бессмертного человека» и первый том книги «Местожительство — Земля».

Прочтя в течение следующей ночи все три книжки Пабло, Микейрос наутро записал в своем дневнике: «Я счастлив: в моем доме, у моего камина провел ночь Великий Поэт Анд».

— Все же мне хотелось бы узнать, сеньор Оранди, что, какой случай привел вас, чужестранца, в горы.

— Случайно в Анды не попадают. Всегда существует цель. Но что касается вашей виллы, то сюда меня загнал ливень. Промок, как видите, до нитки. Хотелось бы согреться, если будете столь любезны. Ясное дело, я мог бы добраться и до городка…

Доктор Микейрос еще раз окинул его взглядом и лишь теперь обратил внимание, что путник-то появился в горах без рюкзака, альпинистского снаряжения и вообще без вещей. Правда, на боку у него висела прикрепленная к широкому ремню кожаная сумочка, похожая на те, которые любят носить местные индейцы, но и она казалась совершенно пустой.

Это открытие заставило Микейроса еще раз задаться вопросом: «Кто же этот человек: альпинист, оставивший вещи в укромном уголке у подножия, или бродяга, умудрившийся нарушить законы многих стран и теперь ищущий пристанища в таких вот отдаленных жилищах и селениях, куда редко наведывается полиция?» Тем более что на прямой вопрос о том, что привело его сюда, гость так, по существу, и не ответил.

— Было бы неучтиво с моей стороны, если бы вам пришлось вот так, промокшему, брести обратно в городок, — сказал он, закуривая трубку. — Прошу в дом. Надеюсь, хозяйка накормит нас и даст по стакану старого вина.

— Хозяйка? Мне сказали, что вы живете здесь в одиночестве, — оглянулся Оранди на «Андское Гнездовье», — что-то вроде горного волка-одиночки.

— Волк-одиночка — скорее качество характера, нежели реальность бытия.

— Почти согласен. Хотя и реальность бытия — тоже.

— А хозяйкой этого дома является сеньора Оливейра. Впрочем, ваши слова свидетельствуют о том, что вы достаточно хорошо знали, к чьему дому приведет вас эта дорога.

— Естественно, — невозмутимо согласился Оранди. — Хотя и не имел удовольствия знать вас в лицо. Кроме сеньоры Оливейры, в доме есть еще кто-нибудь?

Микейрос уже направился к жилищу, но, услышав вопрос гостя, остановился.

— Вам крайне необходимо знать это? Вас что-то беспокоит? — сухо спросил он.

Все, кто наведывался сюда до сих пор, считали необходимым немедленно и как можно подробнее рассказать о себе, чтобы хозяин знал, с кем он имеет дело, и не задавал лишних вопросов. Однако сеньор Оранди, или как там его на самом деле, с откровениями явно не торопился. Это не то чтобы совершенно не нравилось Микейросу, однако излишне интриговало. А разгадывать подобные загадки он не любил. Достаточно с него тех, которые порождали самим своим существованием плиты с забытыми письменами.

— Не скрою, меня это действительно очень беспокоит, — все с той же невозмутимостью подтвердил Оранди. — Со временем даже объясню, почему. Итак, гостит ли у вас еще кто-нибудь?

— В одной из комнат отдыхает доктор Кодар. Он только вчера прилетел из Европы и, похоже, мертвецки устал.

Микейрос хотел вспомнить и о своей гостье, гляциологе и журналистке Герте Менц, отдыхавшей сейчас в отведенной ей комнатке на третьем этаже, но что-то его остановило. Ему вдруг показалось, что, умолчав о ее присутствии, он сумеет уберечь журналистку от опасности.

— Доктор Кодар? — насторожился Оранди. — Слишком редкостная фамилия, чтобы казаться настоящей. Вы знали его раньше? Давно знакомы с ним?

— Простите, вы из полиции? Нет, из контрразведки? — уже не скрывал своего неудовольствия Микейрос.

— Почему из контрразведки?

— Теперь, знаете ли, полмира истребляют друг друга, — обронил Микейрос и не спеша направился к дому.

— Не думаю, что вы обладаете чем-то таким, что представляет интерес для разведки, — двинулся вслед за ним Оранди. — И потом, я ведь предупредил, что со временем все объясню. А пока что позволю себе повторить вопрос: вы давно знакомы с доктором Кодаром, прибывшим к вам из Европы? Может быть, слышали о нем, встречали в каких-то публикациях его научные труды?