Вечный зов - Анатолий Степанович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не узнаешь? — спросил он негромко.
— Дядя… Иван! — прошептала она. — Иван Силантьевич…
— Здравствуй, Олька!
И оттого, что он назвал ее таким именем, горло у нее перехватило, какая-то сила подтолкнула ее к нему, она сделала два или три шага и, тяжело зарыдав, упала ему на грудь, все повторяя:
— Дядя Ваня… Иван Силантьевич!
— Ну-ну, Оленька… Что ты? Будет, не надо, — неумело говорил он вполголоса, одной рукой поддерживая ее. — Вот встретились когда! Нежданно-негаданно. А это… дочка твоя?
— Да… дядя Ваня! — умоляюще произнесла она.
— Ну-ну, — успокоил он ее. — Как звать?
— Ира… Ириной.
— Хорошо… Хорошее имя.
Все — Анна Михайловна, Наташа, Дмитрий, Лена — молча смотрели на Ивана и Ольгу Яковлевну, слушали их отрывочные слова, но не понимали, конечно, о чем они говорят. Лишь Ирина понимала, она стояла чуть сбоку от своей матери, оглядывала некоторое время находящихся в комнате, затем решительно шагнула к Лене, протянула ей сразу обе руки, проговорила, волнуясь:
— Здравствуйте… Давайте познакомимся. Меня зовут Ирина.
— Давайте. А меня — Лена, — сказала та.
— Я знаю… Мне сегодня в райкоме партии товарищ Инютин сказал… И про вас, — Ирина повернулась к Дмитрию. — Он сказал мне, что вы прославленный поэт.
— Это верно, — серьезно проговорил Дмитрий. И, чуть наклонившись к ней, прибавил с той же серьезностью: — Но знаете, в чем я вам признаюсь?
— В чем?
— По секрету только. А вы никому не говорите больше…
Ирина чуть двинула бровью, произнесла ожидающе:
— Ну ладно…
— Слава-то пришла, а денег нет.
Ирина громко, на всю комнату, расхохоталась, закричала:
— Мама, мама! Ты только послушай, что он говорит!
Она вскрикнула еще и затем, чтобы разрядить обстановку. Ее мать и этот человек с протезом, Иван Силантьевич, теперь молчали, а все другие пристально глядели на них, будто ожидая, когда они заговорят снова. И всем это ожидание было мучительно.
После ее возгласа все будто враз сбросили оцепенение, зашевелились, заговорили. Жена Семена, Наталья Александровна, стала хлопотать у накрытого для ужина стола, а Ольга Яковлевна подошла к матери Семена.
— Здравствуйте, Анна Михайловна…
— Здравствуй, дочка, — ответила та, поглядев ей прямо в глаза. Поглядела так, что Ольга Яковлевна опять смутилась и невольно произнесла:
— Я так рада…
— Чему? — спросила Анна.
— Семен много рассказывал тогда о вас… и о своей жене.
— Ну а теперь ты о нем расскажи всем нам. Давайте к столу. Наташенька, рассаживай гостей.
…Потом Ольга Яковлевна негромко вспоминала, как она познакомилась с Семеном на рытье окопов неподалеку от станции Лукашевка под Курском, о встречах и разговорах с ним, добросовестно излагала все подробности, кроме, конечно, одной. Понимая, что Иван Силантьевич тоже рассказывал не раз о том времени, она постоянно обращалась к нему, прося уточнить день или какие-нибудь обстоятельства. Он припоминал, уточнял, и ее рассказ получался еще более убедительным.
Рассказывая, Ольга Яковлевна то и дело поглядывала на свою дочь и на Елену, сидящих рядом. Нет, они совсем не походили друг на друга. Одна была чуть выше, другая ниже, волосы у Ирины темные, у Елены русые; у дочери Натальи Александровны было круглое лицо, брови густые и разметистые, губы тонкие, очерченные резко, нос с горбинкой, а у дочери нос прямой, губы припухлые, брови круто выгнутые, редковатые, а лицо удлиненное. Но глаза! У обеих были глаза одинакового цвета — светло-серые, с голубоватым отливом, как у Семена, их отца! И даже разрез глаз был одинаков, и Ольге Яковлевне казалось, что все: и мать Семена, и его жена, и брат Дмитрий, и дядя его Иван — все смотрят на Лену с Ирой и все давно заметили, что глаза у них одинаковые…
Когда Ольга Яковлевна рассказала все, что могла рассказать, когда заканчивали они ужин, к дому подъехала машина, все услышали, как хлопнула дверца. Затем раздался негромкий стук костыля по деревянному полу за дверью. Наталья Александровна, не дожидаясь звонка или стука в дверь, пошла открывать.
— Ну-ка, ну-ка… Очень хочу я поглядеть на приемную дочку Якова Николаевича, — раздалось из коридора. Затем в комнату вошел грузный старик с широким открытым лбом. — Здравствуйте. Кружилин Поликарп Матвеевич, бывший секретарь здешнего райкома партии…
— Здравствуйте, — встала Ольга. — Отец очень часто говорил мне о вас…
— Да, не один год мы с ним вместе работали, — сказал Кружилин, — и всякое бывало между нами…
— Садитесь, Поликарп Матвеевич. — Наташа пододвинула к столу свободный стул.
— Спасибо, Наташенька… Значит, погиб Яков Николаевич?
— Да, — негромко ответила Ольга Яковлевна.
— Мы все так и считали. Иначе бы дал о себе знать, написал бы… Когда и как это случилось?
— Осенью сорок четвертого на Буковине. Есть там небольшой городок Вижница, а под ним горный хутор Базилин, неподалеку от румынской границы. Там он… там его… — Голос Ольги Яковлевны прервался. — Бандеровцы его, украинские националисты, казнили.
За столом установилось мертвое молчание. Оно стояло долго. Все глядели на Ольгу Яковлевну, а та, достав из сумочки платок, вытирала глаза.
— Как же это… казнили? — спросил наконец Кружилин.
— Они его, как бревно… пилой на козлах… распилили.
Вскрикнула дико Лена, вскочив. Побледнел Иван. Анна и Наташа были неподвижны, лицо каждой из них превратилось словно в камень. У Дмитрия Савельева перекосились брови, а затем правая бровь начала мелко подрагивать. Он смотрел на Ольгу Яковлевну как-то исподлобья, враждебно, будто именно
