Первая мрачная ночь - Маргарита Малинина

– У меня такое ощущение, что ты это сказала с завистью. Будто лишиться ног хуже, чем лишиться головы! – хмыкнул принц. У него еще хватает духу шутить!

– Конечно! Ноги – лучшее, что у меня есть! Коль, о чем мы? Он уже разувается, – понизила я голос до свистящего шепота. – Что делать?

– Так, сейчас соображу… Ты сможешь из дома выбраться? Только не говори, что ко мне пошла! Будто к Кате.

– Постараюсь.

– Похолодало на улице! – донесся довольный голос из коридора, который все ближе и ближе перемещался по направлению к комнате. – Ветерок! Ляпота!

– Знаешь, я сейчас за городом, на даче. Давай пришлю за тобой приятеля, а то я без колес.

Отец зашел в комнату.

– Хорошо, Кать, я поняла. Во сколько мне прийти к тебе печь пирог?

– Чего? – удивился поначалу Николай, но, поскольку был парнем смышленым, сразу все уразумел. А может, ему часто приходилось играть в шпионов. – Ах да. Давай через час он будет у твоего подъезда, o’кей?

– Значит, через час. Пока, Кать.

Через полчаса я начала собираться.

– Куда намылилась, любительница шампусика и коньячка? – Неужели он никогда не забудет про эти злосчастные бокальчик шампусика и глоточек коньяка?

Старательно пряча глаза, ответила:

– К Кате, помогать печь пирог. Ты же слышал, она звонила.

– Ну так позвони ей и скажи, что никуда ты не пойдешь. Можешь считать, что ты находишься под домашним арестом. Лучше иди на кухню и матери помоги. А то совсем обленилась, ничего не делаешь по дому!

Я повиновалась. Мама варила борщ. Услышав мое появление, обернулась:

– Ты вправду к Кате собралась или…

Да, мать никогда не проведешь!

– Или, мама. Я еду к нему.

Мать выронила из рук тарелку. Та разбилась на осколки.

– Ты с ума сошла? Ты что, уходишь из дому? Подумала, что с нами будет? С отцом, со мной… С Танькой, на худой конец!

– Боже, ну при чем здесь Танька?

– А при том, – заговорила за моей спиной подкравшаяся Грачева. – Как я буду без тебя к экзаменам готовиться? И вообще, не уходи, Юлька!

– Я все уже решила.

Мать стала собирать осколки.

– Ну ладно, нас ты не жалеешь, – продолжила она, – но хоть будущее свое пожалей. У тебя сессия на носу, на второй курс только переходишь. Из дому уходить надо, получив сперва образование!

– Мам, я буду ездить в институт от него. Учеба личной жизни не помеха.

– Когда планируешь вернуться-то?

– Никогда. – Мать схватилась за сердце, другой рукой потянулась к полке с лекарствами за корвалолом. – Я вернусь не раньше, чем вы поймете, какой он замечательный человек, и одобрите наши отношения. А значит, никогда. Помоги с отцом справиться.

Отца можно усыпить за считаные минуты единственным путем – включить ему передачу про животных. На самом деле он чаще всего их сам себе включает, называя «мое любимое кино», и смотрит он свое кино всегда одинаково – с закрытыми глазами. Не считая первую минуту, конечно.

Поплакав вполголоса обо мне, мама с Танькой кинулись выполнять операцию под названием «усыпление телевизором», которая менее чем за десять минут увенчалась успехом. Я наскоро попихала в сумку все необходимое и вышла из дома.

В этот же самый момент во двор плавно въехала серебристая «десятка», возле меня остановилась, водитель потянулся через сиденье к двери напротив и приоткрыл ее, как бы приглашая залезть внутрь. Я решила, что приглашают именно меня, и храбро уселась в машину.

– Вы Юлия? – спросил он, когда я, пристроившись поблизости, захлопнула дверь.

– Да.

– Валентин, – представился шофер, молодой человек лет двадцати восьми – тридцати, и завел мотор.

– Очень приятно. – Мне хотелось произвести хорошее впечатление на друга любимого человека, ведь друзья зачастую много значат в нашей жизни, это те люди, к мнению которых, в отличие от родительского, мы прислушиваемся.

Валентин никак на мое высказывание не среагировал, потому от нечего делать я стала к нему приглядываться. Друзей Хрякина хотелось знать, так сказать, в лицо. Но ничего особо примечательного в его физиономии не разглядела и с удовлетворением отметила: мой лучше. Типичная неинтересная славянская физиономия, кучка взлохмаченных темно-русых волос, трехдневная щетина, уши торчком, небольшой шрам в районе виска.

– А вы давно дружите?

– С кем? – почему-то не понял тот вопроса.

– С Колей, конечно!

– Ах, ну да, типа того…

– А мы далеко едем?

– За город.

Да ты что! А я думала, что у Хрякина дача в центре города, между зданием администрации и продуктовым рынком!

– Хотелось бы поподробнее. В смысле, долго ехать-то?

– Что? Не знаю. Как получится. – И видимо, для того, чтобы избавиться от моей назойливости, врубил на полную громкость радио. Ну кто меня просил рот разевать? Сидела бы сейчас в своей любимой тишине и спокойствии. Решив во что бы то ни стало избавиться от звуков, доносящихся из радиоприемника, принялась максимально надоедать Валентину, во весь голос подпевая каждой известной мне песне, причем на любом языке.

– Я тебе подари-ил! По-ло-винку себя-а! – очень старательно, от души выводила я песню группы «Танцы минус» – уроки Тани Грачевой не могли пройти бесследно, – которая сменилась в дальнейшем американцами Green Day, и тут мне удалось похвастать знанием не нот, но английского языка: – Til then I walk alone! Ah-ah, Ah-ah, Ah-ah, Aaah-ah!..

Однако то ли он раскусил мой замысел, то ли был навеки покорен моим восхитительным пением (ну это навряд ли: из меня такая же певица, как из Шварценеггера балерина), но радио так и не выключил.

Глава 19

Дачка Колькина оказалась очень даже премиленькой, двухэтажной, из красного кирпича. Повсюду газончик и цветы. Конечно, до коттеджа Анны Михайловны далеко, но тем не менее я бы не отказалась здесь жить. Что, в сущности, и собираюсь делать.

Валентин, высадив меня у ворот, сразу же уехал. Я нерешительно подошла к воротам и слабо надавила на звонок. Ничего не услышав, насторожилась и хотела было позвонить еще раз, однако, как оказалось, звонок был исправен, и через мгновение на пороге предстал ненаглядный мужчина собственной персоной, в простецкой футболке и джинсах, и обезоруживающе мне улыбнулся, после чего пошел отворять калитку.

– Колечка! – бросилась я ему на шею. Он обнял меня, и мы так простояли довольно долго. – Я ушла из дома. Навсегда.

– Правильно сделала, – одобрил Николай, но отчего-то погрустнел.

– Не бойся, я много не ем! – кинулась я его утешать. – Ползернышка на завтрак, зернышко на обед. А на ужин вообще могу забить!

Он рассмеялся.

– Да брось ты. Ерунда. Что ж я, свою даму не в состоянии прокормить?

«Это пока еще не раскрылась тайна вашего банка. Потом, может, мне тебя кормить придется. На стипендию!»

Мы вошли в дом. Николай не стал хвалиться количеством свободного пространства, а сразу повел меня в гостиную и посадил возле уютно потрескивающего камина, отделанного в стиле Средних веков. На полу примостилась огромная шкура бурого медведя, на стенах висели мечи и щиты, а в углу стояли доспехи. Фантастика! Я как будто переместилась во времени и была дочерью короля Артура, за чьи руку и сердце отважно боролся в турнире рыцарь Хрякин и одержал победу. Теперь я принадлежала только ему.

Колька налил нам шампанского и подал мне бокал. Я не стала противиться и выпила глоток, тем более что к этому неприятному на вкус (лично для меня) напитку прилагались шоколадные конфеты, на которые я и стала усердно налегать, используя в качестве закуски.

– Как провела день? – проявил интерес любимый.

– Выступала на «КВНе». Ничего особенного. А позавчера была у следователя.

– Да? Что-то, я смотрю, ты часто к нему ходишь. Что вас связывает? Начинаю тебя к нему ревновать!

– Глупости! – От мысли, что Хрякин меня практически беспочвенно ревнует, по телу разлилось приятное тепло. Это тепло, наверное, и называется счастьем. – Я хожу к нему по делу.

– Способствуешь продвижению следствия?

– В тот день, скорее, способствовала, – кивнула я. – Передала тот злополучный окровавленный шарф для экспертизы. А обычно наоборот бывает – всячески препятствую. Выдумываю идиотских свидетелей и их не менее идиотские приметы. Ввожу в заблуждение, одним словом.

– Но зачем? – Улыбка непонимания. Что ж, пора поговорить начистоту.

– Ты не понимаешь? Может, ты не понимаешь также, почему твой «Тэмпо» разоряет направо и налево доверчивых вкладчиков, отнимая у них последнее? У одного тыщонку баксов, у другого… Из этого и складывается капитал, верно?

Хрякин с минуту молча разглядывал мое лицо, наверно, пытаясь вспомнить Карла Маркса и его известное произведение, затем весело произнес:

– Так, Образцовой больше не наливать. – И отнял у меня бокал. – Кто сказал тебе такую чушь?