Из жизни людей. Полуфантастические рассказы и не только… - Александр Евгеньевич Тулупов

Он ещё немного поработал в Европе, вставил там зубы и уехал обратно в Россию — жить. Недавно с ним виделись…

— Пливет, Сасок! — всё так же просюсюкал братик.

— Здоро́во, Акакий! — ответил я.

Серёжа отвесил нижнюю губу, надулся… Но плакать не стал.

Повзрослел.

Страшное дело!

Трампа арестовали за возможную связь с женщиной…

Даже подозрения в шпионаже в пользу России несколько лет назад не привели к аресту. Тогда его допросили, отключили от интернета и отпустили править Америкой дальше.

А сейчас грозит больше ста лет тюряги!

Господи, у меня их, этих самых женщин, было… несколько! Значит, если бы я жил там, то мог бы схлопотать несколько тысяч лет.

Вобляяяя2!

Я пошёл в магазин…

Дедушка Николай Митрофанович сам причесался, оделся, надел зимние ботинки и громко объявил: «Я пошёл в магазин!» Все домашние повылезали из своих комнат.

И тут он остановился и замер, вспоминая, какую из дверей надо бы открыть… Одна была белая, другая тоже белая, ещё одна, поменьше — совсем белая и самая большая дверь — коричневая с обивкой. Последняя была явно тяжёлая, с щеколдой и накладным замком. Глядя на неё, дед как‑то оробел и понял, что, наверно, с замком не справится, и лучше, если дверь в подъезд будет другая, например, та — самая первая. Её он и открыл. Это была кухня. В нише стоял холодильник. С холодильником было всё ясно. Он подошёл к нему, дёрнул ручку, дверка открылась. На полках лежала колбаска, сыр, масло, в бутылке стоял кефир и что‑то ещё в кастрюльке.

Поняв, что он опять обмишурился, и пока внуки не начали хихикать, решил пошутить первым: «Ну, вот и пришёл!» — сказал он с деланной иронией, будто бы давно понимая происходящее как задуманную им самим шутку.

Но никто не засмеялся, и от этого стало ещё более неловко.

Однажды прошлой весной случилось прозрение, и он открыл входную дверь. Чуть пройдя по лестничной площадке, подошёл к распашным дверям, нажал на кнопку в стене и вызвал лифт. Когда тот прибыл, смело шагнул в кабинку и, увидав знакомые циферки этажей, вдруг позабыл, куда надо ехать, чтобы очутиться в гастрономе: вверх или вниз?… Двери несколько раз сами закрылись и открылись, где‑то в подъезде начали что‑то орать, и дед, скоренько выскочив из кабинки лифта, обратно прискакал к своей двери, домой, в квартирку, на любимый диванчик от греха подальше. С тех пор даже и не пытался… А тут — на тебе, разобрало…

Дед с каждым годом чудил всё больше. Со старшим тридцатилетним внуком Серёжей говорил, как с малолеткой из детского садика, а третьеклассника Кирюшу вдруг стал пытать: насколько разнообразно и интенсивно у него проходит половая жизнь.

Сначала дедушку злила непонятливость всего окружения. Например, когда он говорил: «Я сегодня с большим удовольствием съел бы «эту» с чаем», — то очевидно же было, что речь шла о бутерброде с красной рыбой… Но его не хотели понимать и будто даже специально прикидывались глупыми. Когда младшенький внучек Кирилл не хотел отзываться на имя своего отца Витьки, то он тоже будто бы делал это с умыслом — одурачить деда. Казалось, все и всё понимают, но изображают, что «тормозят».

Потом стало ясно — это не они, а это он сам…

И тогда появилась осторожность, за ней пришла робость, а уж опосля и хитрые ходы с вывертами.

И тогда Николай Митрофанович стал постоянно смотреть телевизор. Там многое было понятно, а если что‑то не очень, то ведущие передач толково все разъясняли по второму, третьему и даже десятому разу.

И тут случилось…

В Америке избрали Байдена. Пожилой человек сразу вызвал у дедушки и понимание, и сочувствие. Митрофаныч, примеряя его должность на себя, всё чаще приходил в ужас: «Как только можно было старику такое на себя повесить и тащить?! Ведь он, как и я, даже двери не различит, замок не откроет и сам нужную кнопку в лифте не найдёт! А ему же ещё надо иногда и ядерную кнопку нажимать! Нет, это он не сам — это на него повесили!»

И наконец, когда Байден трижды споткнулся на трапе самолета и отовсюду понеслись насмешки, Николай Митрофанович пришел в полное негодование и решил устроить одиночный пикет в защиту Президента США. Пикет он задумал провести перед зданием управления жилищными лотерейными билетами «Золотая подкова». Почему именно здесь, спросишь ты, дорогой читатель? Так всё очень просто… С младых ногтей дедушка любил творчество Владимира Высоцкого. А у поэта в какой‑то там песне, точно уж и не вспомнить, но кто‑то написал ноту протеста в Спортлото, ожидая положительного результата. Да и офис лотерейки располагался тут же, неподалеку, на Волгоградке, в соседнем доме. Его он хорошо помнил ещё с тех пор, когда сам активно играл в надежде облагодетельствовать большим выигрышем всю семью и спокойно умереть с чувством выполненного долга. Но выигрыш никак не приходил, да и билеты уже теперь покупала и сама проверяла невестка сына — Настенька.

Конечно, рисовать плакат дед не стал, да и не смог бы, но вот просто стоять и кричать на улице возле здания Жилищной лотереи он бы ещё очень даже смог. Текст речёвки был сочинён короткий, чтобы не забыть, но ёмкий и оригинальный: «Свободу Джо Байдену!»

С этой целью и был задуман нынешний поход, якобы, в магазин. Но всё сорвалось ещё в лифте, и Джо остался без поддержки Митрофаныча.

Сидя на своём потертом диване, наверно, только один наш дедушка во всем белом свете сердечно переживал за президента самой мощной и такой далёкой, но совсем недружественной страны, иногда причитая и вопрошая, то ли небеса, то ли членов правления государственной лотереи: «Как‑то там теперь будет в мировом сообществе? Где силы доброй воли, где тот вселенский разум, который всех оградит и защитит?! Господи!..»

Иногда Господь ему что‑то там отвечал, и тогда дедушка становился бодрее и веселее.

Дядя Боря

«— Зачем живёт такой человек!»

(Ф. М. Достоевский)

Дядя Боря очень любил учить и рассказывать о том, как было и как надобно быть. Он и впрямь многое в жизни понимал и знал, испытал и перенёс. Отсидев в тюрьме восемь лет из пятнадцати, назначенных ему за воровство, он в 1953 году вышел по амнистии с чувством большой гордости от собственного героического прошлого. Ведь Боря взял на себя, шестнадцатилетнего, вину за всю группу взрослых подельников, которые таким образом, избежали расстрельной статьи, а мальчик, как исполнитель и как организатор сел за всех.

Фактуры он был замечательной: высокий, стройный, голубоглазый, с классическими правильными