Операция «Купюра» - Инна Тронина

– Где Грачёв? – прорычал Жислин, дрожащими от бешенства руками выхватывая пистолет. – Вы же вдвоём были тут! Там, за забором отсиживается, чекист позорный?

– Как говорил Глеб Жеглов: «Дырку ты получишь от бублика, а не Грачёва! Он уже давно тю-тю. Руки у тебя коротки!» Понял?

Ружецкий поспешил в последний раз взглянуть на свои окна и увидел, что Светлана как раз отодвигает штору. Всё происходящее произойдёт прямо на её глазах – и это самое страшное.

– Ещё что-нибудь скажешь? – тихо спросил Иващуга. – Торопись, мало тебе остаётся.

– Это вы своих дружков мочите, когда они в беду попадают. А мы своих людей не бросаем. – Михаил так и смотрел на окна, а жена сверху наблюдала за ними. Только бы не выбежала, не попала под пули – а то ведь она такая! Тоже не бросает в опасности, и может закрыть собой. Не хватало ещё, чтобы и сын стал свидетелем убийства, да ещё запомнил на всю жизнь…

– Это ты здорово придумал, – похвалил Иващуга. – Как мы, сохатые, не допёрли? Но всё равно не зря прокатились – одним легашом меньше станет. И не вздумай приёмчики тут показывать. Люди от метро идут, и а пули далеко летают.

– Обожди, успеется. – Ружецкий старался тянуть время как можно дольше. Он неторопливо расстёгивал малахай. – Я не уверен, что брату понравится, если я испорчу его одежду. Не ссы кипятком – ты ждал дольше.

Михаил сбросил малахай на снег, положил на него шапку. Сейчас совершенно не чувствовал холода. Конечно, можно было попробовать отбиться, но бандитов много. Если бы пятеро – куда ни шло, а с пятнадцатью в одиночку не сладить. Даже если Севка не успел вызвать милицию, он спасён. А что ещё нужно сейчас?..

– Ну, стреляй! – Ружецкому захотелось, чтобы всё скорее кончилось. Светка пока в квартире, она еще не выскочила на лестницу. И Всеволоду, судя по всему, удалось пробраться незамеченным. – Чего ждёшь? Я молитву читать не буду. Бабка хотела научить, да я не запомнил.

– Тебе всё равно в аду гореть! – прорычал людоед Жислин. – Все вам, легашам краснозадым, там место! – И рванул из кобуры пистолет.

– Отойди, я сам его оприходую, – ровным, спокойным голосом произнёс Иващуга.

Светлана смотрела вниз и ничего не понимала. Она видела на парковке машину деверя, и мужа у забора стройплощадки. Он был почему-то без дублёнки и шапки, в тёмном джемпере, серых брюках и серой рубашке с галстуком. Михаил стоял, прислонившись спиной к доскам, а вокруг стояли какие-то мужики, все в дублёнках, и двое из них что-то говорили. Остальные молчали и не шевелились, но тоже смотрели на Мишу.

Светлана не увидела из окна, как Святослав выхватил свой пистолет, не услышала выстрела. На дуло был навинчен глушитель с пламяпоглотителем, и потому ей было трудно что-то понять. Даже стоящие у забора бандиты еле различили тихий хлопок. Какая-то компания, вышедшая из метро, спокойно, со смехом, проследовала мимо.

Ружецкий после первой пули не упал, хоть Иващуга целился под ложечку. Но, видимо, стрелял он не так хорошо, как пытался представить, и потому жертва осталась стоять. Кстати, так они ошиблись и с Сеземовым, пронеслось у Михаила. Только меня-то никто не спасёт, потому что ребята не успеют приехать…

Недостроенный дом плавал в морозной мгле, как мираж, и ветер рвал с забора клочки объявлений. По ногам Ружецкого потекла кровь, и одежда прилипла к телу. Вторая пуля обожгла желудок, третья прошла чуть левее сердца. Они нарочно, что ли, не в масть бьют? Или действительно стрелять не умеют?

– У тебя что, руки трясутся? – Ружецкий ладонью вытер окровавленные губы. – Не можешь – не берись. Дай «волыну» другому…

– Машинку! – заорал Иващуга, разом утратив все свои изысканные манеры. Тотчас же ему в руку вложили «узи», и Святослав нажал на гашетку.

На автомате глушителя не было, и пронзительный стрекот разлетелся далеко окрест. Ветер дунул сильнее, поднял позёмку, которая потом перешла в метель, и на несколько мгновений скрыла от остолбеневшей у окна Светланы то, что происходило там, внизу.

Похоже, выстрелы услышали и другие жильцы, потому что во многих окнах стали зажигаться люстры. Ружецкий подумал, что такое ощущение, наверное, испытывали побиваемые камнями. Ему казалось, что пули давно уже пригвоздили тело к забору, и потому не никак не упасть. Да и душа не может вырваться из плоти, и потому жизнь продолжается. Он ещё жив, ещё стоит у забора, упираясь в него ладонями…

Теперь стрелял и Жислин – оскалив зубы, вздёрнув губу, не помня себя от бешенства. И все остальные бандиты так увлеклись волнующим действом, что не увидели плывущих в метели автомобильных фар, похожих на маленькие луны в гало, не услышали шума моторов.

Чьи-то громкие голоса послышались на парковке, и стоящий там парень лишь успел крикнуть:

– Атанде! – После чего ему заткнули рот.

– Миша! Мишенька! – пронзительно кричала Светлана.

Не думая об опасности, она бежала по глубокому снегу – в валенках, но без пальто и шапки, проваливалась по колено в сугробы.

С визгом тормозов милицейские машины заворачивали на стоянку, перекрывали пути отхода. В свете фар по-праздничному заиграл январский снег, обрызганный красным. Точно так же красиво получалось, когда во дворе этого дома детсадовские малыши рисовали на льду узоры разноцветной водичкой…

Жильцы высовывались из окон и форточек, кое-кто выскакивал на лоджии. Они ещё до конца не понимали, что же произошло в их дворе.

– Мусора, блядва, зашухерили всё-таки!

– Залысили мы, как фраера!

Бандитам уже крутили руки, валили их на снег, пинали в бока и по ногам. Но Светлана ничего этого не видела – она склонилась над мужем, который только сейчас медленно съехал по забору в сугроб. Он ещё был жив, но смотрел как-то странно – исподлобья, и будто бы уже ничего не видел.

Обнимая и целуя раненого, Света краем глаза видела машину «скорой», пожилого врача в очках. Она чувствовала, как сильные руки трясут за плечи, но не хотела вставать на ноги, куда-то уходить, выпускать Михаила из своих объятий. А рядом бандит вырывался из рук милиционеров и истошно орал, не желая смириться с тем, что схвачен.

Светлана видела, чувствовала, что Михаил умирает, и всё-таки не желала верить в это. Она лихорадочно ощупывала его ладошками, пачкаясь в крови, и почему-то особенно ясно видела связанный ею джемпер, крест-накрест вспоротый пулями. Света не верила, что муж уйдёт, не встретившись с ней глазами в последний раз. Это было так необходимо и ему, и ей перед если не вечной, то долгой разлукой. И потому Света не давала врачам даже приблизиться к раненому, зная, что ему уже ничем не помочь, а драгоценные секунды будут упущены. И она дождалась.

Ружецкий приподнял веки, нашёл глазами жену, и уголки его запёкшихся в крови губ слабо дрогнули. Он даже увидел, каким-то невероятно ясным, пронзительным зрением, что по щекам женщины катятся прозрачные слёзы, а волосы её сияют в электрическом свете автомобильных фар. Она что-то шептала, захлёбываясь и гладя умирающего по жёстким с волосам, в которые набилась ледяная крупка.

– Мадам… Мадам, дайте же подойти! – просил врач, переживая, что тяжело раненый человек сидит без помощи на снегу.

Света не отвечала. Она жадно вглядывалась в лицо мужа, качала его на руках, как маленького.

А потом укоризненно, но ласково сказала:

– Я так долго вас ждала… Как же вы так?.. Обманули нас с Богданом…

Михаил несколько раз с бульканьем, с хрипами вздохнул, но выдохнуть уже не смог. Он хотел что-нибудь сказать жене, уже почти вдове своей на прощание, но язык его уже не слушался. Он лишь с огромным трудом пошевелил ладонью, нашёл руку Светы и слабо сжал её. А через несколько секунд она почувствовала, что пальцы мужа стали, словно резиновые, без костей, и рука его упала на окровавленный снег.

Врач моментально всё понял и сделал знак одному из милиционеров, чтобы тот увёл рыдающую вдову. Он подошёл к умершему, и руки привычно заскользили по телу. «Своеобразное лицо… Шатен, а глаза, как маслины. Впрочем, о чём я? Здесь не меньше сорока входных отверстий. Шансов не было никаких. Прошили крест-накрест, чтобы наверняка. Сколько же ему было лет? Около тридцати всего лишь, и вот уже конец…»

Никто из присутствующих не обращал внимания на Грачёва, который стоял за углом забора, в расстёгнутой дублёнке покойного брата. Он смотрел на свою одежду, аккуратно сложенную неподалёку от места расстрела, видел толпу, собравшуюся в совсем недавно пустынном дворе. Всеволод тяжело дышал, сжимая рукоятку своего пистолета, скрипел зубами от бессилия. Он хотел раскидать всех, броситься к брату, обнять его, прижать к себе. Но не двигался с места, лихорадочно обводя глазами двор, и шестым чувством чуял, что ещё не всё кончено.

Ему почему-то казалось, что новая трагедия стоит на пороге. И от того, что он не мог ничего понять, угадать, где таится беда, становилось совсем тошно. Жизнь мгновенно сделалась противна, и Всеволода замутило даже от морозного воздуха, вливающегося в лёгкие. ОМОН не потребовался, справились с этими героями самыми обычными силами из Выборгского района. Горбовский и Милорадов явно переоценили боевой дух иващугинской банды…