В постели с Президентом - Владимир Романовский

Она была несчастна в любви (как она выражалась); иными словами, ей не везло с мужским полом. Проблема эта достаточно распространена и хорошо исследована романистами; и существует на эту тему по крайней мере одна опера, «Мадам Баттерфляй». Гейл это не утешило. Оперу она слышала только один раз, и совпадения с ее собственной судьбой остались ею незамеченными, замаскированные японским происхождением героини. Трудно сравнивать себя с японкой.

Движение на шоссе редеть и ускоряться не собиралось. Возможно, где-то впереди случилась авария. Гейл включила радио и прослушала песню о девушке по имени Бейби, в которую певец был влюблен и подчеркивал это дребезжанием электрогитарных аккордов между куплетом и припевом. Бейби была знаменитая девушка. Ни одной девушке в истории не посвятили столько песен. Помимо этого, она очевидно открыла какое-то молодильное зелье, ибо, вот, ей, девушке Бейби, поклонялось уже четвертое подряд поколение мужчин. Следующая песня повествовала о женщине, чей голос автор хотел слышать по телефону непрерывно и всегда, что в частности объясняло, почему для того, чтобы дозвониться до кого-то, проживающего в двух кварталах, следует набирать код района. К моменту начала третьей песни пробка рассосалась, позволив Гейл быстро перебраться по перемычке на парковое шоссе Гранд Сентрал, широкое и свободное. За пять минут она добралась до Южноштатного Шоссе и снова вынуждена была снизить скорость — здесь была такая же пробка, как на Лонгайлендском. Седьмая песня была о невозможности для певца пережить, что женщина, им любимая, слишком красива. Доехав до своего выхода с шоссе, Гейл с большим трудом переместилась в нужную ей полосу, поскольку водители машин на этой полосе не желали ее пропускать, справедливо считая, что никакой выгоды им это не принесет. Открыв окна, они ругали Гейл последними словами, и она ругала их в ответ. Бог Мещанских Приличий, хоть и языческий, был тем не менее очень могуществен. Гейл была бы шокирована, если бы услышала такие слова на сборище или вечеринке, особенно, почему-то, если бы на вечеринке присутствовали пожилые люди, вне зависимости от их былых профессий и теперешних взглядов на мир.

Бог Мещанских Приличий, прилежной прихожанкой храма которого Гейл состояла с тех пор, как себя помнила, несколько десятилетий назад распорядился, чтобы граждане, считающие себя просвещенными и современными не верили в Создателя. Результаты были — разные. Вера такая же неотъемлемая составная сущности человека, как порок. Людям нужно во что-то верить. Сперва попробовали верить в Демократию, но Демократия — неудачный объект веры, поскольку никто толком не знает ее целей. Попробовали экономику и психоанализ. Окружающая среда тоже была заявлена в список кандидатов, но вскоре потеряла популярность, поскольку значительное количество признаков ее разрушения недвусмысленно указывало, весьма невежливо и нечутко, на автомобилевладельцев как основных виновников, вместо того, чтобы указывать на нечто удобно-абстрактное, устраивающее всех. Система верований Гейл включала различные, часто противоречащие друг другу концепции и обрывки пригородных традиций. Например, она верила, что Президент, представитель Республиканской Партии — дурак и подонок, и что выходец из Демократической Партии был бы лучше (она не могла бы объяснить почему); что меньшинствам пора наконец дать их права (она не знала толком, что это за права, смутно предполагая, что это как-то связано с выездом из грязных и преступных трущоб в более удобные для проживания районы, хотя и не в ее район, конечно); что Моцарт был итальянский артист по классической музыке; что, в отличие от некоторых европейских государств (она не знала точно, каких именно) Америка является очень богатой, но малокультурной страной; и что сумма алиментов, поступающая на ее счет от бывшего мужа, недостаточна и ее следует увеличить. Бога нет, поскольку Его существование не приносит Гейл никакой пользы. Если бы Он действительно существовал, он бы давно уже сделал ее счастливой. Поскольку она заслуживает счастья. Вместо счастья ей приходится терпеть унижения, вроде сегодняшнего, психологические травмы, а недавно был этот гад, Лерой — до сих пор обидно. Это несправедливо! Хуже не бывает.

За три квартала от дома Гейл поняла, что бывает. Когда она притормозила у стоп-сигнала, чья-то рука протянулась с заднего сидения и схватила ее за волосы на затылке. Другая рука прижала дуло револьвера к ее челюсти. Хриплый голос произнес с иностранным акцентом,

— Подрули к поребрику, сука. Скажешь хоть слово и я вышибу тебе мозги. Подруливай.

Она припарковалась у тротуара. Сердце билось отчаянно, в глазах потемнело, руки судорожно сжали руль.

— Слушай внимательно, сука, — сказал голос. — Я не хочу тебя убивать, но убью, если не будешь правдиво отвечать на вопросы. Ясно? Отвечай да или нет, только тихо.

— Да, — ответила она очень тихо.

— Где я могу найти Гвендолин Форрестер?

— Она…

— Да? Я слушаю.

— Ее нет в стране.

— Не ври.

— По крайней мере она мне так сказала. Сказала, что проведет некоторое время за границей.

— Где?

— Этого она не сказала.

— А когда она вернется, ты знаешь?

— Она сказала, что вернется через неделю. Пожалуйста, уберите пистолет. Я буду отвечать на все ваши вопросы. Без проблем. Никаких проблем. Только уберите.

— Дай мне твой мобильник.

— Что?

— Мобильник дай, шлюха тупая.

Гейл вытащила из сумки мобильник.

— Отвернись. Смотри вон на тот дом. Продолжай смотреть.

Некоторое время он возился с телефоном.

— Не знаю, — сказал он. — Неужели нельзя было купить себе телефон получше, засранка безмозглая? На вот, сделай так, чтобы я мог прослушать сообщения. Мне нужны сообщения.

Некоторое время она возилась с мобильником, пока не услышала щелчок затвора. Она запаниковала и хотела закричать. Не будучи экспертом по прослушиванию записанных на мобильнике сообщений, незнакомец оказался, однако, экспертом по поведению людей, и особенно по поведению неустроенных женщин, пытающихся выполнить просьбу-приказание под дулом пистолета. Он закрыл ей рот рукой.

— Заткнись, — прошипел он. — Ладно, давай сюда свой [непеч. ] мобильник.

Он еще немного повозился с мобильником и случайно нашел меню сообщений. Он не ввел пароль. Телефон настаивал, что нужен пароль. Незнакомец не знал пароля. Тогда телефон предложил ему пароль придумать. Незнакомец придумал пароль. Телефон объяснил, что содержит три сообщения. Каждое сообщение сопровождалось датой записи.

— Я вернусь через неделю, — сказал голос Гвен в записи.

Незнакомец проверил дату. Неделя кончалась сегодня вечером.

— Не двигайся, — сказал он.

Он стянул с шеи Гейл шелковый шарф и завязал ей глаза, а затем связал ей руки за спинкой сидения изоляционной лентой, и этой же лентой заклеил ей рот.

— Слушай внимательно, — сказал он. — Если позвонишь в полицию, умрешь через двадцать минут после звонка. Не спрашивай, каким образом, просто поверь мне. Если позвонишь своей подруге Гвендолин по этому поводу, умрешь через час, и тогда же умрет Гвендолин. Я убиваю только когда мне за это платят, а также когда мне мешают. За твое убийство мне не заплатили, и если ты не будешь мне мешать, то еще немного проживешь. До возможного свидания, — добавил он значительно, выходя из машины.

Задняя дверь захлопнулась.

Лица его она так и не увидела.

Некоторое время Гейл сидела недвижно, пытаясь привести мысли в подобие порядка, ожидая, что волна адреналина отступит. Сперва нужно было избавиться от повязки на глазах. Она повернула голову и потерлась щекой о спинку сиденья. Шелковый шарф съехал ей на шею. Она скинула туфли. Подняв левую ногу и уперев ее в сидение, она попыталась поднять вверх торс. Изоляционная лента врезалась в запястья. Застонав от боли, она вдавила ногу между сиденьем и дверью, нащупывая пальцами рычаг. Дважды она чуть не сдалась. Но вот он — рычаг. Она попыталась потянуть его вверх большим пальцем. Палец соскользнул с рычага. Она сделала еще попытку. Упираясь шейными позвонками, она с третьей попытки опустила спинку. Еще немного. И еще. Есть! Она отпустила рычаг. Спинка сидения все еще находилась под слишком большим углом для того, что задумала Гейл. Но силы воли для продолжения схватки с рычагом больше не было. Она попыталась вытащить ногу, но нога застряла между сидением и дверью. Не будь рот ее залеплен изоляционной лентой, она бы выругалась, и, возможно, ей стало бы легче. Наконец ей удалось вытащить ногу. Подняв обе ноги, она уперлась ими в приборный щиток по разные стороны руля и напрягла бедра, используя затылок и шею как рычаг, чтобы уменьшить трение. Вскоре костяшки пальцев почувствовали кожаное покрытие заднего сидения, а торс выдался до половины за край спинки. Переместив ступни на сидение, она снова напрягла бедра и соскользнула неловко в промежность между передними сидениями. Теперь она могла просто открыть дверь ногой, выйти, дойти до дома и… Но ключи от входной двери висели на цепочке, а цепочка свешивалась из замка зажигания, и мотор, между прочим, продолжал работать. Помимо этого, бежать трусцой к дому с руками, связанными за спиной и ими, связанными, пытаться открыть входную дверь на виду tout le monde совершенно точно противоречило декретам Бога Мещанских Приличий. Гейл выбрала более трудоемкий но в тоже время более пристойный метод. Лежа на спине, она свернулась в клубок, пропуская ноги в овал, образуемый руками и предплечьями, вспомнив балетные упражнения своей юности. Теперь связанные запястья оказались спереди. Она содрала изоляционную ленту с лица. Поскуливая от боли, она выползла снова на переднее сидение и, ударившись лбом о руль, переключила связанными руками скорость. Когда руки связаны, вести машину трудно. Еще раз ударившись лбом, она поставила переключатель автоматической трансмиссии в парковочное положение и вытащила ключи из зажигания. Вышла. Отперла дверь. Побежала на кухню, освещенную отсветами уличных фонарей и освободила руки, поставив нож вертикально, прижав подбородком рукоятку, и поводив изоляционной лентой вдоль хорошо наточенного лезвия. Включила ночной свет. Запястья были в синяках. Все еще поскуливая, она приложилась к бутылке виски, сделав из горлышка несколько глотков.