Мир обретённый - Нил Шустерман

Когда Алли вышла из несчастной матери, Майки мог лишь стоять и смотреть на свою подругу в восхищении.

— Это было самое прекрасное, что я когда-либо видел, — сказал он.

Алли озадаченно глянула на него.

— Ты нас слышал?

Майки покачал головой.

— Мне ни к чему было слышать. Её лицо всё сказало. Взгляни-ка на неё!

Они обернулись и увидели: женщина по-прежнему стояла рядом с линией полицейского оцепления. Она всё ещё плакала, но на лице её сквозь слёзы проступала еле заметная улыбка — крохотная толика покоя в безбрежной пучине её горя.

Майки и Алли были теперь в Междумире одни. Кларенс покинул сцену. В тот момент, когда он понял, что сделал с Хомяком, он бросился бежать. Хотя живой народ восторгался подвигом покрытого шрамами героя, спасшего всех, старый пожарный героем себя явно не чувствовал.

— Иди за ним, Ник, — попросил Майки. — Постарайся не выпускать его из поля зрения.

Ник был более чем счастлив взять на себя такую ответственную задачу. Майки сделал бы это сам — он должен был бы сделать это сам, но в настоящий момент на него накатил лёгкий приступ эгоизма. Они с Алли ещё толком не поздоровались, а он должен покинуть её? Да ни за что! И только после ухода Ника Майки сообразил, что совершил ошибку. Только Ник знал, где прячется Милос. Они не могли пойти туда, пока Ник не возвратится.

Странная сцена, развернувшаяся сейчас перед ними, представляла собой смесь триумфа и печали. Множество спасённых и один, которого спасти не удалось. Как бы Майки и Алли ни хотелось убраться отсюда, сделать этого они не могли — Ник будет искать их именно здесь, когда вернётся с Кларенсом или без него. Поэтому они забрались на верхушку только что перешедших «джунглей» — оттуда, с самой высокой платформы, было видно всё, что происходит в обоих мирах. Поскольку вся детская площадка стала теперь мёртвым пятном, они могли теперь отдохнуть от своих приключений и не бояться утонуть в земле.

В живом мире царила суета. Но, как когда-то сказала Мэри, послесветы могут отстраниться от живого мира, забыть о нём — если по-настоящему этого хотят; и в этот момент Алли и Майки не видели и не слышали ничего, кроме друг друга.

Они сидели, крепко обнявшись, и шептали друг другу слова любви.

— Всё теперь пойдёт хорошо, ведь ты со мной...

— Вместе мы всё преодолеем...

И когда Алли положила голову на грудь Майки, он усиленно сосредоточился на памяти своего сердца и заставил его биться громче, чтобы она могла его слышать. Оба их послесвечения, слившись, сияли лавандовым светом, подтверждая, что они и в самом деле глубоко связаны между собой, что они — одно. Они почувствовали себя почти живыми...

Алли знала: время в Междумире — понятие растяжимое. Оно бежит либо ползёт — всё зависит от того, как ты его ощущаешь. Но в этот момент девушка желала, чтобы оно застыло и оставило бы их в вечном объятии. Наверно, это был единственный случай, когда Алли вплотную подошла к образу мыслей Мэри; потому что быть здесь с Майки, шептать ему нежные слова и слушать биение его сердца — так она представляла себе идеальную вечность.

Ник страшно боялся снова потерять память, потому что тогда он потерял бы Майки и Алли и никогда не нашёл бы их опять. Однако он чувствовал, что в этот раз всё немного по-другому. Не было никого, кто, как Милос, стал бы внушать ему ложные представления и разрушать то немногое, что он считал истинным.

Он последовал за Кларенсом в полутёмный бар, в котором воняло старыми окурками и плесенью. Это было что-то вроде салуна, в пятницу открывавшегося раньше полудня. Место для конченых алкоголиков — людей, которые прячутся от света во всех смыслах этого слова, людей, всю жизнь готовых провести в темноте.

Здесь было пусто, лишь у стойки сидело несколько завсегдатаев, каждый в своём личном облаке злосчастья. Старый мигающий телевизор передавал репортаж о землетрясении в Африке.

Ник попытался присесть на табурет у бара рядом с Кларенсом, но оказалось, что это невозможно, поэтому он просто стоял и перебирал ногами, чтобы не провалиться сквозь пол. Дощатый настил был тонок, так что оставаться на поверхности было задачкой не из лёгких. Кларенс не смотрел на Ника, хотя и знал о его присутствии.

— Ну давай. Проваливайся в ад, мне-то что.

Кубики льда в янтарном напитке зазвенели, когда Кларенс сделал большой глоток.

— Внизу нет никакого ада, — возразил Ник. — Там только центр планеты.

— Ну и ладно, — ответил Кларенс. — Приятного путешествия. Если встретишь там Жюль Верна, передай от меня привет.

С другого конца стойки бармен кинул на Кларенса косой взгляд, поэтому Кларенс вытащил сломанный наушник-блютус и прикрепил его к уху.

— Я научился этому трюку, когда странствовал с Майки, — пояснил он Нику. — Выгляжу теперь точно так же, как и прочие придурки, что разговаривают на улицах сами с собой.

То, что Кларенс надел свой наушник, было хорошим знаком. Он не прочь поговорить, а, значит, была ещё надежда вытащить его из тёмной ямы, в которую он провалился.

— Твой дружок Майки знал, чтó я могу сделать своим прикосновением, а мне не сказал. Он превратил меня в убийцу. Нет, даже хуже, чем в убийцу.

— Я думаю, — отозвался Ник, — это называется «непредумышленное убийство» или «случайная смерть», как то так. Ну, то есть, когда это по неосторожности, по незнанию, что-то в этом роде.

Кларенс повернулся к Нику и пристально уставился на него своим междумирным глазом.

— А ты гораздо умнее сейчас, чем когда сидел в клетке, — заключил он. — Да и выглядишь получше. Тогда ты был непонятно чем, а сейчас почти что человек.

— Спасибо... Но «почти» — это всё же не совсем.

— Если уж на то пошло, то все мы «почти» или «не совсем» что-то.

Ник вытащил стопы из пола, едва не потеряв равновесие.

— А ну прекрати. Ты меня нервируешь. А когда я нервный, я... — Кларенс, по своему обычаю, не закончил фразы, лишь схватил свой стакан, глотнул, а потом встал из-за стойки. — Похоже, там, вон в той кабинке, кто-то когда-то отдал концы. Бедняге не повезло, а тебе — как раз наоборот.

И точно — в кабинке в углу на сиденье диванчика красовалось яркое мёртвое пятно — небольшое, но достаточное, чтобы устроиться одному послесвету. Кларенс и Ник направились туда и уселись друг напротив друга.

— Скажи Майки, что я в его грязные игры больше не играю, — сказал Кларенс. — Не хочу иметь дела ни с одним из вас.

— Понимаю, — ответил Ник. — Но...

— Никаких «но»! — Кларенс так грохнул своим стаканом о стол, что ледяной кубик выпрыгнул из него и заскользил по столешнице, оставляя за собой мокрый след, словно слизень. В глазах Кларенса стояли слёзы — в обоих глазах, и в мёртвом, и в живом.

— Когда я коснулся того парня, я что-то почувствовал. Что-то мерзкое. Не могу описать.

— Мы все это почувствовали, — сказал Ник.

— Может, вы и почувствовали, но я-то стал причиной этого! — Теперь оба его глаза, казалось, уставились куда-то вдаль. — Что-то изменилось. Я не знаю, что, но что-то в мире стало не так, потому как тот парень не заслуживал того, что я с ним сделал. И силы предержащие знают, что это я!

Ник увидел, как из междумирного глаза Кларенса выкатилась слеза, упала и исчезла, пройдя сквозь стол.

— А что если... — начал Ник, пока не вполне уверенный, что собирается сказать, — что если бы ты был этим самым парнем и тебе сказали, что ты можешь изменить мир, но для этого должен принести себя в жертву?

Кларенс усмехнулся.

— Что-то мне сдаётся, этот вопрос уже задали кое-кому в стародавние времена, а тот жуткий пацан, как по мне, не больно-то смахивал на Иисуса Христа.

— Но ведь ты считаешь, что что-то изменилось...

— Так я же не знаю — к лучшему или худшему!

— А что если ни к тому и ни к другому? — предположил Ник. — Что если от нас зависит обратить происшествие в ту или иную сторону?

Кларенс прикончил своё питьё и захрустел оставшейся в стакане льдинкой.

— Ну ты просто как заноза у меня в derriere, знаешь? — сказал он. — Derriere — это по-французски «задница».

— Я и сам догадался.

Кларенс уставил долгий взгляд в пустой стакан, потом осмотрел свою помятую одежду и междумирную кисть, которая его живому глазу представлялась лишь изуродованной культёй.

— Ты знаешь, я же не всегда был таким, — тихо сказал он.

— И я тоже, — ответил Ник. — Но может быть... может быть, когда-нибудь мы оба найдём себя — таких, какими были когда-то...

Кларенс воззрился на Ника, по всей вероятности, видя в нём теперь не только шоколадную фигуру. Нику показалось, что его собеседник едва заметно кивнул... но в этот момент к ним обратился бармен:

— Эй! Эй ты, там, в углу!

По телевизору теперь больше не показывали землетрясение, новости переключились на прямой репортаж с места происшествия на детской площадке. Учитель, у которого брали интервью, рассказывал о том, как их всех спас человек в потрёпанной одежде и с покрытым шрамами лицом.