Василий Пушкарёв. Правильной дорогой в обход - Катарина Лопаткина

в Русский музей»… На этом примере можно проследить, как неумолимо методично и последовательно глушилось на корню любое живое дело.

Конечно, ни я, ни Лев Адольфович не сидели сложа руки, пока шла канитель с картиной Сомова. В это же время Лев Адольфович проявлял усилия и тратил свою энергию, стараясь, чтобы ящик с отобранными мною в октябре 1969 года картинами был отправлен из Парижа в Москву и из Москвы Русскому музею. В ящике были упакованы портрет Боткиной работы И. Н. Крамского 1879 года, авторское повторение аналогичного портрета, находящегося в Третьяковской галерее; портрет генерал-поручика Петра Ивановича Мелиссино (1724/1726-1797), директора Артиллерийского и Инженерного корпусов, вероятно кисти Лампи; портрет Петра Великого, выполненный художником Российского императорского двора Луи Каравакком в 1717 году (наклейка на обороте на французском языке), который был приобретен Л. Бенатовым на аукционе в Париже (см. очерк «Леонардо Бенатов»); три холста самого Л. Бенатова и альбом рисунков Чехонина. Ящик с этими картинами был принят нашим посольством в Париже 9 декабря 1969 года все от того же вездесущего и неугомонного Льва Адольфовича Гринберга. «Надеюсь, что ящик скоро будет доставлен в Министерство культуры…».

А 10 февраля 1970 года он пишет мне, что ящик «все еще маринуется на rue de Grenelle»[223] и что «руки опускаются от такого ведения дел». Но это было только начало «такого ведения дел» и предстояло набраться максимума терпения и выдержки, чтобы дождаться конца «такого ведения дел». Только 13 марта 1970 года «ящик – наконец! – уехал в Министерство культуры» в Москву.

28 марта 1970 года я снова был вынужден обратиться к заместителю министра иностранных дел Союза В. С. Семенову за помощью, на сей раз по поводу присылки архива А. Н. Бенуа и заведенной надлежащим образом первичной документации к нему, а также по поводу картин.

«В Париже я отобрал для музея живописные работы русских художников у коллекционеров. Посольство… любезно согласилось прислать эти картины через Министерство культуры Государственному Русскому музею. Прошло уже пять месяцев. До сих пор картин нет. Владельцы (французы) возмущаются, им почему-то кажется, что так вести дело нельзя».

Эта моя уж очень тонкая ирония осталась незамеченной. Владимир Семенович откликнулся 3 июня 1970 года:

«Большой привет Вам из Вены. Я получил здесь ответ на мое письмо от товарищей из Франции по интересующему Вас вопросу об отправке в Советский Союз архива А. Н. Бенуа и некоторых картин русских художников… Кроме архива, наше посольство в Париже направило в адрес Министерства культуры 6 картин… приобретенных у местного коллекционера Гринберга и художника Бенатова… Рад, что вопрос, из-за которого Вы так волновались, благополучно разрешен».

Неизвестный художник

Портрет И. И. Мелиссино. Вторая пол. XVIII в.

Холст, масло

Государственный Русский музей

Однако судьба картин все равно оставалась неизвестной. Где они, что с ними? Лев Адольфович, обещавший терпеливо ждать дальнейших сообщений, кажется не выдерживает этой пытки временем и неизвестностью. 8 июня 1970 года он пишет:

«Дорогой Василий Алексеевич, в декабре сдал в посольство ящик с картинами. В марте меня радостно известили, что ящик покинул Париж. Сегодня июнь. Куда делись картины? Где они покрываются плесенью? По табели о рангах мне скоро пора на кладбище, но я откладываю: хочу дождаться известий о судьбе всего, что я Вам послал. Пожалуйста, бейте в набат и ругайте, кого нужно, последними словами, чтобы спящие проснулись.

Если бы не было так трудно вести дела с Советским Союзом, если бы не канитель, как много хорошего можно было бы сделать. Но из-за Ваших невероятных темпов опускаются руки…

Это соображения общего порядка.

А что касается частного, личного отношения, то Вы знаете, как я Вас люблю и уважаю и как приятно мне было бы Вас снова встретить. Искренне преданный Вам Л. Гринберг».

Что делать, кого ругать последними словами? А вдруг начнешь ругать не того, кого следует, их ведь много, чиновников от искусства, можно ошибиться и тогда – головы не сносить. Я перепечатал письмо Льва Адольфовича и со своими не менее выразительными комментариями послал заместителю министра культуры СССР В. И. Попову.

Вещи прибыли в Музей в конце июня месяца, вероятно, просто потому, что весь запас времени на дальнейшие проволочки просто иссяк естественным путем. Вскоре закупочная комиссия Русского музея приобрела прибывшие картины по вполне приличным по тому времени оценкам, а деньги – советские рубли – получили родственники Гринберга и Бенатова в Москве.

Дело таким образом завершилось благополучно, изрядно потрепав нервы его участникам.

Тем не менее, что поделаешь, надо было приниматься за новое дело. Вот как оно началось:

«Гражданке Березиной Валентине Николаевне. Государственный Эрмитаж. Отдел Западного искусства, 34, Дворцовая набережная, Ленинград.

У меня есть к Вам одна просьба. У меня есть одна знакомая, кот. 80 лет и у нее есть портрет ее сестры, сделанный пастелью Серовым. Портрет был вывезен из Ленинграда, я думаю, лет 50 тому назад. На нем есть буквы В.С. с левой стороны. Когда в Москве была посмертная выставка Серова, этот портрет был увезен в Москву и возвращен владельцам. На нем нарисована Нина Раппопорт, дочь адвоката Захара Львовича. Ей тогда было 14–15 лет, она на нем во весь рост, в матроске, и с английскими локонами. Она уже умерла, и единственная наследница этого портрета, кот., как я писала, 80 лет, очень живая, полная сил женщина (он висит у нее в квартиpe). Пишу все так подробно, т. к. думаю, что этот портрет где-нибудь зарегистрирован. Я думала, что в Эрмитаже нет русской живописи, но на днях видела в Русской синема Эрмитаж и там, к моему удивлению, показали портрет подростка Мамонтовой с персиками, кот. я видела в Абрамцеве, когда мне было 16 лет, я конечно его сейчас же узнала.

Думаю, что Эрмитаж не откажется принять этот подарок. Обе сестры прожили свое детство и молодость в Ленинграде, и сестра, оставшаяся в живых, хочет его отдать в ленинградский музей. Что Вы об этом думаете? Как надо поступить, какие шаги предпринять?»

Письмо это прислала Ольга Михайловна Бронштейн из Парижа (парижский штамп – 19.10.1970 R. Poussin 16). А Валентина Николаевна Березина переслала его мне в Русский музей.

Справка: Портрет Н. З. Раппопорт воспроизведен в книге Н. Э. Радлова о Серове, изд. Бутковской, СПБ, стр.33.

Портрет включен в список произведений В. Серова в монографии И. Грабаря на стр. 366. Изд. Искусство, 1965. Список составлен Н. В. Власовым.

«Девочка Н. З. Раппопорт, 1908 г., б. акв. Слева внизу подпись – В.С. 908. Был в собрании 3.Л. Раппорт. СПБ».

Куда податься? Конечно, к Льву Адольфовичу, и я сразу же ему написал об этом портрете. Но только в конце февраля 1971 года я получил от него ответ:

«Дорогой Василий Алексеевич,

Серов: портрет Нины Раппопорт.

Вот уже полгода, как я написал Вам письмо об этом портрете и не отправил. Не отправил потому, что владелица картины страшная стервоза и клейкая зараза. Когда-то я был с ней