Гарри Поттер и… просто Гарри - Светлана Исайкина

Это было через пару дней после похорон, когда мы утрясли все формальности с домом. Который Арчи взял, и завещал мне. Так и написал в завещании — «чтобы мальчику было, где жить». У меня после этих слов, честно, дар речи пропал, и в голос зареветь захотелось. Знал ведь старикан, какие у меня «добрые» опекуны. Я ещё, помню, интересовался у него, можно ли считать Дурслей эксплуатирующим классом…

Пату была завещана обширная коллекция корабликов. Много разномастных моделей парусников. По словам Арчи, он собирал их с двенадцати лет.

А Лу получила в память о покойном самую ценную вещь, которой он владел когда-либо в жизни. Это был подлинник Шагала. Если бы Арчи продал его, то смог обеспечить себе не просто достойную, а прямо-таки шикарную старость. Я не знаю, чем так дорога была ему эта картина, и откуда он её вообще взял. Её украли бы давным-давно, если бы знали, что подобная вещь может преспокойно висеть над допотопным телевизором в доме, лишённым какой-либо сигнализации и с единственным жильцом — стариком со взглядами левого толка. Сама Лу всё оглашение завещания проревела, пока Пат не выдержал, сунул ей в руки упаковку бумажных салфеток и предложил ей прекратить рыдать, всё равно ничего уже не поделаешь. Лу всхлипывать не перестала и обозвала моего друга чурбаном. А Пат тихо сообщил мне угрюмым тоном, что если Лу не перестанет, то он и сам не выдержит…

… Позже даже Сириус признал, что это не дом — а проходной двор — приходи, кто хочет, и наложил втихомолку парочку защитных заклинаний. Эти несколько дней мы как раз с ним и занимались тем, что оформляли неожиданное наследство — крёстный даже пару раз кого-то приложил Конфундусом. Не терплю, говорит, бюрократические проволочки.

Ну, так вот — я шёл к Пату. Небо было хмурым, я в принципе тоже. Мысли вертелись вокруг Арчи — странно и грустно было осознавать, что человека больше нет. Как оказалось, он простудился, а простуда обострилась пневмонией, ну и сами понимаете… Да ещё в голове крутилась странная смесь эмоций по поводу дома — тут были чувства и благодарности, и вины, что, вроде бы, я и не просил, и не заслужил… Но наверное это свинство — человек просто хотел, что бы я получил этот дом. Я ничего не выпрашивал. Это было его желание, и я должен достойно принять последний подарок Арчи Гудвина…

Пат, взъерошенный и, видимо, недавно проснувшийся, сидел на кухне, и с видимым удовольствием на лице уплетал холодную китайскую лапшу из картонной коробочки, расписанной иероглифами. На столе перед ним распростёрлась «Дейли Ньюс».

— У тебя обострение страсти к азиатской кухне? — поинтересовался я.

Пат совершил неопределённый жест головой и пробормотал:

— Давно такого кайфа от еды не испытывал! В Хогвартсе, конечно, кормят на убой, но этого, — он указал палочками на лапшу, — как-то не хватает.

— Соскучился по двадцатому веку? — усмехнулся я.

— Не поверишь, я вчера телек до двух ночи смотрел — всё подряд. Все тупые ток-шоу и дурацкие фильмы пересмотрел. Так на диване и уснул. А проснулся, представляешь, в полной уверенности, что мне всё приснилось. Ну, Хогвартс там, магия, Снейп… Я к тётке подошёл и на полном серьёзе спрашиваю — правда это или нет…

— Может тебе пора к доктору Спенсеру? — засмеялся я и постучал пальцем по виску.

— Да иди ты! — ответил Пат и вернулся к своей лапше.

Мы замолчали. На кухню пришла тётя Мэг и налила кофе. Все последние события так быстро сменяли друг друга, и поэтому Пат мне ещё не рассказывал о своём разговоре с папашей, да и пророчество, о котором я вспомнил только сегодня утром, мы на трезвую голову ещё не обсуждали.

Потом тётя Мэг ушла на очередной частный урок, не забыв предупредить нас, что мы не в школе и колдовать нам нельзя. Пат пробормотал что-то в духе «не больно то и хотелось» и закурил. Мы молчали какое-то время. Потом мой друг глянул на часы и сказал:

— Лу звонила утром. Разбудила, зараза… Придёт через минут пятнадцать.

— А я Гермионе твой номер дал, — сообщил я, — она позвонит, когда приедет из Хогвартса.

— Ты ей сказал? — глянул на меня сквозь дым Пат, — ну, про пророчество.

— Сказал, — вздохнул я, — когда объяснял, по какому поводу напивался.

Пат хохотнул.

— Вы даже не встречаетесь, а ты уже перед ней отчитываешься!

— Ни перед кем я не отчитываюсь! — возмутился я, — просто она спросила, я ответил… Я про это долбанное пророчество сам-то забыл, как только письмо от Лу получил. Сегодня проснулся, лежу — как в голову стукнет — блин, я же должен Волдеморта прикончить! Всё утро у зеркала пытался убедить себя в том, что я — герой.

— Ну и как? Удалось? — саркастически поинтересовался Пат.

— Нет, — кисло хмыкнул я, — не удалось. Только зеркало достал. До чего они у Сириуса молчаливые, так это посоветовало заткнуться и побриться.

Я помолчал и добавил.

— Суперсилу я тоже не знаю, где искать.

— У тебя же она есть, — вспомнил Пат, — любовь, да?

— Угу. Но вряд ли это значит, что я должен зацеловать Волдеморта до смерти.

Пат засмеялся и вдруг серьёзно спросил:

— А знаешь, как меня мама хотела сначала назвать?

— Могу догадаться, — хмыкнул я. Мой друг скривил рожу.

— Представляешь, как мне, оказывается, повезло родиться семнадцатого марта! Сам бог велел назвать ребёнка в честь виновника торжества. Тётя очень настаивала.

Да, как-то не вяжется образ моего друга с именем Северус. Как бы мы тогда его звали? Сев? Интересно, кто-нибудь называет профессора Снейпа Севом?

— А знаешь, за что он мне тогда въехал? — продолжал вольное изложение Пат, — не за себя обиделся. За Хогвартс. Не смей, говорит, оскорблять место, которое для многих стало родным домом.

Пат бросил долгий взгляд на тлеющую сигарету и продолжил свой монолог. Я его ни о чём не спрашивал — его право рассказывать мне то, что он считает нужным.

— Он меня в свой кабинет приволок и дал какую-то гадость, от которой меня чуть не стошнило, и я мигом протрезвел. Ты даже не представляешь, до какой степени отвратно моментально трезветь. Может он, конечно, хотел избавить сыночка от мук похмелья, но лично я ему за это не благодарен… Ну, мы поговорили… вроде как, — невесело скривился мой друг, — вообще, говорил в основном я. От него то каких-то ошеломляющих речей и признаний я не услышал… Да я и не уверен, нужны ли они мне… Может, он ожидал, что я извинюсь, или… не знаю, что. Ну, я тоже молодец, спокойно так сказал, что от своих слов не отказываюсь, и мне вообще-то без разницы, кем он мне приходится, и что поступать он со мной может, как ему угодно, только пусть отпустит меня спать. А мне действительно, после этой дряни так спать захотелось, думаю — усну прямо на ходу… А он… то ли расстроился, то ли обрадовался — хрен его разберёт с его-то рожей. Может, ему тоже всё равно…

— Ну что ты гонишь, Пат, — устало возразил ему я, — ну как тебе может быть всё равно? Уж мне-то врать не надо. И Снейпу тоже далеко не наплевать. И ты сам это прекрасно знаешь…

— Ну да, ты прав, — на удивление легко согласился Пат, — только, понимаешь… Ну, не знает он, что со мной делать! Не знает! Не знает как себя вести, потому что воспринимать меня как обычного студента он не может, и, наверное, даже не хочет. Его штучки со мной не прокатывают, и он это видит, но другого поведения он не знает. Он не знает как вести себя с собственным сыном! Он умеет быть кем угодно — преподавателем, Пожирателем Смерти, шпионом… только не умеет быть отцом.

Пат надолго замолчал, снова вытаскивая сигарету из помятой пачки и закуривая. Я думал, он больше ничего не скажет. Но он продолжил:

— Он считает, что я его ненавижу.

Я непонимающе на него посмотрел.

— Он, конечно, так не сказал. Но я-то знаю.

— А ты его ненавидишь? — осторожно спросил я.

Пат фыркнул, всем видом показывая абсурдность такого предположения.

— Почему я должен его ненавидеть? За что? Он же мне ничего не сделал. Даже наоборот, посодействовал моему появлению на свет… Он меня раздражает, конечно, и довольно часто, но это естественно, он же всех раздражает… Да и не в этом вовсе дело, он здесь не при чём.

— А в чём? — совсем запутался я в философских рассуждениях моего друга.

— Иногда ты так тупишь, Поттер, — в недовольном недоумении сощурился Пат, — дело вовсе не в Снейпе. Просто есть вещи, которые нам не нравятся за то, как они звучат. Вот одна из них: Северус Снейп — мой отец. Или, вернее, я — сын Снейпа. Дело — во мне. Я смотрю на него — и вижу себя, понимаешь? Себя узнаю, и притом далеко не с лучшей стороны. Как будто передо мной кривое зеркало поставили. Я смотрю на него и думаю — неужели и я такой же?! Неужели я могу быть таким?!

Пат посмотрел на меня и очень серьёзно спросил:

— Скажи, Гарри, я — плохой человек?

— Пат, — так же серьёзно ответил я ему, — если бы я знал, что ты грузишься из-за такой ерунды, я бы давно тебе настучал по голове, что бы вышибить оттуда подобную дурь. Ты — не плохой человек. И не такой, как Снейп. Ты же не считаешь большинство людей самовлюблёнными кретинами…